Ольга Лепешинская - Путь в революцию. Воспоминания старой большевички.
— Я доверяю только тебе…
И я решилась.
После тщательной дезинфекции комнаты, где должны были происходить роды, а также всех вещей и инструментов, я помылась, надела белоснежный халат и приступила к своим обязанностям акушерки. Роды были нелегкими. На следующий день у жены Ванеева родился мальчик, которого назвали Анатолием. Мальчик был очень слаб, да и Доминика перенесла роды тяжело.
С нашей маленькой Олей неотлучно находился Пантелеймон Николаевич. Не раз вместе с ним сиживал бессонными ночами и Курнатовский. В хмуром выражении его лица, в грубовато-отрывистом разговоре трудно было уловить нежность к ребенку; но на самом деле не было сиделки более чуткой и внимательной, чем он.
В те трудные для нас дни я поняла, какими прочными узами связаны между собой все товарищи по ссылке. За состоянием Доминики Труховской и ее сына, за болезнью моей дочери с волнением следила вся ссыльная колония. Особенно заботлив и внимателен был Ильич. Он многократно интересовался здоровьем обоих детей и матери маленького Анатолия. Курнатовского, который в это время ездил к нему в Шушенское, Владимир Ильич просил сообщать ему о детях.
Маленький Анатолий был слабеньким ребенком и доставлял этим массу огорчений Доминике. Н. К. Крупская писала в это время в одном из писем: «На днях у нас был Курнатовский и рассказывал об ермаковцах. У Доминики родился сын, но больной — думают, заражен туберкулезом, сама она все хворает и тоскует очень».
С течением времени мальчик окреп. Поправилась и наша Оля. Подходил к концу 1899 год — последний год нашей ссылки.
БУДНИ МИНУСИНСКОЙ
ССЫЛКИ
Когда я вспоминаю те далекие годы, время ссылки, и спрашиваю себя: «Что же было тогда для нас главным, кто и что было центром, вокруг которого вращались наши мысли и побуждения?» — то ответ всегда бывает один: Ленин. Своей жизнью среди нас, своей деятельностью он создавал атмосферу, которая действовала на нас как бы намагничивающе.
Ну вот, хотя бы, то же «Кредо». Непосредственная, темпераментная реакция Ильича на это событие была, как мы видели, весьма активной. Но она являлась только небольшой частицей той поистине громадной работы, которую он вел в ссылке.
Всеми силами, используя все и всяческие возможности, старался Владимир Ильич и здесь — в неволе, в таежной глухомани — не оторваться от живой революционной борьбы, не потерять связи с партийными товарищами, оставшимися на свободе, быть в курсе развития не только русской, но и европейской общественной мысли.
«Жадничает на время страшно», — пишет о Ленине в одном из своих писем Надежда Константиновна. И это удивительно меткое и точное выражение верно характеризует свойственную ему работоспособность и внутреннюю собранность.
Именно строгое распределение и использование своего времени позволяло Владимиру Ильичу сделать очень многое. Никто и ничто его не подгоняло; и, тем не менее, он в ссылке перечитывает произведения Маркса и Энгельса, делает ряд переводов с немецкого и английского (К. Каутский — «Бернштейн и социал-демократическая программа», Сидней и Беатриса Вебб — «Теория и практика английского тред-юнионизма» и др.). Он знакомится с новой марксистской литературой на иностранных языках, читает художественную литературу и книги по самым различным отраслям знания, систематически просматривает множество русских и заграничных газет и журналов, переписывается по вопросам философии с Ленгником и Федосеевым. И при всем этом успевает совершенствоваться в знании иностранных языков.
Натура Ленина, его занятия никогда не были пассивными, созерцательными, только вбирающими знания. Получая массу различных сведений, приводя их в определенную систему, перерабатывая их, он немедленно с присущей ему активностью обращал накопленное на развитие революционной борьбы.
Это был, как я уже говорила, короткий период расцвета «легального марксизма». Не прекращая решительной борьбы против народничества, Ильич развивает активнейшую теоретическую деятельность, которая служит борьбе против российского и международного оппортунизма. За три года, проведенные в Сибири, он написал свыше тридцати работ. Он закончил и подготовил для печати свою книгу «Развитие капитализма в России»; написал большое количество статей для марксистских журналов («Новое слово», «Начало», «Жизнь», «Научное обозрение»); разработал «Проект программы нашей партии» и т. д. И у него еще оставалось время на то, чтобы внимательнейшим образом изучать положение сибирского крестьянства и продуктивно отдыхать…
Какая универсальная, всеобъемлющая по охвату жизни и разнообразию интересов деятельность! Исключительная интенсивность и плодотворность труда Ленина в ссылке, напряжение и систематичность, с которыми он работал, были для всех нас увлекающим примером. Глядя на него, и мы подтягивались и стремились постоянно пополнять свой умственный багаж.
