Владимир Андриенко - Кувыр-коллегия
— Зачем? Вызови сюда майора Альбрехта! Он в карауле!
Вскоре высокий немец Альбрехт был в кабинете у графа.
— Майор! — заговорил Либман. — У графа к вам ответственное поручение.
— Готов служить его светлости.
— Вы возьмете роту измайловского полка и немедленно отправитесь в казармы семеновского полка и арестуете капитана Столетова. Он обвиняется в злословии по отношению к священной особе государыни императрицы.
Мира и Бирен с удивлением посмотрели на Лейбу. С чего это он так смягчил обвинение Столетову? Но мешать еврею они не стали.
— Но для чего мне такое количество солдат? Я смогу арестовать этого капитана с тремя гвардейцами.
— А вы возьмете с собой роту для солидности. Понятно? Так желает граф Бирен. Не так ли ваша светлость? — Либман посмотрел на Бирена.
— Да. Господин Либман прав, майор. Возьмите роту гвардейцев. Дело серьезное — поношение особы самой государыни. И отправляйтесь немедленно.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Альбрехт вышел. Мира спросил Либмана как только двери закрылись:
— И что это значит? Почему обвинение в злословии, а не в заговоре?
— И я не понял, Лейба? Ты только что говорил, что дело серьезное, — поддержал Миру Бирен.
— Вы все еще сущие младенцы в политике, — ответил Либман. — Вы хоть понимаете, кто в сем деле замешан? Не страшен Столетов, и не страшен Долгорукий! Имя цесаревны! Вот что опасно. Они престол для Елизаветы добывать пошли. Понимаете? И их имена стоит держать подалее от имени цесаревны! Тем более что наследника пока у Анны нет! Мало что подумают в полках Преображенском и Семеновском, когда узнают, что это был за заговор? А так мы их по-тихому возьмем и казним! И никто за них не встанет.
— Верно, — проговорил Бирен. — Ты как всегда прав, Лейба. Но что мы скажем государыне? Она приказ об аресте и заключении в крепость не подпишет без аргументов весомых? И что мы предъявим? Пьяную похвальбу Столетова? Или слова слуги? Смешно. Если дело про заговор пойдет, то императрица нас поддержит. А если нет, то нет.
— А мы все так устроим, что будет, за что Долгоруковскую шайку арестовать. Мы в дом фельдмаршала отправим принца Людвига Гессен-Гобургского, — предложил Либман. — Его фельдмаршал терпеть не может. И там наговорит лишнего. Горяч старый Долгорукий. Принц же доносчик известный и все императрице расскажет. И она сама Долгорукого арестовать велит…..
Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Вечер. События.
Вечером того дня Альбрехт быстро арестовал капитана Столетова и никто из семеновцев тому воспрепятствовать не посмел. Драться с ротой лейб-гвардии Измайловского полка никто не хотел. Это уже был бы прямой бунт против государыни. Либман всегда знал, что делает…..
Принц же Людвиг Гессенский по слову графа Бирена вынужден был отправиться к Долгорукому с визитом. И там между ними произошла ссора.
Людвиг заговорил о провинциях России в Персии, Петром Великим отвоеванные большой кровью, которые императрица задумала персидскому шаху вернуть.
— Мудрость государыни велика! — говорил принц. — Земли Гилянские нашему государству не нужны. Там люди как мухи мрут от лихорадки.
— Так то точно уже решено? — мрачно спросил Долгорукий.
— Да. Я знаю доподлинно, что повелела наша государыня те земли шаху Надиру отдать. И войны за них более не вести. Ибо прибыль государству от них малая.
— И то решение государыни? Но не она же до сего додумалась!
— Это проект вице-канцлера Остермана! — проговорил принц.
— Так я и думал! — прогремел Долгорукий. — Да за те земли Петр Великий сколь крови пролил! Мы там твердой ногой стали. Россия стала! А Остерман решил все то вот так отдать? Простят ли нам это потомки наши?
— Вы не согласны с решением императрицы? — удивился Людвиг.
— То решение не императрицы православной. То решение немчуры поганой, что престол русский облепили, словно мухи, и коим на честь и славу России начхать!
— Господин фельдмаршал! — принц вскочил со стула. — Вы изволите забываться! Сии слова о чести моей государыни мне слушать невозможно!
— Я не честь государыни поношу, принц. Нет. Я поношу предателей дела российского! И императрица наша много чести немцам отдала! И кто империей правит? Кто? Бирен! Левенвольде! Остерман! Они не за русские интересы радеют!
Юрий Долгорукий схватил дядю за рукав. Тот стал зарываться. А ведь они еще ни Миниха, ни Бирена не арестовали.
