Евгений Санин - Колесница Гелиоса
— А где же яйца? — нахмурился Квинт, придирчиво осмотрев столик.
— Я думал, что здесь, в Афинах… — начал было Эвбулид, но Квинт оборвал его:
— Я не собираюсь менять своих привычек ни в Риме, ни в его провинциях! Раз заведено моими предками начинать трапезу яйцами и заканчивать ее яблоками, пусть твой повар так и сделает!
Эвбулид жестом поторопил повара выполнять приказание гостя, и пока тот возился на кухне, выскочивший из угла раб надел на головы пирующим венки из роз. Помогая ему ровно уложить венок, Эвбулид почувствовал, как дрожат руки египтянина.
— Вот это другое дело! — обрадовался Квинт, замечая в руках вбежавшего повара миску с яйцами. — Молодец!
Повар зарделся от похвалы. Квинт заметил это и сдвинул брови:
— Но я уверен, Эвбулид, что твой повар — большой плут и мошенник!
— Это не мой повар — я нанял его сегодня на агоре!
— Какая разница! — продолжал злословить в адрес переминавшегося с ноги на ногу повара Квинт. — Все они рады отщипнуть кусок от чужого добра! Вот мы в Риме держим их в кулаке, и чуть что — наказываем розгами. А у вас один повар, говорят, так обогатился остатками со стола своего господина, что купил себе десять больших домов!
— Ты, наверное, слышал это в цирюльне? — улыбнулся Эвбулид.
— Это еще почему?
— А потому, что тот повар, кстати, звали его Мосхион и служил он Деметрию Фалерскому, построил себе не десять, а три дома. Хотя, он, действительно, был большим мошенником, и в Афинах даже высокопоставленным семьям приходилось страдать от его наглости.
— И этот из того же теста! — подвигаясь к столику, проворчал Квинт. — Все рабы и вольноотпущенники — воры и мошенники!
Он поводил над блюдами рукой, не зная, с какого ему начинать. Наконец, остановил свой выбор на дымящейся колбаске. Обмакнув ее в щедро сдобренную чесноком подливку, поднес к дрогнувшим от нетерпения губам.
— О-у-гмм! — промычал он, вонзая в нее крепкие зубы. — М-мм!
Эвбулид с недоумением покосился на зажмурившегося от наслаждения гостя. Квинт расправлялся с колбаской так, словно сидел у походного костра, а не в требующем уважения афинском доме. Видя, как тают в мисках колбаски и мясо, Эвбулид заторопил повара, чтобы тот вносил новый столик.
При виде перемены блюд глаза римлянина заблестели. В огромной чаше, обложенный яблоками и зеленью, истекал розовым соком поджаренный до румяной корочки заяц. В маленьких кастрюльках млечно белели сочные кальмары, алели вареные крабы, чернели особым способом приготовленные куски черноморского ската. Вид толстобокого угря, круто засыпанного крупинками соли, вызвал у Квинта восторг.
— Да таким угрем не побрезговал бы сам владыка морского царства — Нептун! — воскликнул он, вырывая обеими руками целый бок у свернутой в кольцо рыбины. — Но, Эвбулид! — в его голосе зазвучал упрек. — Ты хочешь, чтобы я умер от жажды? Где вино? Почему я до сих пор не вижу вина? Эвбулид заколебался[49], но все же дал повару знак принести ойнохойю и кратер[50].
Огорченный тем, что выпитое раньше времени вино приглушит вкусовые ощущения пирующих, повар принялся разбавлять вино водою. Квинт, наблюдавший за его действиями, не выдержал:
— Ты что, — вскричал он, — «питье для лягушек» решил подать старому воину?!
Повар поклонился, скрепя сердцем плеснул в кратер еще немного вина, но, увидев, что лицо римлянина наливается кровью, отставил кратер в сторону, и налил в кружку неразбавленное вино прямо из ойнохойи.
— Вот так оно лучше! — заметил Квинт и, осушив кружку, глазами приказал повару снова наполнить ее. Насмешливо покосился на Эвбулида: — А ты, старый воин, будешь цедить эту болотную жижу?
Эвбулид, не переносивший насмешек, тоже приказал вконец расстроенному повару налить себе неразбавленного вина. Перед тем, как выпить его, вполголоса произнес:
— Кто бы ты ни был, Зевс, но, если это имя тебе нравится, я и призываю тебя им. Даруй мне истинное благо, прошу ли я о нем или нет, и отврати от меня зло даже в том случае, если я его домогаюсь.
— Неплохая молитва! — одобрил Квинт. — Только я всегда прошу Юпитера посылать мне то, что он сам считает для меня благом. Боги лучше нас знают, что именно нам нужно!
— Так считал и наш великий Сократ!
— Возможно. Мы, римляне, немало взяли от вас, эллинов. Но, — Квинт поднял палец, украшенный золотым кольцом, — это большая честь для вас!
