Шапи Казиев - Ахульго
– Доколе?
Граббе начал догадываться, зачем его позвали.
Вдруг застучали каблуки, и в залу торопливо вошел Чернышев. В руках у него была красная папка с золоченым вензелем.
– Ваше императорское величество! – говорил Чернышев, не обращая внимания на Граббе.
– Во исполнение высочайшего повеления составлены проекты о новых назначениях.
– Дайте, – Николай требовательно протянул руку.
Чернышев достал из папки бумагу и с поклоном подал императору. Император уже не доверял ему, как раньше. Особенно после поездки на Кавказ. Протеже Чернышева привели дела края в совершенный хаос и мало что сделали для умиротворения горцев. Их кинжалы ставили под сомнение репутацию Николая как монарха всесильной державы. К тому же казна – не скатерть-самобранка, чтобы реки денег всякий раз исчезали в глухих ущельях Кавказа.
Император наскоро проглядел бумагу и несколько разочарованно отдал ее своему флигель-адъютанту.
– Изволите одобрить? – просил Чернышев.
– Возможно.
– Николай многозначительно взглянул на Чернышева и удалился со своей усыпанной орденами свитой, хотя сам, как и Граббе, носил только орден Святого Георгия, но выше классом.
Наконец, военный министр обратил внимание и на генерал-лейтенанта.
– Павел Христофорович! – расцвел он, обнимая Граббе.
– Несказанно рад вас видеть.
– Я тоже, граф, – пожал Граббе протянутую руку.
– Как добрались? Как драгоценная ваша супруга? Детки радуют?
– Благодарю, ваше сиятельство, – отвечал Граббе, не ожидавший такого участия.
– Все в полном здравии.
– Очень радс, очень радс, – сладко улыбался Чернышев.
– А то, знаете ли, Кавказ…
Александр Иванович Чернышев, генерал от кавалерии, был еще молодцеват. Он был бы совсем орел, если бы не предательские мешки под глазами – следствие дворцовых интриг и ночных похождений.
– Государь разгневан, – перешел к делу Чернышев.
– А монарший гнев – событие государственное, я бы даже сказал – политическое.
– Я, собственно, не совсем понимаю, – сказал Граббе.
– Верно, – согласился Чернышев.
– Не все могут понимать нашего государя. Но я объясню. Велено покончить с Шамилем, если не покорится.
– Давно пора, – кивнул Граббе.
– Шалит, как изволили выразиться их императорское величество.
– Дерзит! – поднял палец Чернышев.
– Так вот и нам дерзкий человек надобен, – со значением сказал Чернышев.
– Вы, Павел Христофорович.
– Я?
– Больше некому. Заступите на место Вельяминова… Достойное поприще, не правда ли?
В дружеское расположение к нему Чернышева Граббе не верил. Но воля императора – совсем иное дело. Он лихорадочно соображал, как ему теперь следует себя поставить, но Чернышев не давал ему сосредоточиться.
– Знали бы вы, любезный Павел Христофорович, каких трудов мне стоило убедить императора забыть прежние недоразумения…
Чернышев с большим удовольствием засадил бы Граббе на гауптвахту. Стоило лишь перетряхнуть дело декабристов, в котором всегда отыщется новый предлог. Но фрейлина наплела что-то императрице про письмо своей кузины, что-де Граббе мечется, как лев в клетке, и с прискорбием взирает на неумелые действия кавказских начальников. Император к супруге прислушался.
Чернышев пытался убедить императора, что Граббе – не та фигура: слишком прямолинеен. Но императору, вернувшемуся из поездки на Кавказ в дурном расположении духа, именно эта прямота Граббе и показалась необходимой для дела. Именно такой генерал, упрямый, с апломбом и непризнанием авторитетов, желанием выслужиться, был надобен против Шамиля. Перемены, произведенные императором на Кавказе, замены начальников и неудовольствие, выраженное им Генеральному штабу, дела не поправили. И, когда неожиданно скончался Вельяминов, император вспомнил о Граббе.
Это было очень некстати. У Чернышева был свой, преданный ему человек, которого он прочил на место Вельяминова. Но теперь было поздно. Нужно было исполнять высочайшее повеление. Только Чернышев был далеко не так прост, чтобы облагодетельствовать своего врага, не связав его сначала по рукам и ногам.
– Таким образом, осталось лишь дождаться высочайшего приказа о назначении вашем командующим войсками на Кавказской линии и в Черномории. Надеюсь, император с этим не замедлит.
– Вы во мне не ошибетесь, граф, – сказал Граббе, окрыленный нежданной милостью императора.
– А по прибытии на Кавказ, по вхождении в дела вверенной вам области не замедлите представить соображения к скорейшему приведению горцев в покорность.
