Марианна Федорова - Игнач Крест
Все, кто был в горнице, с напряженным вниманием следили за действиями молодой женщины. Вот она плавным неторопливым движением поднесла руку к стреле и вдруг неожиданно вместе с окровавленным обломком древка резко вырвала ее из спины. Фонтанчик крови хлынул было из открывшейся раны, но знахарка, произнося шепотом заклинания, приложила к ней листья какого-то растения, и фонтанчик унялся.
- Рыбьего клея, - отрывисто бросила женщина.
Александра торопливо подала ей небольшой открытый горшок. Набрав рукой из него клей, знахарка обмазала им спину вокруг раны и поверх листьев прилепила кусок толстой льняной ткани.
- Перевернем на спину, - так же коротко и отрывисто сказала она.
Трефилыч с Евлампием и Мишей, бережно приподняв Илью, перевернули его. Лицо Ильи было очень бледным, зеленовато-серым, нос заострился, глаза закрыты, на груди запеклась кровь.
- Воды, парной, - распорядилась женщина.
Александра тут же подала горшок, от которого шел пар, пахнущий настоем трав. Тогда знахарка намочила в этой воде чистую холщовую тряпицу, омыла рану, приложила к ней те же листья, что и к отверстию на спине, так же приклеила нашлепку из льняной ткани. Потом она распрямилась и, обратившись к Трефилычу, негромко сказала:
- Илья жив, да только будет ли жить - не знаю. Душа его не хочет возвращаться в тело. Так бывает от сильной боли. А что тут делать - мне неведомо…
Трефилыч скорбно поджал губы. А женщина так же негромко обратилась к Александре:
- Прости, боярышня, что приказывала тебе: подай то, подай это. Чтобы Илья кровью совсем не истек, нужно было торопиться.
- Ну что ты, мамуша, - ласково ответила Александра, обнимая ее. - Неужели ты ничего не можешь сделать, чтобы спасти Илью?
При свете масляных плошек и светцов стало отчетливо заметно, как вишневый румянец выступил на щеках молодой знахарки. И только тут Штауфенберг понял, что она хороша собой. Смуглое не по-зимнему, слегка скуластое лицо ее обрамляли тугие пряди золотистых волос, покрытых только повойником без платка. Длинная, вышитая на груди и рукавах широкая льняная рубаха, шерстяная панева в черную и красную клетку не могла скрыть ее ладной и стройной фигуры.
- Уважаемая Мамуша, - церемонно обратился к ней Иоганн.
Однако его слова рассмешили Александру, Евлампий прыснул, Миша не смог сдержать улыбку, женщина тоже улыбнулась, отчего зеленоватые ее глаза вспыхнули, а строгое лицо стало сразу милым и открытым. Только Трефилыч продолжал неотрывно смотреть на неподвижное тело сына.
Штауфенберг смущенно осекся.
- Дядя Иоганн, - все еще посмеиваясь, сказала Александра, - мамуша - это не имя. Она моя кормилица, вторая мать, вот я и зову ее ласково «мамуша», а кличут ее Дарья. - И, секунду поколебавшись, добавила: - Пантелеевна.
- Простите, Дариа Пантелеевна, мою ошибку, - учтиво сказал рыцарь, с трудом выговаривая ее имя. - Ты правильно, в чем суть болезни Ильи, определила: дух его истинно ныне от тела отошел, и по причине сильнейшей боли, как ты верно сказала. А вернуть дух в тело можно. Для этого нужно, как говорили древние латиняне, подобное подобным лечить. Большую боль надо малой болью исцелять.
С этими словами Иоганн достал из сумки, прикрепленной к поясу, небольшой кожаный футляр и раскрыл его. В одном отделении сверкнули золотые иглы, лежащие в ряд, в другом - мягко отсвечивали серебряные. Внимательно вглядевшись в зеленовато-серое лицо Ильи, он замурлыкал что-то под нос и, присев на лавку рядом с неподвижным и бездыханным богатырем, нарисовал у него на груди какие-то линии и начал вводить золотые иглы одну за другой довольно глубоко в только ему ведомые точки. Потом велел снять с Ильи сапоги и стал втыкать иглы в ступни, в пальцы ног, мочки ушей, пальцы рук и в шею.
Наконец по телу Ильи пробежала крупная дрожь.
Александра тихо вскрикнула. Рыцарь пробормотал:
- Iutta cavat lapidem - капля камень точит, - и посмотрел на обращенные к нему с надеждой лица.
На смуглых висках Дарьи выступили мелкие капельки пота, она глядела на Иоганна как зачарованная.
С трудом оторвав от нее взгляд, рыцарь негромко сказал:
- Haes hactemius - на этот раз достаточно. - И, вынув золотые иглы, на их место воткнул серебряные.
Дрожь прекратилась так же внезапно, как и началась. Лицо Ильи слегка порозовело, дыхание с каждой секундой углублялось и наконец стало совсем спокойным и ровным. Рыцарь вынул иглы, вымыл их в какой-то жидкости из небольшого флакона и уложил в футляр. Потом он провел сверху вниз по лицу на восточный лад и сказал:
- Ну вот, теперь он спит и вне опасности, а скоро и совсем поправится. А сейчас надо отсюда уйти. Для него главное - покой.
