Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон

Генрих терпеливо ждал, пока Ричарду потребуется перевести дух.

— Я согласен, что брак по меньшей мере сомнителен, — сказал он. — Но дело сделано, и твое негодование тут ничего не изменит. Задавался ли ты вопросом, почему столь многие знатные лорды и церковники охотно проглотили эту наскоро сваренную кашу? Знаю, ты скажешь, что их подкупили. Может, это и так, но верно и то, что они отчаянно стремились изъять корону у Ги, и кто осудит их? Хотел бы ты следовать за человеком, который привел тебя к Рогам Хаттина?

Молчание Ричарда подсказало Генриху, что тот не хотел бы. Прежде чем король успел сменить стратегию, перейдя от защиты Ги к нападкам на Конрада, граф поспешил продолжить:

— Друзья Конрада не верят, что твоя забота об Изабелле непритворна. Я убежден в обратном. Они забывают, что у тебя больше поводов защищать Изабеллу, чем у любого из присутствующих в зале — ведь у нее и у твоего отца был один дед, граф Фульк Анжуйский. Но дядя, уже поздно спасать кузину от навязанного ей брака. Стремясь наказать задним числом Конрада, ты только лишаешь Изабеллу того, что принадлежит ей по праву рождения — короны Иерусалима.

Ричард нахмурился, потому как никогда не рассматривал ситуацию под таким углом.

— Я не могу вот так взять и бросить Ги, — сказал он. — Хочу я того или нет, но я его сюзерен и обязан оказывать ему поддержку.

— Знаю. Знаю и то, что де Лузиньяны смирятся с поражением ничуть не охотнее, чем Конрад, а для Утремера нет ничего пагубнее междоусобной войны. Нам надо изыскать способ удовлетворить обоих.

— Желаю удачи! — Ричард ухмыльнулся. — Даже если я соглашусь, — ты красноречив, как сам дьявол, парень, — то как Филипп? Разве он когда-нибудь прислушивался к голосу разума или здравому смыслу?

— У него случаются минуты просветления, — заметил Генрих, вызвав у Ричарда скептический смешок.

Затем граф снова расправил плечи и отправился дергать за усы второго льва.

Приветствие Филиппа прозвучало подчеркнуто холодно.

— Если ты принес послание от Ричарда, то у меня нет интереса его выслушивать.

Генрих не обратил внимания на намек, что ему отводится роль прислуги английского короля.

— Послание от меня, дядя. Ричарду я сказал то, что говорю сейчас тебе: нам нужно найти компромисс, способ удовлетворить притязания как Конрада, так и Ги. Ричард согласен поразмыслить над этим. Надеюсь, что и ты тоже.

— Нет, — отрезал Филипп и ушел бы, не прегради Генрих ему путь.

— Дядя, прошу, выслушай, если не ради меня самого, так ради моей госпожи матушки, твоей сестры!

Филиппа воззвание к узам крови не тронуло — он никогда не любил сестру Марию, поддержавшую графа Фландрского во время одного из его мятежей.

— Не трать мое время и свои силы, Генрих. Я ни за что не соглашусь короновать марионетку Ричарда. Так ему и передай.

— Я уже сказал, дядя, что действую не по поручению Ричарда. Мне хочется только заделать брешь между Конрадом и Ги. потому как иначе Саладина нам не победить. И я искренне огорчен твоей непреклонностью, а еще несколько удивлен тем. что ты ставишь интересы Конрада выше интересов Франции.

— И каким же это образом? — Глаза Филиппа подозрительно блеснули.

— Мне сдается, это вполне очевидно, — невинным тоном продолжал Генрих. — Лекари советуют тебе незамедлительно вернуться в родные земли, так как опасаются, что промедление может оказаться для тебя смертельным. Не так ли? Но ты не можешь оставить Утремер, не завершив это дело. А тебе ли не знать, каким упрямым способен быть Ричард. Он никогда не согласится короновать Конрада, поэтому спор может затянуться на несколько недель, если не месяцев.

