Иштван Рат-Вег - Комедия книги
Над входом в свою библиотеку гуманист Скалигер повесил надпись: Ite ad vendentes![135] Скалигер был мудрым человеком. Он знал, что книга, данная кому-то на время, редко возвращается к хозяину. Никому не приходит в голову оставить у себя взятый взаймы зонтик, а книгу зачитывают со спокойной душой и чистой совестью. В борьбе с этим стихийным исключением из нравственных правил владельцы книг отдавали в былые времена свои сокровища лишь под залог крупной денежной суммы.
Французский король Людовик XI (1423–1483) захотел как-то сделать копию с рукописного медицинского трактата Х века. И обратился к Парижскому университету с просьбой выдать ему на время эту рукопись. На высочайшую просьбу университет ответил угодливо-строптивым посланием:
«Высочайший Господин наш, наинижайше препоручаем себя справедливости и милосердию Твоего Величества. Помыслы наши заняты просьбой посланника Твоего Величества выдать на его благословенные руки для благородной цели переписывания произведение под названием „Totum continens“.[136] Книгу эту хранили мы всегда и оберегали тщательнейшим образом, ибо принадлежит она к редчайшим и прекраснейшим сокровищам нашего факультета, которое едва ли с чем сравнить возможно; движимые, однако, устремлением во всем потворствовать желаниям Твоего Величества, мы приняли решение преподнести Твоему Величеству ту книгу на временное пользование, но под залог, однако, серебра цены не меньшей, чем наша драгоценность. Мы же, видя уваженье наших правил, святым Евангелием клянемся, что этих правил не нарушим. Умоляя Господа нашего осенить Твое Величество милостью своею, пребываем (и т. д.).
29 числа ноября месяца 1471 года от Рождества Христова».Из документов явствует, что порядочность Его Величества факультет оценил в 12 марок серебром и 100 талеров золотом. Дух изменившихся времен противится столь простому и честному решению проблемы. Потребовать серебряную ложку под залог взятой на время книги уже невозможно. Библиофильская часть человечества пыталась оборониться от этой напасти многими способами, но безуспешно. Совсем недавно в Англии кто-то предложил правительству назначить определенный день, в который все уважающие себя жители Альбиона были бы обязаны вернуть все взятые когда-то напрокат и с тех пор завалявшиеся книги их законным владельцам. Почта заявила, что готова отправлять эти книжные посылки за полцены. Зерно мысли казалось жизнеспособным, но, насколько мне известно, оно так и не проросло.
Француз Поль Ребу, человек скорее дела, чем слова, организовал в 1911 году общество под названием «Лига против абонементов в частных библиотеках». Членство в «Лиге» обеспечивает защиту от любых посягательств, и человеку уже не нужно ломать голову в поисках оправдательных аргументов, достаточно сказать, вежливо улыбаясь: «С удовольствием бы дал книгу, но, увы, не имею права — я связан уставом „Лиги“». Существует ли эта «Лига» и поныне, к сожалению, не знаю.
КНИГОКРАДСТВООт книжного абонента до вора всего лишь шаг. Шаг, который нужно сделать, чтобы вернуть книгу любезному владельцу. Орельен Шолль как-то сказал, что легче удержать саму книгу, чем то, что она заключает. Наши предки с присущей им прямотой оборонялись от воров тем, что наиболее ценные кодексы библиотеки приковывали цепями к стене или к читательской стойке. Назывались такие книги catenati libri;[137] в некоторых старых монастырях их можно встретить и поныне. В библиотеке пистойского игумена Содзомено, итальянского летописца, скончавшегося в 1458 году, 116 латинских и греческих кодексов оказались прикованными к штативным пюпитрам. Но для отъявленного вора цепь не препятствие. Приходилось пользоваться другими защитными средствами. Например, адресованными книжным ворам проклятиями владельцев. В Британском музее хранится кодекс XIII века с увесистым пожеланием:
Quern si quis abstu-lerit, morte moriatur, in satagine coquatur; caducus morbus instet eum, et febres; et rotetur, et suspendatur. Amen.[138]
Суровое проклятие. Не исключено, что оно помогло и книга попала в Британский музей от своего законного владельца. Одна из ватиканских рукописей честит вора более обобщенно:
«Пошли ему, о боже, вечную муку вкупе с Иудой, предателем, а также Анной, Каиафой и Понтием Пилатом».
Почему именно вместе с ними, непонятно.