Но ошибся бы тот, кто подумал, что Ленин умел только трудиться. Нет, продуктивность его работы была не только следствием огромной работоспособности и воли, но и результатом правильного, строго продуманного образа жизни, в котором труд всегда чередовался с отдыхом. О том, как он отдыхал, я хочу рассказать особо.
КОГДА ИЛЬИЧ
ОТДЫХАЕТ
В определенные моменты Владимир Ильич умел дать своему напряженно работающему мозгу необходимую разрядку. Он, — о ком П. Н. Лепешинский верно говорил, что это человек, «счастливо совмещающий в себе необычайную силу теоретического развитого ума с огромной волей политика», — был в то же время неутомимым охотником и спортсменом, с азартом и страстью, на какие только был способен, отдававшийся этим занятиям.
Отдых его, так же как и труд, был деятельным, темпераментным, подвижным. Отправившись на охоту, он мог исходить тридцать-сорок верст по болотам и тайге, в мороз и жару, чтобы прийти с добычей. Впрочем, все мы знали, что Ильич не «кровожаден»: его интересовали обычно не столько результаты охотничьих походов, сколько самый процесс охоты. Этот вид отдыха позволял ему побыть наедине, насладиться природой с ее безлюдьем, тишиной, просторами, сильнее почувствовать ее красоту. Летом он любил купанье, а зимой — на тех же местах, где купался, — с удовольствием катался на коньках, которыми увлекался не меньше охоты.
Ильич несомненно любил жизнь во всех ее проявлениях. Надев коньки и выпрыгнув на гладкую поверхность замерзшей реки, он стремился дать такую работу мышцам ног и всего тела, чтобы оно дышало всеми своими порами, чтобы сердце билось учащенно и чтобы всем своим существом, всеми нервами он мог ощущать радость бытия.
Бывало, высыплет вся наша компания на лед, и вот уже бодрый и жизнерадостный Ильич, по-юношески подвижный и возбужденный, подзадоривает:
— Ну-ка, кто со мной вперегонку?..
Я с детства ходила на коньках голландским шагом и научила этому Ильича. Наши коньки с визгом режут ледяную гладь, изо всех сил стараюсь я не отстать в разгоревшемся соревновании; но — напрягая свою волю, чтобы победить, — всех нас уже обгоняет Ильич и, смеясь, уходит вперед… Не догонишь!
А с каким наслаждением предавался Владимир Ильич шахматам!
В игре этой Ленин всегда оставался уравновешенным. Пантелеймон Николаевич тоже был заядлым шахматистом и частенько сражался с Ильичем на шахматном поле. Правда, возможностей для непосредственных встреч с Лениным было не так уж много; но в тех случаях, когда не удавалось встретиться за шахматной доской лицом к лицу, — на помощь приходила переписка.
Впрочем, вряд ли удастся рассказать об этих «боях» лучше самого Пантелеймона Николаевича; поэтому я разрешу себе воспользоваться некоторыми его воспоминаниями, которыми он со мной делился.
Муж рассказывал, что еще во время этапного путешествия в тюремном вагоне из Петербурга в Сибирь он постоянно обыгрывал в шахматы ехавших вместе с ним Старкова и Кржижановского. Встретившись в 1898 году с Владимиром Ильичем в Минусинске, куда мы все съехались под Новый год, Лепешинский — при активном подзадоривании со стороны Старкова и Кржижановского — засел с ним за шахматный столик. Не прошло и четверти часа с момента их первого свидания, как оба уже углубленно молчали, сидя друг против друга и вперив взоры в черно-белое поле. Однако молчание длилось не очень долго: муж партию Ильичу проиграл. Такими же результатами завершились и вторая, и третья, и четвертая партии. Старые шахматные противники Пантелеймона Николаевича ликовали: всегдашний их победитель потерпел поражение.
Попыталась было эта троица играть с Лениным, соединив свои усилия. Поначалу Ильич как будто стал проигрывать. Однако сдаваться — не в его натуре. Он сосредоточенно думает. «На его огромном лбу, с характерными „сократовскими“ выпуклостями выступили капельки пота, голова низко наклонена к шахматной доске, глаза неподвижно устремлены на тот уголок ее, где сосредоточен был стратегический главный пункт битвы… Ни единый мускул не дрогнет на этом, словно вырезанном из кости, лице, на широких висках которого напряглись синеватые жилки…» Но торжество «тройственного согласия» оказалось преждевременным:
