Василий Седугин - Владимир Мономах
Через две недели Олега вызвал к себе лагофет дрома, принял в том же обширном кабинете с массивным столом. Молча указав на кресло перед собой, подался вперед и проговорил свистящим шепотом:
– Ты что творишь, князь? Неужели в тебе нет ни капельки разума? Разве можно играть с огнем?
Олег ответил с искренним недоумением:
– Я веду себя должным образом и ни разу не нарушил византийских законов.
– Я не о том! Разве тебе не назначала встречу принцесса Параскева?
– Да, вроде бы…
– И он говорит «вроде бы», когда его приглашает к себе дочь императора! Отвечай мне, почему не явился во дворец в указанное ею время?
– Я посчитал, что она сделала это из вежливости…
– Ты не имеешь права рассуждать, когда дело касается императорской семьи. Ты должен только подчиняться!
– Хорошо, я готов исправить свою ошибку.
– Нет, ты не исправляешь, а усугубляешь ситуацию! Что у тебя за шашни с этой Феофанией Музалон? Это что, назло принцессе?
Олег похолодел. Значит, за ним следили императорские ищейки, скорее всего по приказу самой принцессы, иначе кому еще он нужен! Выходит, она знает, что он никуда из столицы не выезжал, а проводил время с другой девушкой.
Не зная что ответить, Олег молчал. Калликл прошелся вдоль длинного стола, взглянул на Олега, сказал:
– Император дал согласие на династический брак, принцесса готова выйти за тебя замуж, а ты выделываешь замысловатые кренделя и думаешь, это тебе сойдет с рук! Значит, так. К Музалонам больше ни шагу, о Феофании забудь. Завтра вечером тебя ждет принцесса, она, по ее словам, жить без тебя не может. Ну, а как быть дальше, будет решать сам император.
С тяжелым сердцем вышел Олег из Большого дворца. Он в чужой стране, полностью во власти императора. Малейшее ослушание, и он погубит и себя, и любимую. Иного выхода нет, как жениться на этой кикиморе. Жениться, везти ее на Русь, а потом… Потом можно и развестись, законы Русской Правды и обычаи тому не препятствуют. Так и придется, видно, поступить.
А как быть с Феофанией? Идти к ней и все рассказать или избежать сцены расставания, слез, рыданий?.. Нет, это нечестно, надо поведать ей все как есть. Да и сам он не сможет разлучиться навсегда, не повидав ее.
Феофания встретила его радостная и, как обычно, стала щебетать о разных новостях. Наконец спросила:
– А почему ты молчишь? Что-то случилось?
– Да, случилось, – выдавил он из себя. – И очень неприятное.
– Поделись, может, я смогу помочь тебе!
– Едва ли… Нет, наверняка это тебе не по плечу. И наверно, никто не в силах мне помочь.
– Расскажи! Хватит тебе мучить меня!
Он взял ее за плечи и повернул к себе, серьезно взглянул в глаза.
– Феофания, император решил женить меня на своей дочери.
Она сразу сникла, со страхом смотрела на него, в ее больших глазах стали копиться слезы.
– И ты… ты согласился? – наконец выговорила она.
– За мной следят… Со мной только что разговаривал лагофет дрома и грозил многими бедами. Приказал прекратить встречи с тобой. Разве можно пойти против императорской воли?
В глазах Феофании блеснул злой огонек, лицо ее приобрело отчаянное выражение. Она сказала с вызовом:
– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого! И какое они имеют право вмешиваться в нашу любовь? Ты меня по-настоящему любишь?
– Да. Я ради любви к тебе готов на любой, даже безрассудный поступок.
– Тогда так: мы сбежим! У нас есть имение за городом, там церквушка. Местный священник нас обвенчает. У нас многие так поступают, когда родители против или еще что-то мешает. Они сговариваются и тайно венчаются. И тогда против воли Бога даже император бессилен!
– А как твои родители? Они проклянут тебя!
– Я знаю своих отца и мать. Немного поругают, но потом все равно простят. Я убеждена в этом!
– И ты решишься сбежать со мной? Неужели у тебя на это хватит мужества, Феофания?
Вместо ответа она приникла головой к его груди. После долгого молчания ответила:
– Если ты будешь со мной, я готова на все.
Олег раньше слышал, что гречанки страстны, решительны и до отчаянности, до опрометчивости мужественны в любви, но от Феофании этого почему-то не ожидал.
Однако такое безрассудство было в его духе, и он немедленно согласился.
Спросил:
– Когда бежим?
Она тотчас, не размышляя, ответила:
– Завтра утром. Приходи ко дворцу, нас будут ждать кони.
