Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра
Вдруг скрипнула дверь, и в каморку тихонько проскользнула Клаудиа. Она сбросила укрывавший ее плащ и предстала передо мной совсем юной девушкой, задыхающейся и возбужденной. Стола и туника упали к ее ногам, и неверный свет коптилки, казалось, ласкал ее прекрасное тело. Одежды сами спали с меня, мы бросились на кровать и слились в объятии…
Когда Клаудиа разбудила меня, занимался рассвет. Мы наскоро уничтожили следы нашей бурной ночи. Снаружи Клаудиу уже нетерпеливо ожидала старая рабыня. Они исчезли в лабиринте переулков, а я побрел к конюшням возле моста Субликиус. Там я взял своего мула и в какой-то полудреме поехал вдоль Тибра к Садам Цезаря.
Там у фонтана я наткнулся на Птолемея, который состязался со своей стражей в стрельбе из лука. Он выглядел усталым и недовольным. Я поклонился — впрочем, не так низко, как Клеопатре. Перед этим призрачным правителем никто не склонялся слишком низко.
— Ваше величество, прости, что я мешаю, но у тебя нездоровый вид. Ты плохо себя чувствуешь?
— А, Олимп, личный врач моей благородной супруги.
Он всегда называл меня этим прежним именем и ясно
показывал, как недоверчиво относится к новому кругу друзей Клеопатры.
— Я не то что нездоров, я болен! Вот уже несколько дней у меня жар, но врач не знает, в чем дело.
Я ничего не сказал насчет его врача, который больше полагался на магию, а в современной медицине понимал не больше, чем какой-нибудь помощник лекаря.
— Если ты позволишь, я осмотрю тебя.
— Да, ты можешь это сделать? — язвительно спросил он. — Или тебе надо сначала спросить разрешения у моей светлейшей супруги?
— Надо ли мне это сделать?
— Ну, я не знаю, — неуверенно ответил он и сразу превратился в растерянного ребенка.
— Давай пойдем в дом.
У него действительно был жар, не очень, правда, сильный. Но при этом у него ничего не болело, и он жаловался только на постоянную усталость.
— У тебя просто малярия. Местные врачи советовали избегать тех районов города, которые лежат в низине, потому что там скапливается болотный воздух, вызывающий лихорадку. Но к тебе это не может иметь отношения — ты ведь никуда не выезжал из Садов Цезаря?
— Нет, только однажды, с милостивого позволения моей супруги. Антоний пригласил меня на симпосий в свой дом у Палатина — он устроил его только для мужчин, вот было здорово! Там я почувствовал, что я правитель Египта, а не просто какой-то довесок к моей супруге.
— Твой недуг называется тоска. Он вызван просто скукой. Когда мы вернемся в Александрию, ты снова будешь здоров.
Он поднялся.
— Если бы мы только вернулись! На меня возлагают надежды сторонники моего умершего брата. Они хотят, чтобы Египтом, как повелось издавна, правил царь. Конечно, вместе с супругой, но она стоит на втором месте. И поверь мне, Олимп, так и будет, если только мы уедем наконец из этого проклятого Рима.
— Ты не боишься, что я передам этот разговор царице?
Он хитро улыбнулся.
— Но как раз этого я и хочу! То, что я тебе сейчас сказал, она и так слышала от меня. Она мне даже не возражала, а только сказала: «Посмотрим».
— Да, из Александрии доходят плохие вести, — подтвердил Протарх, когда я заговорил с ним об этом. — Хотя Мардион еще контролирует положение, но существуют круги, которые поддерживают Птолемея — теперь, после его совершеннолетия. Правда, четырнадцатилетний мальчик во многом еще совсем ребенок, и им легко можно управлять. При Клеопатре его сторонникам вряд ли что-нибудь светит, поэтому они возлагают большие надежды на юного царя. Я посоветовал царице возвращаться в Египет, а Птолемея оставить здесь под присмотром Цезаря. Но она считает это полумерой и, кажется, ждет какого-то решения, о котором пока и мне ничего не говорит. В крайнем случае я поеду в Александрию, чтобы самому наблюдать за ситуацией.
Цезарь бывал у нас довольно часто, однажды он пришел даже вместе с Марком Антонием и Гаем Октавием. Но я как личный врач в этих встречах не участвовал и нимало не страдал от этого. Чем меньше теперь на меня обращали внимания, тем было лучше, потому что как раз в это время я был озабочен поисками удобной квартиры для нас с Клаудией. В хорошем районе они сдавались так дорого, что я решил делать вид, будто собираюсь купить квартиру, но прежде хотел бы пожить в ней несколько дней за небольшую плату. Таким образом я смог бы довольно часто менять квартиры — это было бы более безопасно.