Воров предавали не только проклятию, но и анафеме. Вероятно, из-за того, что они не останавливались и перед кражей ценных богословских сочинений и простые проклятия были недостаточно действенны. Этикетка, вклеенная в книгу конца XVII века, гласит:
«Библиотека доминиканского ордена города Болонья. Выносить запрещается под угрозой отлучения от церкви, согласно декретам папы Урбана VIII и папы Иннокентия XII».
Ненависть к похитителям книг с течением веков несколько приуменьшилась, приняла иные формы. Место этикеток, вклеенных в книгу, заступил экслибрис, получивший особое распространение среди студенчества Западной Европы. На экслибрисе нередко изображался повешенный. Намек, не требующий комментариев. На французских экслибрисах в петле болтался традиционный Пьеро, текст, по старинному студенческому обычаю, был написан макароническим стихом, чаще всего — следующий:
Aspice Pierrot pendu
Qui huns librum n'a pas rendu.
Si hunc librum reddidisset,
Pierrot pendu non fuisset.[139]
Американские студенты представляли себе наказание вора более реально. Пример:
This book is one, my fist is another.
If you steal this one, you'll feel the other.[140]
Но традиционного повешенного изображали на своих экслибрисах и серьезные библиофилы. Один из председателей берлинского общества экслибрисистов заказал себе экслибрис, поистине леденящий кровь: на красном фоне черный палач вздергивает на виселицу злого книжного вора, над виселицей кружат два черных ворона. Надпись:
Gibst du mein Buch nicht zuriick,
Wartet Dein des Henkers Strick.[141]
Известны две разновидности похитителей книг. Представителей одной из них любовь к книгам совращает с истинного пути, толкает на скользкую тропу самого обыденного воровства. Так случилось несколько лет назад со старым служителем одной из библиотек Халде, который по вечерам любил читать Библию и для того украл из библиотеки издание 1522 года, оцененное в 100 000 марок. Он прекрасно знал, сколько стоит книга, именно это-то его и подстегивало в желании заполучить для вечерних чтений данную Библию. Так бывает с чрезмерно страстными библиофилами, воровство им — словно острая приправа к удовольствию приобретения книги. Крупные западные букинисты знают таких клиентов поименно; сделав вид, что кражу не заметили, на следующий день присылают похитителю счет, и тот как ни в чем не бывало его оплачивает. Парижским аукционерам известен был один такой клептоман. Если какой-то книги не хватало, значит, украл ее именно он. Аукционер взвинчивал на книгу цену неимоверную, чтобы потом уступить ее несчастному любителю за бесценок. Извращение? Да. Как и во всякой любви, есть оно и в любви к книгам.
Значительно опаснее другая разновидность похитителей книг, те, что крадут книги ради их стоимости. Литература по библиофилии ведет свою уголовную хронику, не менее изобильную деталями, чем хроника любого другого раздела уголовного права. Истории эти однотипны: добропорядочные люди начинают злоупотреблять доверием, вступают на путь воровства, кто — большего, кто — меньшего.
Особенно интересен случай Либри. Гильельмо Бруто Ичилио Тимолеон Либри Карруччи делла Сомайа, граф, родился во Флоренции в 1803 году. Отец его, видно, был нечист на руку и эмигрировал. Гильельмо оказался во Франции, где проявил исключительные математические способности. Сделал блестящую научную карьеру: стал профессором College de France, затем — членом Академии, главным редактором «Journal de Savants», кавалером Почетного легиона и т. д. Он получил французское гражданство, его назначили главным попечителем всех французских государственных библиотек. Такое обилие почестей и наград надо было оправдать. С неутомимым прилежанием инспектировал он библиотеки, работая в некоторых день и ночь. Работал он, точнее, днем, а ночью воровал.
То, что Либри смог безнаказанно украсть тысячи книг и рукописей, одна ценнее другой, объяснимо лишь известным французским легкомыслием. В любой из немецких библиотек кража обнаружилась бы в течение суток; а во Франции главный государственный попечитель воровал, да еще как воровал, в течение многих лет. Из библиотеки Карпантра исчезло рукописное издание Данте. Исчезло, и все. Может быть, даже и не заметили. А если кто-то и заметил, почел за мудрое промолчать. Обвинишь ученого, блистающего в лучах славы и общественного признания, — не оберешься неприятностей. Начали исчезать библиографические редкости и из парижских библиотек. Поползли слухи, подозрения, однако открыто выступить против именитого академика не смел никто.