- Устинья! - крикнул сестру Трефилыч, и, оставив ее возле больного, все перешли в другую часть дома.
На некрашеном дощатом столе уже ждали их горшки с молоком, топленным в печи, медом и квасом, миски со сметаной, пареной репой, кашей и вяленой рыбой. Лежали на столе большие караваи еще теплого хлеба. Все уселись на лавки к столу и принялись за еду. Пришли князь Андрей, Митрофан и Афанасий. Не спрашивая разрешения, князь Андрей сел рядом с Александрой и стал ей что-то тихо рассказывать.
Только рыцарь не притрагивался к угощению: его снова одолевала смертельная усталость. Но тут Дарья Пантелеевна, от внимательного, неотрывного взгляда которой не укрылось это, обратилась к нему:
- Господин рыцарь, мы все благодарны тебе за спасение Ильи, моего племянника… Ты его воскресил… воистину…
- В моем лечении, как и в твоем, нет никакого чуда, нет и вмешательства нечистой силы, - усмехнулся Штауфенберг.
- А откуда же, боярин, ты все это уразумел? - тихо спросила Дарья.
- Все мои знания я в университетах, во время странствий, получил да еще от одного очень мудрого араба, моего незабвенного друга. Они все здесь. - И Штауфенберг хлопнул себя по узкому высокому лбу, который казался еще выше из-за небольших залысин.
- Я не все понимаю из того, что ты говоришь, боярин, но речи твои со смыслом и приятны, продолжай, - кротко сказала Дарья Пантелеевна.
Рыцарь с уважением посмотрел на собеседницу и очень серьезно произнес:
- Так вот, с незапамятных времен на Востоке лечение духа и тела уколами игл и прижиганиями известно было. Их с успехом сам Гиппократ применял. Он показал, что некоторые части тела человека имеют места, каналами, или, как он называл их, меридианами, с внутренними органами связанные. Если на эти участки иглами воздействовать, то можно и на заболевшие органы повлиять, лечить их. Золотые иглы возбуждают, вот я и применил их, чтобы дух Ильи в тело вернулся, серебряные - успокаивают. Покой ему сейчас и нужен. Человек среди океана жизни живет и со всем, что его окружает, связан: с солнцем и луной, со звездами небесными, с их движениями и колебаниями, с погодой и временами года, с ночью и днем…
- Это и я знаю, - закивала Дарья. - Важно не только, какие снадобья давать больному или раненому, но и когда давать - ночью или днем, зимой или летом… - Она глядела своими зеленоватыми глазами прямо в глаза рыцаря, словно надеясь проникнуть в его душу, в смысл его речей.
Вдруг она увидела, что веки у Иоганна дрогнули и стали опускаться, а сам он медленно оседает на лавке.
- Боярин, ты совсем притомился, - со спокойным участием сказала Дарья Пантелеевна. - Надо бы тебе в баню. Она истоплена, уже и князь Андрей, и Афанасий с Митрофаном, да и Бирюк со своими охотниками там побывали. Пойдем, я тебе помогу.
- Баня, русская баня, - пробормотал рыцарь, - я много о ней слышал, а ни разу не был… Привык, как дома, в большой кадке мыться.
- Ну вот и ладно, теперь попробуешь…
Рыцарь встал, тяжело опираясь на плечо Дарьи, и пошел с ней к двери. Даже сквозь камизу было видно, как Штауфенберг худ и костляв. Его качнуло, и Дарья подхватила его. Рыцарь сказал, пошатываясь:
- Прости, Дариа Пантелеевна, что тебе такой груз тащить приходится.
Дарья только усмехнулась:
- Не волнуйся, боярин, я столько мешков с житом перетаскала на своем веку, а в тебе и весу, как в таком мешке, - одна кожа да кости. - И она осторожно стала сводить Иоганна по лестнице вниз.
Штауфенберг почувствовал сквозь одежду упругую и мягкую силу ее тела, вдыхал запах волос, промытых ромашкой, и все это еще больше одурманивало его. Дарья повела рыцаря к невысокому бревенчатому строению. Крепкие руки знахарки настойчиво потащили рыцаря в теплую и влажную полутьму предбанника.
***
Дарья Пантелеевна родилась в усадьбе Степана Твердиславича Михалкова от закупа*, служившего у него. Мать ее умерла родами. Девочку выкормила многодетная тетка - родная сестра матери. Отец тоже вскоре погиб в бою с Тевтонским орденом, и Дарья росла на дворе у Михалковых. К пятнадцати годам она стала выделяться своей статью и красотой, золотыми искорками тоненьких волосков на смуглых, небольших, но сильных руках, длинной светло-русой косой, яркими зелеными глазами. А мастерицей Даша была не только в домашней или дворовой работе, но и в златотканом деле, в плетении кружев и в вышивке да старинные новгородские песни пела так низким глубоким голосом, как бы сама задумчиво прислушиваясь к ним, что люди останавливались и замирали, боясь нарушить красоту.
