Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне
В тот же вечер оба племянника бывшего императора Анастасия были казнены солдатами по приказу Юстиниана.
В течение нескольких дней над сожжёнными кварталами царила тишина, которую нарушал лишь плач женщин, приходивших искать тела на ипподроме. Многие семьи покинули город, спасаясь отбоев. Больше никто не хотел продолжать борьбу. Долгое время фракции венетов и прасинов не выходили на свет, и Юстиниан спокойно правил, не опасаясь возражений со стороны их лидеров.
Как только смогла, Феодора вернулась в свой старый, заброшенный и пустой дом. Слуги прятались в прилегающей к нему церкви Святых Сергея и Дионисия, очень красиво отделанной молодым архитектором Анфемием из Тралл, которую Юстиниан построил как продолжение сада.
Феодора в сопровождении женщин в прополомах прошла по пустому дому с террасой, усыпанной листьями, и запахом дыма во внутренних помещениях.
Когда возвращаешься в дом, где жил с надеждой в былые дни, можно увидеть те же комнаты, те же окна, выходящие на те же самые деревья в саду, но всё-таки они уже другие, потому что изменились вы. Феодора вышла из спальни на террасу и по привычке взглянула на стену, где раньше грелся на солнце павлин. Потом она повернулась, будто что-то ища, тут же к ней подошла служанка и ласково спросила: «Что желает Августа?» Феодора сказала, что монахи из больницы Самсона, оставшись без крыши над головой, могут найти приют в её доме. На улицах много святых людей с востока бродили по городу, словно нищие. Они могли бы спать в её доме, ведь рядом как раз новая церковь, или гулять в саду, где нужно расчищать пруд от золы и пепла. Женщины в прополомах одобрили это решение. Когда они прятались во дворце Дафны, слушая гул толпы, то поняли, что обязаны Феодоре жизнью, однако отнюдь не считали её набожной Августой.
Феодора не объяснила, почему рассталась со своим старым домом. Она приняла молниеносное решение, потому что хотела покончить с прошлым после этой катастрофы, после ипподрома и убеждения в том, что Юстиниан — трус, неспособный править самостоятельно. Возможно, это была благодарность восточным монахам. Ведь отдав им дом, Феодора отплатила бы этим людям за всё, что они для неё сделали.
Прислужницы императрицы заметили в своей госпоже какую-то новую решимость. Раз что-то задумав, она уже не меняла решения. В то же время она незаметно начала создавать сеть шпионов, которые ежедневно докладывали ей о разговорах и происшествиях в городе. Основу этой шпионской сети составляли, естественно, служанки и евнухи, далее эта сеть охватывала рынки, гавани и пригород. Феодора каждый день желала знать, что происходит в Константинополе.
Затем, никому ничего не объяснив, она предприняла поездку. Впервые самостоятельно покинув город, Феодора морем отправилась на азиатский берег. Со своими стражниками, советниками и благородными прислужницами она ездила из деревни в деревню вдоль побережья, посетила Вифинию, проехала мимо заснеженной вершины Олимпа и даже побывала в высокогорных монастырях.
Предположительно Феодора совершила эту поездку, чтобы внести пожертвования для беженцев из города, а также самой понаслаждаться горячими минеральными водами. Она также помогала монастырям и организовала несколько временных госпиталей, так необходимых в это тяжёлое время.
Императрица встречалась с сельским населением, самым угнетённым во всей империи, она легко расставалась с деньгами и уверяла жителей Вифинии, что в ней они могут найти заступницу в трудный час. После поездки по азиатской провинции Феодора пожелала, чтобы иностранные посольства имели дело также и с ней, а не только с Юстинианом. Посланников она принимала с какой-то новой, неизведанной ранее роскошью. Когда Феодору хотели видеть незнакомцы, она заставляла ждать их несколько дней, в то время как её шпионы собирали информацию о репутации и жизни этих людей. У неё была привычка заставлять знатных вельмож становиться на колени и целовать её ногу, чего ранее не приказывала делать ни одна Августа. Феодора уже не играла роль. Она поставила на карту всё, включая и свою жизнь, ради империи и выиграла, по крайней мере, тот факт, что она всё ещё жива, говорил сам за себя. Она хотела научиться и научить супруга, как править империей, чтобы этого никто не замечал.
