Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
— Черт их знает, французов, что им может взбрести в голову. Уж если они выслали в Советский Союз известнейших в эмиграции людей, то, что говорить о простых смертных!
Сергей Николаевич знал о высылке группы эмигрантов из публикации в «Известиях». Это была нота Советского правительства против репрессий, проводимых французами в отношении советских граждан во Франции[5].
— Но у Ляли нет советского паспорта, а у тех были. И Петя давно натурализовался, и Тата.
Спорить с Натальей Александровной было бесполезно, как бесполезно упрекать за «исторические романы», как он называл ее воспоминания, записываемые в сиреневую тетрадь.
Всякий раз, как заходил разговор на эту тему, Наталья Александровна возмущалась. Во-первых, в ее тетрадях нет никакой крамолы, во-вторых, она никому не собирается их показывать. Сергей Николаевич начинал бить себя ладонью по лбу и понижать голос до шепота.
— Ты еще напиши, как дядя Костя служил у Деникина.
— Положим, я понятия не имею, как он там у него служил, и писать об этом не собираюсь.
— Ага, значит, ум есть, мозги варят, — бормотал под нос Сергей Николаевич.
А Наталья Александровна хмурила брови, пыталась вспомнить, писала она про службу дяди Кости у Деникина или не писала. И она всякий раз клятвенно обещала вспоминать только забавные истории, и прятать тетрадку на самое дно красного чемодана.
В тот вечер десятилетнего юбилея они засиделись допоздна. Наталья Александровна достала черновик письма к тете Ляле, и Сергей Николаевич неопределенно хмыкал, читая о том, как хорошо они живут в чудном городе Брянске, какая у них обоих замечательная работа, чудесная квартира, как хорошо чувствует себя Ника.
Сергей Николаевич спросил разрешения порвать черновик, порвал его на мелкие кусочки и сказал:
— Знаешь, что самое любопытное в этом вранье?
— Что?
— Что оно, почти, правда.
И он стал смеяться, не разжимая рта и тряся плечами.
— Да ну тебя! — замахала руками Наталья Александровна и стала смеяться тоже.
Потом она прервала смех, глаза ее потемнели и стали печальными. Она замерла посреди комнаты, подняла руку и тронула пальцем шарик мимозы.
— Сережа, — робко заговорила она, — подумай еще раз, давай уедем из Брянска?
— Ты опять за свое, — бросил он на нее цепкий взгляд, — А квартира? Уедем, бросим, и все. Живи, где хочешь.
— Не люблю я этот город, — упрямо сдвинула брови Наталья Александровна. — Не люблю и не полюблю никогда. Может где-нибудь в другом месте нам будет лучше…
— Чем тебе здесь плохо?
— Н-не знаю. Я не могу тебе объяснить. Но все эти мелкие истории…
— Какие истории?
— С твоей столовой, с Капой, с этим вызовом. Зачем тебя расспрашивали про Белянчикова?
Но Сергей Николаевич нахмурил брови и ничего не ответил.
К Первому мая Наталья Александровна начала готовиться задолго. Всеобщий праздник, ясное дело. Но тридцатого апреля Нике исполнялось шесть лет, и она возвратилась домой.
Накануне, с утра, окна и полы были вымыты, на стол вместо клеенки постелена скатерть с виноградными листьями, новое платье для Ники закончено. Она не пожелала снять его после последней примерки, прыгала возле зеркала и строила глазки собственному отражению.
Первого мая всем семейством отправились на демонстрацию.
В колонне среди веселых и нарядных людей Ника быстро освоилась и со многими перезнакомилась. Во время долгих стоянок на запруженных улицах ходили с папой покупать мороженое, пили газированную воду.
Тетя в белом кружевном кокошнике наливала из специального ковшика на длинной ручке сироп, подставляла стакан под шипящую струю воды, протягивала Нике. Ника пила мелкими глоточками, останавливалась, ждала, когда перестанет щипать в носу.
Догоняли, взявшись за руки, колонну, снова стояли, а город заливало солнце, дул ветерок, колыхались красные полотнища. Вот провезли на грузовике макет красивого здания. Ника прыгала на месте и пела: «Домик, домик повезли! Домик, домик повезли!». Играла музыка, ни с того, ни с сего люди начинали кричать «Ура!» и смеяться.
Но часа через полтора Ника устала, ее перестал интересовать загадочный «парад», куда все так стремились. Когда колонна поравнялась с их домом, Наталья Александровна увела дочь, а папа пошел дальше без них.