Граф собирался добавить, что если король не отплывет до осени, то принужден будет оставаться в Святой земле до следующей весны. Но заметил, что в этом нет необходимости. Выражение лица его дяди было невозмутимым, ибо, как и Ричард, он умел при необходимости прятать мысли за непроницаемой маской государя. И все же Генрих уловил его, этот предательский проблеск тревоги, и подавил торжествующую улыбку, уверенный теперь, что Филипп согласится скорее провести год в чистилище, чем лишний месяц в Акре.

Когда соперников и их сторонников препроводили в зал, в их поведении угадывалась разительная перемена. Конрад и его люди выглядели напряженными, Лузиньяны — довольными. Пользуясь возможностью, Джоанна затесалась в толпу и немедленно направилась к Генриху.

— Не вижу крови на полу, — усмехнулась она, беря его под руку. — Означает ли это, что вам действительно удалось найти приемлемое для всех решение?

— Напротив, — признался он. — Мы нашли такое, которое в равной степени разъярит обе стороны, но это лучшее, что было в наших силах.

Прежде ей удалось расспросить его более подробно, со своего места на помосте поднялся архиепископ Тирский и воззвал к тишине.

— Должен попросить вас хранить молчание, пока я не выскажусь, — начал прелат. — Короли английский и французский, а также верховный суд решили, что Ги де Лузиньян остается королем пожизненно. После его смерти корона переходит к леди Изабелле и ее супругу, маркизу Монферратскому. Доходы казны будут делиться поровну между королем Ги и маркизом. Поскольку маркиз отстоял Тир от войск Саладина, Тир, Сидон и Бейрут отходят ему в наследственное владение. В признание проявленных при осаде заслуг, Жоффруа де Лузиньян получит Яффу и Аскалон как только те, равно как Сидон и Бейрут, будут отбиты у сарацин. Случится же так, что король Ги, маркиз и его супруга умрут в то время, пока король Ричард будет еще в Утремере, государь распорядится королевством по своему усмотрению, по праву кровного своего родства с леди Изабеллой.

В уголках губ архиепископа обозначилась легкая сардоническая усмешка.

— А теперь вы вольны выразить восхищение соломоновой мудростью нашего решения, — заявил он.

Первой реакцией Конрада было облегчение — вопреки опасениям, его не лишили всего. Затем пришло отчаяние — как рассчитывать ему пережить более молодого соперника?

Ги выглядел сначала обрадованным, потом озабоченным.

— А если я снова женюсь и у меня родятся дети? — осведомился он. — Они ведь будут иметь преимущество перед спорными притязаниями маркиза?

— Нет, — ответил архиепископ, позволив себе намек на удовлетворение. — Не будут.

Ги ахнул:

— Ты хочешь сказать, что я смогу распоряжаться короной только на время своей жизни?

— Это больше, чем ты заслуживаешь, — фыркнул Рено Сидонский.

И тут началось. Обе стороны негодовали на несправедливость условий, обменивались ругательствами и угрозами с яростью, отнюдь не свидетельствовавшей о готовности принять компромисс. Только Жоффруа де Лузиньян казался довольным исходом и наблюдал за гневом своего брата с отстраненным любопытством будущего графа Яффского.

В итоге вмешался Ричард и при некоторой помощи архиепископа Жосция заставил протесты смолкнуть. Филипп на хаос внимания не обращал. Вместо этого он поманил к себе Конрада. Тот подчинился, но не сразу. Они совещались несколько минут, потом Филипп встал и приготовился уйти.

Балиан сразу поспешил к Конраду. Выслушав заданный вполголоса вопрос, Конрад наклонился поближе и ответил на пьемонтском диалекте:

— Филипп отдал мне свою половину Акры и долю в выкупе за сарацинских заложников.

Балиан удивился — такого широкого жеста он от французского монарха не ожидал.

— Думаешь, Филипп бывает подвержен-таки уколам совести?

— С каких это пор ты стал таким наивным? — хмыкнул он. — Он сделал это по одной-единственной причине: чтобы после его отбытия из Утремера я сделал жизнь английского короля как можно более невыносимой. — Маркиз, устремив взгляд поверх плеча Балиана, воззрился на Ричарда с целеустремленностью лучника, готовящегося к выстрелу. — И клянусь Богом, я не пожалею сил, чтобы исполнить его волю.

К Филиппу уже стянулись его рыцари. Когда он повернулся к двери, Ричард окликнул его зычным, повелительным голосом: