Корольков Михайлович - Партизан Лёня Голиков
Дядя Влас встал на колени, низко пригнул голову и, сощурившись, начал дуть. От его ласковых слов, от заботливого отношения к незнакомым людям, от того, как старательно раздувал он огонь, веяло такой добротой, таким задушевным человеческим теплом, что и женщина как-то повеселела.
– Спасибо вам, дядя Влас. Так, кажется, вас зовут?.. Спасибо! Доброта теперь нам в диковинку. Ой намучились мы! Вспомнить страшно! Сперва на Ловать ушли, потом на плотах уплыли, как все. На лиманах жили. К осени выгнали нас немцы. Привезли пушку, сказали – стрелять будут. Мы назад в Руссу подались. Мужа в гестапо забрали. Тут тиф, голодуха… Сынок, спасибо, посадил нас на санки да и повез. Два дня вез, потом я понемногу начала вставать, а под конец и сама впряглась.
Дядя Влас с удивлением взглянул на подростка.
– Так вон ты какой жилистый! Звать-то как?
– Митяем. То есть Дмитрием, – поправился мальчик.
– Мать, значит, в беде не покинул. От гибели спас. Молодец! Ну теперь вам полегче будет. Мы уж как-нибудь вас до места доставим. Недаром у нас советская лесная республика.
– Дядя Влас! Коней пригнал! – раздался снаружи тоненький голосок.
– Ну вот и подвода пришла. Вас в правление колхоза доставят, а что дальше, там видно будет. Я к вечеру сменюсь, тоже зайду. Ох вы, горемычные мои! Сколько народ русский терпит!
Старик проводил их до подводы.
Впервые за всю дорогу из Старой Руссы Митяй увидел несожженное село. Вытянулось оно вдоль реки на крутом берегу. Остановились около правления колхоза. Здесь все уже знали, что дядя Влас присылал за подводой, что из Старой Руссы пришла женщина с двумя детьми.
Была суббота, бабы топили бани, и прибывших сразу отправили мыться. На квартиру их поставили к пожилой женщине, жившей со взрослой дочерью. В избе пахло печеным хлебом, несколько больших караваев, покрытых полотенцем, лежали на лавке, а обе хозяйки в большой деже месили тесто.
Утром, когда Митяй проснулся, он снова увидел женщин, возившихся около жарко натопленной печи. Старшая укладывала на деревянную лопату упругие хлебцы, смачивала их водой и совала в печь, а дочка сыпала муку в освободившуюся дежу.
Митяй с удивлением спросил:
– Теть, а зачем вы столько хлеба печете? Женщина улыбнулась:
– Партизан кормим, сынок. Едоков много. У нас тут вроде пекарни. Бывает, что два раза в сутки печем.
Митяй с матерью и сестренкой пробыли в этой деревне несколько дней, а потом на попутной подводе их отвезли в деревню, где жили их родные. Здесь, как и в Белебелке, все осталось но-старому, как до войны. Утром звонили в подвешенный на перекладине рельс – сзывали колхозников на работу. Не видно было только мужчин. Они были либо в армии, либо в партизанских отрядах. Говорили, что партизанская республика тянется на запад до реки Шелони, а на юг простирается чуть ли не до самого Холма. Но точно размеров своей лесной республики никто не знал. Было ясно только одно: что гитлеровцев здесь нет и в помине, что советским людям в глубоком тылу врага удалось сохранить Советскую власть, избавить народ от притеснений, произвола, насилий.
Недели через две к Гвоздевым заехал нежданный гость. Это был Иван Иванович – дядя Митяя, который в начале войны, еще до прихода гитлеровцев, ушел в партизаны. С тех пор пропал он без вести, как в воду канул. И вдруг нежданно-негаданно объявился в отцовском доме, живой и невредимый. Приехал он в розвальнях с двумя товарищами и, войдя в избу, прежде всех увидел, к своему изумлению, сестру Марию и племянника. Женщина бросилась к брату.
После крепких объятий, поцелуев, радостных возгласов все уселись за стол, и дядя Иван рассказал, что все это время был в партизанах, что сейчас назначен командиром отряда, что они перешли линию фронта и действовать будут в лесной республике. Отряд остановился неподалеку на отдых, вот и решил он завернуть в гости.
Митяй начал было расспрашивать, сколько народу в отряде, куда пойдут дальше, но дядя Иван отшутился и сказал, что про такие дела не рассказывают.
– Поедем со мной, тогда сам все увидишь. Фразу эту он обронил не случайно и вскоре вернулся к своей мысли.
– А что, Мария, – обратился он к сестре, – не взять ли мне и вправду племянника? Все будет при деле, и тебе легче… Пойдешь, Митяй, в партизаны? У меня есть один такой малец. Шустрый – Ленькой зовут. Вот и будете вместе.
Митяй не понял сразу: шутит дядя Иван или говорит серьезно. Поэтому решил промолчать.
– Ну если не хочешь, не надо, конечно…
– Как это не хочу?! Хоть сейчас поеду! Пустишь, мам?