— Оставь! — отпихнул его фельдмаршал. — Я все скажу! Нельзя того подлого дела допускать!
Принц собрался уходить. Но Юрий Долгорукий вытащил пистолет из-за пояса и приставил его к груди принца:
— Вы арестованы!
— Что? — не понял Людвиг. — Вы сошли с ума, подполковник? Я генерал-аншеф и кавалер! Как смеете вы меня арестовать? По чьему приказу?
— По-моему, — проговорил фельдмаршал. — И пока, вы в подвале дома моего сидеть будете. А затем государыня решил, что с вами сделать!
— Государыня не простит вам этого, фельдмаршал! — завопил принц.
— А вот это мы завтра посмотрим.
Принца увели в подвал слуги. Фельдмаршал Долгорукий и подполковник Долгорукий остались одни.
— Надеюсь, что Столетов уже начал действовать! И тебе пора, Юра. Иди к своим людям. Тебе Миниха арестовывать!
— Но после того как Бирен будет арестован.
— Я пришлю к тебе гонца. И как только он скажет, что все готово — действуй!
— Понял!
Они еще не знали, что Столетов уже был арестован Альбрехтом и сидел в подвале тайной канцелярии перед самим Ушаковым.
Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Тайная розыскных дел канцелярия.
Генерал Андрей Ушаков был уже стар. Небольшого роста коренастый старичок в простом мундире и паричке. Он сидел на стуле в подвале и смотрел, как палачи вздергивали на дыбу капитана Столетова.
— Ты мил человек, говори по-доброму, — произнес Ушаков. — Ведь дыба она не родная маменька. Так приголубит, что мало не покажется. Был ли на дыбе ранее?
— Нет, — ответил Столетов. — Я дворянин. И на дыбе не бывал.
— Эх, милый. На дыбе и герцоги бывали. Я здесь вот кавалера Монса растягивал. И он соловьем заливался. А поначалу вот такоже ершился. Говаривал, что не скажет ничего. А затем все выложил. Даже то, как он с императрицей Катериной забавлялся в постели.
— А про что ты знать желаешь? — спросил Столетов.
— Про то, как ты поносные слова про нашу государыню говорил, и кто при сем присутствовал. Понял ли вопрос?
Столетов удивился. Неужели Ушаков не по делу о заговоре спрашивать станет? Может ему ничего про то неизвестно? Но тогда его дело не совсем пропащее. Мало ли чего он во хмелю говорил по кабакам. Но в таком преступлении многие виноваты. Отделается плетьми. И самое страшное — разжалуют и сошлют.
— Так станешь говорить добром? — снова спросил Ушаков.
— Дак про что говорить? Я много чего мог во хмелю наболтать. Про какой раз знать желаешь?
— Хитришь, Ваня. Ох, и хитришь. Но Ушаков лиса старая. И его на мякине не проведешь. Эй! — он обратился к палачам. — Вздевайте его помаленьку. Так просто ничего не скажет.
Дыба пытка на Руси известная, еще с XIII века применяемая. И Столетов хоть и не пробовал её на себе, но много про сие приспособление слышал. Тело осужденного подвешивалось и руки к верхнему бревну крепились, а ноги — к нижнему. И палач начинал растягивать жертву, и затем при ударах кнутом кожа человека от того лопалась.
Капитан завыл от ударов, но говорить не начал.
Ушаков понимал, что ему нужно не просто признание, а именно такое признание, что графу Бирену надобно. Он уже знал, какие имена должен назвать Столетов под пыткой…
Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Императрица.
Анна выслушала принца Людвига Гессенского, отпущенного из дома Долгорукого после ареста Столетова, и посмотрела на Бирена.
— Вот она подлая порода Долгоруковская! Напрасно пощадила я их! Вот они и отплатили мне за милости мои! Посмотри, Эрнест! Токмо Долгорукий о славе отечестве печется! А я дура безмозглая земли Глянские гнилые шаху возвращаю. А про то, какие деньги война в Гиляни обходиться России он не думает? А про то сколь еще солдат там от злой лихорадки помрет, не думает? Али не ведает он того, что офицеры в Гилянь для службы направляемые, как на каторгу туда едут?
Анна была вне себя.
— Ты принц возьми гвардейцев с десяток и немедленно арестовать и фельдмаршала Долгорукого и его племянника. А я Ушакову поручу разобраться с этим кублом изменническим.
Принц поклонился и вышел. Приказ был ему люб. Скоро он собьет спесь с Долгорукого.
— Эрнест! Всех их стоит извести под самый корень! Одни беды от сего семейства злокозненного в державе моей.
— Но ваше величество, мы не можем тронуть малолетних представителей этого семейства. Что скажет про нас в Европе! — возразил Бирен.
