Александр Западов - Подвиг Антиоха Кантемира
Кантемир писал, пока не заболели глаза, которые всегда самым прозаическим образом сводили на нет его вдохновение. Он вспомнил настоятельные советы доктора не работать и не читать при свечах, а только при солнечном свете.
— Да где ж поспеть тогда что-нибудь сделать! — подумал Антиох. — Вон уже и теперь день заметно убавился, а ведь всего только август.
Кратка жизнь человека — велики затеи;
Ума полон, а висит глупых дел на шее
Не один кулек; к воле чрезмерна охота,
А ни в ком так не впилась, как в него, работа,—
написал он и решил лечь, отложив окончание сатиры до завтрашнего дня.
Утро выдалось холодное, дождливое, совсем осеннее, но Кантемир неожиданно обрадовался дождю: можно было, сославшись на дурную погоду, не выезжать из дома и дописать начатое. В десятом часу, как всегда, к нему зашла Мария пожелать доброго утра и справиться о здоровье. Быстро взглянув на исписанные листы бумаги, она намеренно сдержалась, ни о чем не спросила. Сегодня ее больше волновал предстоящий визит брата к Черкасским. Мария заметно огорчилась, услышав, что брат не намеревается ехать со двора. Сестру все не оставляла надежда, что свадьба с Варей сладится до отъезда брата в Лондон и новый резидент поедет в Англию с молодой женой. Она очень досаждала брату этими разговорами. Антиох покорно терпел их, не решаясь нарушить ее надежд или не соблюсти привычный тон почтительности и уважения в обращении с сестрой.
— С тех пор как Варя узнала о твоем назначении в Англию, она стала проявлять к тебе заметно больший интерес, — сказала Мария.
Антиох уже не раз слышал от сестры эту фразу. В заботе о брате умная, деликатная Мария порой бывала бестактна. Ей казалось, что богатство принесет Антиоху необходимую для творчества свободу, избавит от частых унижений, которые он терпел из-за отсутствия средств. Ей не приходило в голову, что неудачи, преследующие брата, питают его творческую энергию, заставляя критически оценивать существующий порядок вещей и в конечном счете способствуя развитию его гения.
За право остаться в памяти потомков большей частью приходится платить лишениями при жизни. Это своего рода дань современникам, доставляющая им моральное удовлетворение, по-своему уравнивающая их с теми, чье духовное превосходство доставляет им столько страданий.
Мария поцеловала брата в висок, он поцеловал ее руку — они всегда так здоровались по утрам, — и вышла, распорядившись, чтобы ей подали завтрак в комнату. Антиох уже успел выпить кофе и намеревался приступить к работе. Первый час, а то и два ему всегда было трудно войти в то состояние, которое сопутствовало часам творчества накануне. Но он по опыту знал, что отступать не следует, иначе можно вообще никогда не дождаться вдохновения. Удача рождается в труде — это он знал твердо и не отступал, когда строки не желали укладываться в нужный тринадцатисложник. Более того: он был убежден, что легко слагаемые стихи — следствие ранее затраченного труда мастерства, пришедшего как награда за тяжелые всечасные упражнения.
— О непостоянстве желаний человека я написал, — сказал себе Кантемир, — теперь нужно обличить его злость, немыслимую у животных: лев на льва, медведь на медведя не нападают.
Человек только в злобной ярости честь чает,
Когда человека съесть может и желает,
И того славным зовет, кто больше был вредный
Прочим людям, от кого страдал род наш бедный.
Написав четыре строки, Кантемир задумался. Жажда славы заставляет войнолюбца, имеющего и земли довольно, и богатство, вторгаться в чужие пределы, истреблять безжалостно целые народы. Еще удивительней то, что за эти деяния его прославляют, строят ему храмы, ворота, именуют богом. Но и те, у кого нет сил выступать открыто, живут не лучше. Завидуя сильным, они тайно копают им ямы к гибели, даже не извлекая никакой пользы для себя. Волк, терзая овцу, добывает себе пищу, бык защищается рогами от нападающих на него недругов. Жестокость зверей, в отличие от жестокости человека, вызвана жизненной необходимостью.
А человек без пользы себе иным вреден:
Хоть бы силен был, славен и собой небеден.