– Всенепременно, – кивнул Граббе.
– А пока извольте полюбопытствовать.
– Чернышев достал из папки бумагу.
– Плоды трудов отважного генерала Фезе, выпустившего Шамиля, когда он был почти у него в руках.
Граббе взял бумагу. Это был перевод письма Шамиля к Фезе после заключения с ним договора.
– Читайте, читайте, – настаивал Чернышев.
– По письму выходит, что генерал взял на себя смелость признать Шамиля равным его величеству императору, а его Имамат – особым государством!
В письме говорилось:
«Мы заключили мир с Российским государством, которого никто из нас не нарушит, с тем, однако, условием, чтобы ни с какой стороны не было оказано ни малейшей обиды против другой. Если же какая-либо сторона нарушит данное ею обещание, то она будет считаться изменницей, а изменник почтется проклятым перед Богом и перед народом. Сие наше письмо объяснит всю точность и справедливость наших намерений».
– Как же теперь быть с Шамилем? – растерялся Граббе.
– В смысле политическом?
– Как с бунтовщиком, – объяснил Чернышев.
– Государь велел усмирить или истребить. По обстоятельствам. С подданными договоров не заключают!
– В порошок сотру! – пообещал Граббе.
– Да, вот еще что… – Чернышев взял Граббе под руку и повел по залу.
– Дело вам предстоит многотрудное. Опять же штаб надобно будет перетряхнуть… Так вот я прикомандирую к вам поручика Милютина. Способный малый, из Генерального штаба. Обучался в Императорской Военной академии. Он мне тут такие карты рисовал – шедевры, а не карты. Весьма сведущ в военных науках. В журналах статьи публикует. И мечтает теории свои применить к практике. Или, напротив, практику обратить в наставления для войск. А Кавказ для этого благодатное поприще. Под вашим-то началом.
– Чрезвычайно вам благодарен, – согласился Граббе.
– Новые взгляды всегда на пользу отечеству.
Чернышев внимательно посмотрел на Граббе, размышляя, что имел в виду под «новыми взглядами» господин, имевший прикосновенность к делу декабристов.
– Тем более, когда рядом будут опытные люди, коих на Кавказе множество, – продолжал Граббе, все более увлекаясь чарующими перспективами.
Чернышев немного успокоился и продолжал:
– Война – дело дорогое, но все же вот вам совет: куда штыком не дотянетесь, туда деньгами проникнуть пробуйте. Не знаю, как в Дагестане, а в иных местах золото – первое средство поселить между племенами раздор. Так что просите побольше. И войск, и денег. Чтобы наверняка. А уж я позабочусь, чтобы ни в чем не было отказа. И не спешите. Горцев наскоком не возьмешь.
У Граббе голова шла кругом.
Отчего бы такая необыкновенная щедрость? – размышлял про себя генерал. Или Шамиль стал так опасен, что уже ничего не жалко, только бы добыть его голову?
Но Чернышеву нужны были громкие победы, а не окончание войны. И причины его неслыханной щедрости скоро объяснились, когда он сообщил Граббе об еще одном, более важном назначении:
– Начальником штаба у вас будет флигель-адъютант полковник Генерального штаба Траскин. Очень рекомендую! Александр Семенович – дельный человек, я сам имел случай в этом убедиться.
Тот самый Траскин! – припомнил Граббе сплетню о том, как Чернышев пристраивал замуж своих любовниц.
– При ваших стратегических занятиях кому-то нужно и остальные дела вершить, – убеждал Чернышев.
– Особенно по части хозяйственной. Подряды, расходы, продовольствие, обмундирование… Одним словом, болото! Не генеральское это дело.
Дьявол! – чертыхался про себя Граббе, сохраняя, тем не менее, учтивое выражение на лице. Приставил ко мне шпиона, да и вора, похоже, изрядного. Ну да ничего, там видно будет, чья возьмет.
– Вот и договорились, – улыбался Чернышев, пожимая Граббе руку.
– А ежели превзойдете Фезе, за монаршей милостью дело не станет.
– Не извольте сомневаться, – заверил Граббе.
– Нус, не смею более задерживать.
Обратно Граббе летел как на крыльях. Теперь он снова в силе, да еще в какой! Фезе дело провалил, и посрамить его – это Граббе считал делом чести. У него не уйдешь. Хватка у Граббе еще крепкая. Попляшут теперь мюриды. А Шамиль еще сам о пощаде запросит. И всякие там Анрепы со своими глупыми дуэлями будут у него по струнке ходить!
Граббе не терпелось выехать к месту назначения и безотлагательно приступить к соображениям о радикальных действиях против Шамиля. А там, глядишь, и для скорейшего и окончательного покорения Кавказа.