Мать сперва замахала руками, но на семейном совете порешили, что Митяю лучше быть при дяде Иване, что болтаться без дела ему нечего.
– Тогда тянуть не будем, собирайся! – сказал дядя Иван и поднялся из-за стола. – Я ведь сюда мимоходом, к вечеру надо быть в отряде.
Собрался Митяй быстро. Он натянул пиджачок, валенки и нетерпеливо, боясь, как бы не передумали, топтался у двери. Мать завернула в узелок ломоть хлеба, кусочек сала, пару вареных яичек. Вскоре партизаны выехали из села. Вместе с ними в розвальнях сидел и Митяй.
Часа через полтора они были на месте.
– Ленька, а я тебе товарища привез, – сказал командир отряда, – знакомьтесь!
Ребята отнеслись друг к другу настороженно. Разговор сперва не клеился, но вскоре дело пошло на лад. В детстве и на войне дружба возникает быстро.
– Ты сам-то откуда? – спросил Ленька.
– Из Старой Руссы. А ты?
– Из Лукина.
– Не слыхал. Где это?
Ленька немного обиделся: про такую деревню и не слыхал!
– Думаешь, на Старой Руссе свет клином сошелся! Может, ты и про Парфино не слыхал?
– Нет, про Парфино слышал. Фанерный завод там большой. Мы мимо него на плоту плыли, когда от фашистов тикали.
– Ну вот, а рядом там Лукино. Только не на Ловати, а на Поле… У Парфина я видел, как бой шел.
– Ну да! – недоверчиво воскликнул Митяй.
– Мы с ребятами тогда на берегу были.
– А это твоя? – спросил Митяй, указывая на Ленькину винтовку. Он проникался все большим уважением к стоявшему перед ним парню, который видел настоящий бой и владеет настоящей винтовкой.
– Моя, – ответил Ленька. – Самозарядная, СВТ называется. Погоди, мы тебе тоже достанем. Как бои начнутся, так и достанем. Вместе будем в разведку ходить.
В ту же ночь отряд получил приказ: с рассветом идти дальше – в район Серболова, где сосредоточивались и другие отряды партизанской бригады. На этот раз переход был значительно легче. Шли днем вдоль причудливо петлявшей реки Полисти, а на ночлег располагались в деревнях. Спали в тепле. Колхозники встречали партизан как дорогих гостей и угощали всем, что имели. Но под Серболовом все же остановились в лесу, в землянках: опасались налетов авиации. Готовых землянок на всех не хватило, пришлось копать новые.
Митяй с Ленькой вместе таскали бревна, помогая строить землянки, спали на одних нарах рядом с дядей Василием. А дядя Василий оказался мастером на все руки. Умел он и землянку построить – топор в его руках будто играл, когда он тесал бревна, умел и валенки подшить, и сбрую починить, – кажется, не было такого дела, которого не знал бы дядя Василий.
Раз он взволнованно сказал ребятам:
– Ну, орлы, идите в штабную землянку, задание вам будет. Да живо, не мешкайте, по-партизански чтобы!
Штабная землянка была попросторнее других. Здесь, кроме нар, ближе к окну стоял дощатый столик на кольях, вбитых в земляной пол. На столе лежала стопка школьных тетрадей и какие-то бумаги.
– Вот что, – сказал Василий Григорьевич, когда они вошли, – дело для вас есть. Слушайте внимательно. Писать не разучились?
– Нет, конечно…
– Так вот, жители партизанского края решили написать письмо в правительство и отправить его в Москву. Поняли?
Но ребята сразу не поняли.
– Как в Москву? – спросил Ленька. – Туда разве почта ходит?
– Ходит, не ходит – это не ваша забота. А сделать нужно вот что. Письмо уже колхозники написали и подписей много собрали. Каждая подпись, если враги узнают, грозит смертью и тем, кто подписи собирает, и тем, кто подписывает. Все же по партизанскому краю подписи почти везде собраны, вот они. Это только из нашего района.
Василий Григорьевич взял со стола несколько тетрадей и полистал верхнюю. На первых страницах было что-то написано, а дальше шло множество подписей.
– Видите, собраны уже тысячи подписей. Тысячи людей шлют свой привет родному правительству. На границе партизанского края жители тоже хотят подписать письмо. Там это труднее: немцы рядом. Вот это дело я вам и поручаю. Конечно, поедете не одни, со взрослыми. А сейчас садитесь за стол и перепишите письмо. Это вам тоже полезно: небось забыли, как буквы пишутся. Если с ошибками напишете, двойку получите. Поняли? На каждое село надо приготовить по одному письму. Вот вам тетрадки, а я пойду. Выступать будем ночью.
Мухарев вышел, и ребята остались одни. Они разделись, сели за стол и принялись за работу. В письме жители партизанского края обращались к великой партии, к Москве, которая олицетворяла собой все лучшее, все дорогое, что было в сердцах людей, сражавшихся с ненавистным врагом. Там было написано:
