Федор Шахмагонов - Твой час настал!
На крылечке стоял пожилой хозяин и поманивал к себе рукой. Признал за своего. Богданка мимо не проехал, не предполагая, что наехал на свою неправдоподобную судьбу. Корчмарь обрадовался.
— Ай-ай, какой важный пан! Свой конь, своя каталка. Заворачивай, у меня сегодня караси в сметане. Есть и холодец из свиных ножек, так то припасено для панов. Угощу и своими лепешками, если есть, чем расплатиться. И горилка есть, любого гультящего с ног повалит.
Богданка, не поспешая, распряг лошадь, стреножил ее и пустил на лужайку. Для устрашения корчмаря, чтоб показать, что не беззащитен, заснул за пояс два пистоля. Корчмарь усмешливо спросил:
— Кого пугать надумал? На налета ты не похож!
— Я не пан, потому и берегусь панов. Ставь на стол карасей, ставь и холодец.
— Я сказал, что холодец из свиных ножек.
— Вот и хорошо, что из свиных ножек, а не из конских копыт. Ты жид не крещеный, а я крещеный, потому не скупись и ставь холодец. И горилки кружку, ежели она вместительная.
Корчмарь поставил перед гостем сковородку с карасями, миску с холодцем и кружку горилки. Горилки малость и себе налил, сел к столу поговорить с гостем.
— Вот, хочу сказать. Никакой ты не пан, хотя и крещеный в их веру. Разговор у тебя панский, кафтан холопа. Такого человека никто здесь не видел.
Богданка насторожился.
— Что и того, что меня здесь никто не видел?
— А то это значит, что ты проезжий человек и каждый пан тебя может спросить, кто ты, откуда и куда едешь.?
— И я должен отвечать?
— Пан — шляхтич может и не отвечать, у него для всякого ответа на поясе сабля болтается, а тебя заставят.
— А если не спросят?
— Если не спросят, некому и отвечать.
— Откуда такие строгости?
— Вот и видно, что ты человек не только проезжий, но и приезжий из Московии. А строгости потому, как паны подняли против короля бунт. Примут тебя за подосланного, живо на первом же суку повесят!
— Рокош!
— Слово тебе известное, а прикинулся неизвестно кем.
Богаднка переговаривался с корчмарем, а о горилке не забывал, и карасей и холодец убирал.
— А чем платить есть у тебя? — поинтересовался корчмарь. — Или из пистолей надумал расплачиваться?
Богданка выложил на стол злотый.
— Разменяй!
Корчмарь взглянул на злотый и руками всплеснул.
— Не смейся надо мной, проезжий человек! Откуда у меня столько денег, чтобы разменять?
Сам же схватил злотый и попробовал его на зуб.
— И правда — золото! А теперь скажи, откуда у бедного еврея такие деньги?
Богдана был не из храбрецов. Жизнь научила осторожности, да горилка разгорячила желание показать себя большим, чем был.
Если бы знал, — молвил он заносчиво, — кто тебя посетил, не удивился бы злотому!
Корчмарь вскочил и, кланяясь, воскликнул:
— Преклоняюсь перед твоей тайной! Великая тайна — откуда у бедного еврея злотый, а мельче денег нет?
Богданке ударило в голову удивить корчмаря. Сам того, не осознавая, в подражание Шаховскому, как тот удивлял вдову в Серпухове, внушительно произнес:
— Попомни! И детям и внукам своим скажешь, что посетил твою корчму ближний человек к московскому царю Дмитрию.
Корчмарь прищурился и с сомнением спросил:
— Ты — ближний московского царя? Мои уши слышат такую неправду, так почему же мои глаза не видят, что не покарал тебя Господь? Хотел бы я видеть, каким явился бы сюда самый малый придворный нашего короля. Какие бы перед ним скакали гайдуки! Какие играли бы под ними кони! А сам он сверкал бы, как солнце, прожигая своим взглядом до костей!
— Московский царь Дмитрий не так глуп, как король. В золотых каретах он не ездил, гайдуков перед собой не гонял. Вскочит на коня и один по городу едет куда ему надобно. Каждый мог придти к нему и говорить о своем деле. За обиду тут же и расправа над обидчиком. А я тебя, корчмарь, спрошу: стоит корчма у рубежа, имеешь ли ты какие-либо вести из Московского государства?
— Места у нас здесь глухие. До Московии нам дела нет. И пути для нас туда нет. Еврея там каждый обидеть может, а заступиться некому, потому и дивлюсь и не верю, что ты прошел московскую землю.
Корчмарь позвал жену. Вошла могучего сложения хозяйка. Корчмарь указал ей на злотый лежащий на столе.
— Вот наш гость дает, да у нас разменять нечем. Как быть?
Хозйка взяла злотый и попробовала на зуб
— Разменять здесь негде.