Для начала я выбрал небольшую изысканно обставленную виллу в Викус Фабриции, недалеко от дома Клаудии, однако в таком районе, где ее никто не знал. Я никогда не расспрашивал ее, какие объяснения находит она для того, чтобы отлучиться из дому. По-моему, она не особенно соблюдала осторожность, так что даже постоянно занятый Квинтиллий в конце концов заметил бы нашу связь.
После нашей четвертой или пятой встречи на вилле я предложил сменить квартиру.
— Но ведь здесь так удобно! — капризно надула губки Клаудиа. — Пока Квинтиллий не уехал, я, конечно, не могу уходить из дома на ночь, но существуют тысячи отговорок, чтобы исчезнуть на несколько часов днем.
Тогда я сговорился с хозяином, что поживу у него «на пробу» десять дней и прибавил ему еще несколько динариев сверху. В Сады Цезаря я ездил через день, но там не особенно во мне нуждались.
Цезарь уехал в Испанию еще на два месяца. Когда он вернулся в конце лета, то не стал скрывать от сената и народа своих замыслов. Он хотел возвести храм Марса невиданной величины, где можно было бы разыгрывать морское сражение. Он планировал также создать латинские и греческие библиотеки и устроить большой театр у подножия Тарпейской скалы. Он собирался осушить Понтийские болота, вызывавшие лихорадку, провести дорогу через Апеннины от Адриатического моря до Тибра, расчистить от песчаных заносов гавань в Остии и прорыть канал через Коринфский перешеек — то, что намеревались сделать многие правители до него, но никому еще это не удалось.
Спустя некоторое время бдительный Протарх заметил мое отсутствие.
— Мне кажется, что с некоторых пор ты чаще бываешь в Риме, чем здесь. Это связано с какой-нибудь женщиной, или ты себя не щадишь, чтобы добыть для нашей царицы побольше сведений о настроениях в народе? — спросил он слегка насмешливо.
Я попытался отделаться ничего не значащим объяснением:
— И то и другое, досточтимый Протарх. Я познакомился с одной молодой вдовой, которая служит в доме у Сервилия. Ты знаешь: это старинный род патрициев. Женщина она очень разговорчивая, и таким образом я очень много узнаю. Судя по тому, что я слышу, положение Юлия Цезаря становится все более неблагоприятным.
— Тебе только так кажется, — хитро улыбнулся Протарх. — У тебя односторонние сведения. Из других источников мне известно прямо противоположное.
Я сам поразился тому, как легко я солгал. Конечно, род Сервилиев очень известен, но он так разветвлен, что вряд ли Протарх решит меня как-то проверить.
— Вообще же, тебя хотела видеть царица. Но дело не такое спешное. Она будет ожидать тебя завтра днем около четырех.
На следующий день я остался в Садах Цезаря. Я сгорал от любви и с беспокойством ждал встречи с царицей. В последнее время я видел ее редко и мне казалось даже, что она исключила меня из числа своих приближенных друзей. Впрочем, я был так влюблен, что меня это мало заботило. Я даже подумывал о том, чтобы оставить службу у Клеопатры и навсегда поселиться в Риме.
Царица встретила меня очень благосклонно и сама заговорила о наших отношениях:
— В последнее время тебе, вероятно, кажется, что царица рассердилась за что-то на своего врача и отдалила его от себя. Это совсем не так, дорогой Гиппо. Но сейчас положение таково, что нам приходится скрываться ото всех, даже от друзей. К Цезарю и его приближенным приковано всеобщее внимание, ничто не остается незамеченным. Нам постоянно приходится прибегать к хитрости и обману, потому что Рим, в отличие от Александрии, открытый город. То, что легко утаить в закрытом Брухейоне, в Риме быстро выходит на свет, потому что диктатор должен отчитываться перед народом и сенатом.
Ну а теперь о другом. Как человек, близкий Цезарю, как мать его сына я могу стать мишенью для отравленных стрел его врагов. Там, где не смогут поразить его, попытаются поразить меня. Не то чтобы я боялась, но было бы неразумно не предусмотреть этого. С тех пор как мы приехали, мне приходят подарки — как правило, от его сторонников, которые таким образом заискивают перед ним или пытаются извлечь для себя какие-нибудь выгоды. Один из секретарей Цезаря проверяет эти дары и устанавливает, от кого они получены. В последнее время мне присылают очень дорогие подарки: елей, изысканное вино или редкие кушанья. При этом отправитель иногда не назван или оказывается вымышленным. Я хочу, чтобы ты определил, не отравлены ли эти подношения.