Дома Ника умылась холодной водой, несколько минут полежала. Но в открытое окно врывалась музыка и громкие голоса, и она вскочила и бросилась смотреть сверху вниз на колонны, на флаги, на портреты Сталина, на воздушные шарики. Особенно нравилось ей, когда один какой-нибудь непослушный шарик вырывался из рук и улетал в небо. Ника хлопала в ладоши и кричала:
— Мама, мама, еще один полетел!
Наталья Александровна подходила к окну и они, одинаково щурясь от солнца, смотрели вслед шарику.
Вечером пришли Мордвиновы с младшей дочкой, подарили Нике набор великолепной кукольной посуды, пили чай с кремовым тортом в завитках и розах.
А на следующий день Ника слегла. Поднялась температура, еда была отвергнута. Наталья Александровна наклонялась к лицу дочери, пыталась уловить знакомый запах.
— По-моему нет, — неуверенно говорила она.
— Да как же нет, — отвечал Сергей Николаевич, — зачем ты себя обманываешь. Готова! — и горестно смотрел на Нику, — ну что малыш? Ты только, давай, не раскисай, ты держи хвост пистолетом.
Но хвост держаться пистолетом отказывался. Один вид еды вызывал страшные приступы тошноты, жар сотрясал маленькое тело.
Доктор Трошина прибежала по первому зову и снова развела руками, как и в первый раз, когда ей поведали про загадочную болезнь Ники.
В санатории Ника ни разу не болела, а теперь, как будто назло, припадок был налицо, от ребенка исходил слабый запах ацетона, общее состояние ее напоминало сильное отравление.
Началось это еще в Париже. И там врачи разводили руками и там никаких объяснений не давали. Сходились все на одном: спровоцированный легкой простудой, организм ребенка начинает вырабатывать ацетон. Почему? Отчего? — медицина не знает. Странное хроническое заболевание почек.
Через неделю Ника пошла на поправку и смогла подойти к окну. Внизу была улица. Никаких знамен, никаких шариков, никакого праздника.
Наталья Александровна сказала:
— Все! Не могу больше жить в этом чертовом Брянске!
Вот после болезни Ники и начались долгие разговоры о переезде. Сначала Сергей Николаевич и слушать ничего не хотел, но постепенно стал свыкаться с желанием Натальи Александровны, хотя желание это было совершенно не логичным. Но вопреки собственной рассудительности, сам не зная, для чего он это делает, Сергей Николаевич отправился в книжный магазин и купил большую географическую карту Советского Союза.
На обеденном столе карта не поместилась, поэтому ее разложили на полу и аккуратно подогнули северную часть страны. Север не играл никакой роли в предстоящем путешествии. На севере им нечего было делать.
— Сюда поедем! — ткнула Ника пальцем в желтое пространство между Сырдарьей и Амударьей.
— Здесь пустыня! — запротестовали мама и папа, и стали рассказывать о страшной жаре, про барханы и дюны, и песчаные бури.
Ника согласилась. Жить среди барханов в соседстве со змеями и ядовитыми пауками не очень уютно. Она повела пальчиком в сторону Карпат, но и тут ее предложение не было принято. Тогда Ника показала на два синих пятна. Наталья Александровна одобрительно кивнула.
— На юг! На юг! — торопила она.
— И чтобы обязательно было море, — вторил Сергей Николаевич, но в голосе его слышалась подозрительная ирония.
Он провел пальцем по Азовскому побережью, поднялся выше.
— Дворкин очень хвалит Мелитополь, — неуверенно сказала Наталья Александровна, — Очень хвалит. Говорит, там хороший климат и полно фруктов.
— Да, поедем в Мелитополь! Тополь, тополь — мели тополь! Вот его уже смололи, сжарили, на полку стыть поставили! — запела Ника.
— Но, девочки мои, это такая дыра.
— А Полтава?
Сергей Александрович отыскал Полтаву и стал задумчиво смотреть на крохотный кружочек на карте.
— Никого там моих родных не осталось, — тихо сказал он, — папы нет, бабушки Кати нет. Сестры, одна в Англии, одна в Германии, тетка в Праге. Зачем нам Полтава? Только травить душу.
— Но ты же хотел поначалу. В Париже только и разговоров было — поедем в Полтаву, в Полтаву!
Сергей Николаевич промолчал, палец его двинулся вверх, а Нику это слегка огорчило. В санатории на утреннике в честь праздника Восьмого марта ее нарядили в украинский костюм, и ей это очень понравилось. Венок, ленты… Она решила, что на Украине все так ходят.
Наталья Александровна предложила ехать в Одессу.