Богданка распорядился:
— Подай еще холодцу и горилки, тогда и разменивать не надобно! Оставь себе на обзаведение и на память, что побывал у тебя ближний человек московского царя.
Хозяйка вышла, корчмарь спросил:
— Ближний царю человек, наверное, хочет что-то у нас узнать?
Богданка кивнул головой.
— Я скажу. В Москве — измена. Бояре хотели убить царя Дмитрия, да он ушел от изменников. Ныне в Москве другой царь — Василий Шуйский. Я ушел из Москвы с царем Дмитрием, а он укрылся. Меня отпустил. В Московии началась война.
Корчмарь пристально вглядывался в Богданку. Раздумчиво проговорил:
— У гоев всегда, что-нибудь происходит... А вот, как ты еврей, оказался в ближних к царю? Не пан, не боярин, а ... ближний?
Богданка спохватился: не задумал ли корчмарь его ограбить. Хоть и была хмелем полна голова, ночевать в корчме не остался. Корчмарь не очень-то и настаивал, не угадывая врал ему гость или правду говорил? От такой правды лучше подальше быть, а вот посетителей корчмы можно теперь будет угостить завлекательным рассказом.
Богданка, оставив по себе столь заметный след, добрался до Могилева. И изображая из себя беженца из Московии, пришел к протопопу церкви святого Николая напроситься на какую-либо работу. Протопоп хотел было нанять его заготавливать дрова, да узнал, что перед ним грамотей. И русский язык ему ведом, к тому же ведомы и латинский и греческий. А главное начитан в священном писании, как сам протопоп не начитан. При церкви приходская школа для детей. Протопоп поставил Богданку учителем в школе. Жизнь у Богданки раздвоилась. Благодать после московских бед, а другая еще пока ему незнаемая.
Корчмарь, между тем, не скупился на рассказы о проезжем ближним человеке московского царя Дмитрия. С каждым рассказом придавал проезжему значительности, дошел до намеков, что не сам ли царь Дмитрий, пробираясь в Литву, посетил его харчевню. С московской земли, натекала молва, что царь Дмитрий спасся и до времени скрывается от лихих людей.
В корчму негаданно приехал раввин из Могилева, лицо для корчмаря весьма значительное, и приступил к расспросу:
— Сказывал ты разным людям, что твою корчму посетил царь московский, пребывая в изгнании из своего царства...
Корчмарь попытался отвертеться от прямого ответа:
— Да кто ж знает, что это за человек?
Но не с раввином ему в жмурки играть.
— Погоди, хитрец! Хитрости твои не для меня. Панам ложь в утешение, мне солжешь и дня не проживешь!
Корчмарь понял , что неспроста прибыл к нему грозный гость, а угроза в голосе напомнила ему о власти раввина отлучить от диаспоры, а тогда — погибель.
— Можно подумать, что и сам царь явился, потому, как карманы полны золотом...
— Не спеши во лжи. Ранее сказывал, что он из наших. Еврей не мог быть московским царем. Но еврей в ближних московского царя — это больше, чем московский царь
— Крещеный еврей...
Раввин сердито заметил:
— Крещеных евреев не бывает. Еврей навсегда в нашей вере, крестись он у схизматиков или у папистов. Ты уверен, что он был еврей?
— В этом я уверен.
— Нам остается узнать, правда ли он состоял в ближних московского царя? Не ты ли это придумал?
— Если и придумано, то не мной, а моим гостем.
— Куда он поехал?
— Сказать могу, да кто ж проверял. Говорил, что в Могилев...
— Сказки о нем свои сказывай, как сказывал, а о нашем расспросе — молчи, даже и под пытками. Нет пыток страшнее, чем гнев Господень.
9
Судьба немилостиво охватывала Богданку петлей, не так-то быстро, но неумолимо. Пока он странствовал по литовским дорогам, да учил приходских детишек русскому языку и Закону Божиему, генерал ордена Клавдио Аквавиа получил донесения с вескими доказательствами, что царь Дмитрий действительно убит. Вместе с тем являлось множество известий, что многие в Московии этому не верят или не хотят верить.
Иван Болотников, воспитанник падуанской военной семинарии, посланец Ордена, чуть было не овладел Москвой, лишь упоминая имя Дмитрия, не отыскав ему живой замены.
Извещен был генерал Ордена и о том, что Болотников слал гонцов в Путивль, чтобы искали Дмитрия. И все это замыкалось на двух лицах: на колдуне Молчанове и на князе Шаховском. А где же третий, бежавший с ними из Москвы, толмач царя Дмитрия, воспитанник бернардинцев? По всем орденским связям в Литве было направлено повеление розыскать толмача Богданку. Да велик стог сена, а иголка мала. Король Сигизмунд заявил во всеуслышание, что признает в любом самозванце Дмитрия, лишь бы он явился мстителем за убитых польских граждан.