Олег был возбужден, но голова работала четко и ясно. Такое же состояние у него было накануне бегства из Чернигова, когда решил побороться с великим князем за свое родовое имение. Он тогда знал, что пойдет на все, чтобы добиться своего: поднимет на войну пол-Руси, пригласит в помощь половцев или кого-то другого, кто пойдет с ним, уплатит любые ценности за помощь. Как и при всяком риске, возможны неудачи, но был уверен, что никогда не смирится с поражением, будет вновь и вновь делать попытки достичь победы.
Так же он был настроен и в эту ночь перед побегом. Опасности только раззадоривали его, давали дополнительные силы, настраивали на решительные действия. Пусть потом придется сожалеть о содеянном, но сегодня он поступит так, как задумал: против воли императора женится на Феофании, а потом будь что будет!
Утром Олег был на месте. Кони стояли оседланные. Явилась Феофания, закутанная в ткани, лицо ее было прикрыто темной вуалью. Она кивнула Олегу, слуга подсадил ее на коня, и они тронулись в направлении Золотых ворот. Ехали молча, понимая, что всякое может случиться. Однако вот и Золотые ворота, стража пропускает их, не обращая внимания, как и многих других, отправляющихся в дорогу по своим делам. И тогда Феофания приблизилась к Олегу и, приподняв сеточку, проговорила радостно:
– Олег, мы вместе! Мы свободны!
Он привлек к себе ее худенькое тельце, поцеловал и, задохнувшись от переполнявших его чувств, ответил горячо:
– Я восхищен твоим мужеством, Феофания!
Дорога прошла спокойно, и к обеду они были в имении. Это было двухэтажное ажурное строение на берегу реки, со всех сторон его окружали кущи деревьев. Поистине райский уголок!
Отдохнув, отправились в близлежащее селение. Слуги Феофании нашли двух свидетелей, священник небольшой церквушки обвенчал их. Переночевав, утром следующего дня они отправились в Константинополь. Феофания молчала, но Олег чувствовал, что она побаивается встречи с родителями.
Когда вошли во дворец, Феофания оставила Олега в зале, а сама пошла в их покои. Олег напрягся, ожидая услышать громкие крики и проклятия. Однако этого не случилось. Через некоторое время вышли отец, Феодор Музалон, полный сил мужчина, и мать, женщина увядающей красоты.
Отец внимательно, с ног до головы осмотрел Олега черными живыми глазами, сказал с усмешкой:
– Что ж, князь, если случилась такая большая любовь у вас с дочерью, то мы с матерью противиться не будем. Намерения твои серьезные, это похвально, только перед венчанием надо было поговорить с нами. Мы – родители, первыми должны были узнать о вашем решении вступить в брак.
– Мы виноваты перед вами, – ответил Олег, не зная, имеет ли он право называть его отцом, как это принято на Руси, или в Византии другие обычаи. – Но мы не хотели перекладывать свою ответственность за случившееся перед императором на ваши плечи.
– Тогда вдвойне похвально твое мужество. Проходи и располагайся. Теперь мой дом – твой дом.
Неделя ушла на подготовку свадьбы. Гости собрались в воскресенье, в середине дня. Род Музалонов был одним из самых знатных и богатых в столице, и пришли люди только из высшего света. Начались поздравления, посыпались богатые подарки. Молодые своей красотой вызывали непритворное восхищение присутствующих, и они не жалели хвалебных слов.
В самый разгар свадьбы в залу неожиданно явились пять стражников, прошли к жениху и невесте и встали по обе стороны от них. Начальник стражи призвал всех к тишине и тут же зачитал указ императора, который гласил, что за нарушение его воли князь Олег и Феофания Музалон навечно ссылаются на далекий остров Родос. От себя он добавил, что на сборы дается час времени, после чего их препроводят на корабль, который отправит к месту отбывания ссылки.
В зале установилось гробовое молчание. Потом гости стали потихоньку выходить из залы и разъезжаться по домам. Мрачный хозяин и его заплаканная жена бестолково тыкались в разные углы, стараясь собрать Олега и Феофанию в далекий путь. Наконец слуги набили чемоданы и большие узлы, погрузили на телеги и в возок и отправились в порт. Там их ждала быстроходная императорская триера. Короткие прощальные слова, неутешные слезы и последние объятия, и триера, хищно выставив острый нос, медленно отошла от пристани и заскользила по ровным водам залива Золотой Рог…
Едва вышли из пролива Дарданеллы, прихватил шторм. Ветер свистел в реях, снастях, завывал в надстройках. Волны глухо били в корму, с треском резали планширь, стремительно пролетали от кормы до носа. За что ни возьмись, все мокрое; какие-то предметы метались по палубе, чуть зазевался – и сам поехал по ее мокрой, скользкой поверхности; в воздухе крутилась соленая водяная пыль.