Коли видит, что другой его превышает
В славе, в силе, в богатстве, мертва себя чает,
Мучится сердце его, не знает покою,
Пока не сгубит кого; коли сам собою
Не силен к тому, прельстит сильного невежду…
Да, зверям неведомо зло, которое один человек чинит другому. Звери, к примеру, не пишут доносов, не занимаются судебной волокитой, которая часто стоит жизни многим слабым, сиротам и вдовам. Даже милосердие человека имеет в основе своей корысть.
Когда кто утесненну в бедах помогает —
Иль противнику его досадить желает,
Иль обиженный родня иль быти имеет,
Иль что не пуст у него мешок разумеет.
"Теперь о глупости, беспредельной человеческой глупости следует написать", — решил Кантемир.
Глупость, лишь родимся, к нам с лаской приступает
И чрез всю жизнь нам дружный товарищ бывает, —
написал он.
"И с годами только увеличивается", — усмехнулся Антиох. — Тому немало примеров. Один, добиваясь славы, кидается безрассудно в злобную и кровавую битву, другой влюбляется и ничего вокруг не понимает, третий видит счастье в карточной игре, четвертый — в пьянстве. Кантемиру живо представились офицерские попойки в полку. Он написал:
Когда есть склянка с вином — мнится среди рая;
Ни о здравии мыслит, ни в что честь теряет,
Без вина, как без воды рыба, жить не знает,
Распрощавшись с юностью, люди отнюдь не прощаются с пороками. Забыв о покое, они рвутся к чинам, к блестящей одежде, выгодной женитьбе. Даже старость не исправляет человека: обжорство, похоть, скаредность.
Скот никогда не станет гордиться перед другими чем бы то ни было, тем более тем, чем и не обладает вовсе, а человек — сколько угодно! Скоту несвойственно безделье и безрассудство. Все лето трудится пчела, чтобы быть сытой зиму. А человек? Нередко бездельничает, а затем жалуется: не на что жить!
Человек, один ума одаренный светом,
В темноте ходит век свой; не в время прилежен,
В чем не нужно — трудится, а в потребном — лежень;
Все, что он ни делает, — без смысла, некстати…
— Ох, и достанется мне за эту сатиру ото всех, — сокрушенно покачал головой Антиох, но в глубине души был доволен.
Заключительные стихи он писал почти весело:
Здесь пора бы уж кончать, но зрю пред собою
Толпу людей брадатых, черною главою
Кивающих, и слышу с яростью вопити —
Временной вечной казни мя достойна быти
За то, что тварь изящну, чудну, несказанну,
Наподобие творца премудро созданну,
Так охулить дерзнуло перо неучтиво.
Антиох был уже достаточно опытным сочинителем, чтобы понимать, как недолговременна его сегодняшняя радость. Одно дело — завершение труда, тем более завершение с сознанием удачи, которое всегда приносит минуты наивысшей удовлетворенности, другое дело — холодные взгляды и поклоны, а то и просто открытая злоба, как только сатира начнет свою жизнь. Он давно решился не отступать, но все же невольно желал смягчить ожидаемые удары, смирить будущих своих обвинителей объяснением, что пороки людей, выставленные им на осмеяние, — следствие первородного греха Адама и Евы.
Кантемир подошел к окну. Он и не заметил, как наступили сумерки. Причудливо склонились к нему оранжевые гроздья рябины. Моросил дождь. Ветер срывал с деревьев ослабевшие листья и долго кружил их, прежде чем опустить на землю, затем через минуту вновь гнал их дальше и дальше, за ту черту, которую слабые глаза Антиоха уже не различали.
Было уже совсем темно, когда вошла Мария, без стука, с расстроенным лицом.
— Боже мой, что случилось? Что с вами, сестрица? — испуганно спросил Антиох.
Вытирая непрошеные слезы, Мария рассказала новость, которая до поры сохранялась в тайне. Оказывается, руки Варвары Черкасской домогался камергер Фридрих Казимир Левенвольде, приятель Остермана, брат обер-шталмейстера Карла Густава и обер-гофмар-шала Рейнгольда Левенвольде. Преданные Бирону люди, опора немецкой партии при дворе Анны Иоанновны, они были распорядителями нечаянных милостей государыни.
Князь Черкасский был в смятении. Зятя Левенвольде он боялся, отказать ему смелости не имел. Неизвестно, как приняла Варвара появление нового жениха и долго ли отцу пришлось добиваться ее согласия. Злые языки уверяли, что уговаривать не понадобилось — Левенвольде был кавалер хоть куда, а роль придворной дамы в Петербурге не из последних. "Согласна", — ответила Варвара, и в доме Черкасских произошло тайное обручение молодых.