— А помнишь Карфаген? — поспешил перевести тему разговора Эвбулид. Только теперь он стал замечать, как изменился Пропорций за те десять лет, что они не виделись. — Как мы грелись с тобой у одного костра, как страдали от жадности торговцев? Как пили кислое вино из виноградных выжимок и восторгались им, хотя оно было пригодно только для рабов!
— Костер? — удивленно переспросил Квинт. — Вино из выжимок?! Насколько я помню, в нашем римском лагере всегда было прекрасное кампанское!
— А костер, Квинт? Ну, вспомни: ты еще укрылся моим плащом!
— Нет! — покачал головой Пропорций. — Торговцев помню, проституток помню… Но костер…
— А приезд Сципиона Эмилиана?
— Спрашиваешь!.. Его появления мне не забыть никогда, ведь он едва не приказал своим ликторам отрубить мою голову за вакханалию, как он выразился, в центурии!
— Да, он крутой человек!
— Еще бы! Но если бы не он, мы до сих пор торчали под Карфагеном.
— И погонял же он нас на учениях! Я едва волочил после них ноги! — пожаловался Эвбулид.
— Без тех учений пунов нам было не одолеть! — строго заметил Квинт. — И без порядка, что навел Сципион, тоже.
— А помнишь, как ночью, без единого шороха, мы полезли на высокую стену крепости?
— Как не помнить! Нас вел тогда за собой Тиберий Гракх. Но знаешь, меня давно интересует один вопрос: я вызвался на эту рискованную вылазку потому, что нужно было как-то заглаживать вину перед консулом. И потом, в случае успеха, меня ждал дубовый венок за храбрость и слава. А вот что ты, эллин, забыл на той стене?
— Не знаю!.. — пожал плечами Эвбулид. — Ваш Тиберий, вызывая добровольцев, так горячо говорил по-эллински перед нашим отрядом, что ноги сами вынесли меня к нему!
— Это могло плохо кончиться для тебя! — заметил Квинт. — Особенно после того, как часовые заметили нас и подняли шум…
— …и мы пошли небольшой горсткой на открытый штурм! — подхватил Эвбулид.
— Честно скажу тебе, такого я больше не видел ни в одном бою! Туловища без голов, головы без туловищ… ошпаренные горящей смолой рожи со сваренными глазами! А сверху — копья, пики, стрелы, раскаленный мелкий песок, который продирает до самых костей!.. Не хотел бы я, — передернул плечами римлянин, — чтобы такое приснилось мне, не то, что увиделось бы еще!
Он сам, не дожидаясь повара, наполнил до краев свою кружку и выпил ее единым залпом. Заново переживая ту страшную ночь, Эвбулид последовал его примеру.
— Мало кому из счастливчиков удалось увидеть вершину стены! — вздохнул он.
Квинт стукнул дном кружки по столику:
— Но мы-то с тобой увидели! И отвоевали у проклятых пунов башню! А все — Тиберий!
— Да, он первый, подавая пример, перешел по перекинутой доске над пропастью… Как было отставать от этого совсем еще юноши?
— Выпьем за него, дружище!
— За Тиберия! — охотно поднял кружку захмелевший Эвбулид.
— За Сципиона Эмилиана!
— За Сципиона!
— За…
— …тебя, Квинт! — воскликнул, перебивая гостя, Эвбулид.
— Спасибо, дружище.
— Судя по твоим дорогим одеждам — ты скоро выбьешься в сенаторы? Знал ли я, спасая на карфагенской стене простого центуриона, что дарю Риму его будущего сенатора?
— Увы! — вздохнул Квинт. — Я только всадник, хотя, поверь, это немалая и уважаемая должность по нынешним временам. После войны с Коринфом я накопил четыреста тысяч сестерциев, необходимых для того, чтобы попасть в это второе сословие Рима, и теперь вот, — приподнял он край тоги, показывая узкую пурпурную полоску на тунике. — Эта полоса, да еще право носить на пальце золотое кольцо. А в сенат мне не пробиться. Эта должность предназначена с пеленок только самым знатным — таким, как Сципион или Гракх. Отец старается провести на высшую должность сына, дядя — племянника, дед — внука, брат — брата. Что им какой-то Квинт Пропорций?
— Не какой-то, а самый благородный и храбрый квирит! — ревниво поправил Эвбулид. — И если ты мне возразишь, то я… убью тебя!
— Эх, дружище! Даже трижды благородному и храброму всаднику доступ в сенат закрыт уже потому, что мы, всадники, занимаемся ростовщичеством и ведем крупную торговлю. А это ка-те-го-ри-чес-ки запрещено отцам-сенаторам! Так что лишь какое-то чудо, величайшая заслуга перед отечеством может помочь мне пробиться в сенат и заслужить право оставить потомкам свое почетное восковое изображение…
— И это чудо произойдет! — воскликнул Эвбулид. — Я прошу об этом гору и землю!