Некоторое время после ужасных событий января Юстиниан находился в прострации. На самом деле ужас охватил не только императора, но и весь город. Казалось, что и Константинополь, и дворец покрыты кровавыми шрамами и копотью. Лучшая часть города превратилась в обугленные развалины. Феодора со своими слугами ездила повсюду, оказывая помощь пострадавшим: командующие привозили запасы из провинций, а священники неустанно молились за страдальцев. Однако выжившие ещё ожидали, прячась за дверями своих домов, кровавой мести императора.
Юстиниан не мог забыть те бессонные ночи, когда солдаты смотрели на него как на загнанного в ловушку зверя. Он снова представлял себя на ипподроме перед толпой, пытался оправдаться и заверить их, что не накажет никого, ведь он никогда не хотел массовых убийств. Он был терпелив с народом и приложил все усилия, чтобы не разгневать его. И вот теперь город сгорел, а большинство тех, кто слушал его в то утро, превращены горсткой наёмников-готов и варваров в трупы.
В упорядоченном мире Юстиниана не было места такой трагедии. Растерянный, он теперь не знал, что же предпринять. Он кратко поблагодарил бесстрастного Белизария за блестящую победу, спасшую дворец. Иоанн же обнял молодого воина, поцеловал его и поклялся, что сам архангел Михаил не смог бы одержать более великолепной победы.
Юстиниан знал, что такой проницательный император, как Диоклетиан, вынес бы кровавый приговор всем тем, кто хоть как-то оказался замешанным в восстании. Сам же приказал закрыть ипподром. Потом, совершенно неожиданно для всех, попытался исполнить часть данных на ипподроме обещаний. «Он вернул детям Ипатия и Помпея отнятые у них ранее титулы и большую часть их конфискованной собственности. То же самое проделал в отношении членов сената, которые выступали против него. Трибоний и Иоанн были отстранены от власти, но позднее им возвратили посты. Трибоний, ловкий плут, пустил в ход все свои знания, чтобы удовлетворить неуёмную жадность, а Иоанн не пощадил никого, грабя любого богача без зазрения совести».
Юстиниан принёс свои извинения всем выжившим во время восстания «Ника». Тела Ипатия и Помпея всё ещё лежали непогребёнными в море. В это время ему в голову пришла странная мысль. Он, Юстиниан, убил Виталиана, как кричала толпа, после клятвы, что тому не причинят вреда. Император в своей речи не высказал вслух этой мысли, но за всю оставшуюся жизнь он не казнил больше ни одного политического преступника.
Вероятно, ни сам Юстиниан, ни народ не почувствовали этого, но в их отношениях произошла перемена. Пролитая кровь и пожар восстания ослабили вековые институты власти. Сенат, который играл сомнительную, если не предательскую роль, уже не имел былой славы. Знаменитая демократия стала ущербной, лишившись ипподрома — своего главного ареопага. Два древних института власти, римский и греческий, стали лишними. Остался единый правитель, автократ и единый народ. Возник вопрос: как сложатся в будущем отношения этого правителя и нации?
Трибоний со своими товарищами занялись новым делом — составлением свода законов, римских цивилизованных законов, чтобы объяснить, как и при каких обстоятельствах они могут использоваться.
Энергичный правитель Константин Великий перестроил бы сгоревшие залы дворца, превратив его в мощную крепость на случай повторных беспорядков. Юстиниан неделями бродил по заброшенному городу, говорил со священниками и народом. Он ясно дал им понять, поскольку насмешки толпы всё ещё звучали у него в ушах, что новый город больше не примет бродяг и бездельников, его улицы будут закрыты для игроков, нищих и грабителей. Вооружённые фракции больше не станут проходить под музыку по городу в своих излюбленных цветах. Каждый, кто подойдёт к воротам Константинополя, должен иметь семью или какое-то дело. Все соглашались с этим, но многие решили, что это утопический замысел, который невозможно воплотить в жизнь.
Юстиниан и в самом деле вознамерился перестроить разрушенный центр города, придав ему ещё больше великолепия — возвести имперские монументы, открытые для народа. Больше всего он мечтал возродить разрушенную церковь Святой Софии. Долгими ночами Юстиниан обсуждал чертежи с молодым Анфемием из Тралл, знаменитым каменщиком, неким Исидором и другими. Юстиниан спросил у архитектора, что того не устраивало в сгоревшей базилике, и Анфемий объяснил, что она была мрачной, похожей на уродливый параллелограмм, и с таким низким потолком, что вошедший чувствовал себя угнетённым, а не вознесённым к небесам, и кроме того, деревянные стены плохо выдерживали вес и часто страдали от пожара. Римляне умели строить великолепные термы и ипподромы, но ещё ни разу не возводили достойный дом Божий.
