Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого
С куда большей осторожностью я стянул с нее остальную одежду и, признаюсь, даже вздохнул с облегчением, увидев маленькие, но тугие грудки с остренькими сосками.
— Вот так «собака»! — оценил я положение дел и, даже не заметив, что шепчу на эллинском, очень испугался, что красавица оскорбится.
Но она не обиделась, а только приоткрыла рот и стал дышать глубже.
— Не жарко? — заботливо спросил я ее.
Она качнула головой из стороны в сторону и произнесла первое слово за все дни нашего путешествия:
— Хорошо!
То было персидское слово.
Я с трудом отвернулся от нее и занялся делом: стал развешивать одежду на рогатины, воткнутые в землю около огня. Пальцы мои мелко дрожали, и вскоре всего меня несмотря на близость пламени, стал охватывать озноб. Тогда я решил, что сушить свою одежду на себе — излишня мужская гордость, и разоблачился донага сам.
Сев на мох рядом с красавицей, я нарочно отвернулся от нее и подвинулся еще ближе к огню. Члены мои, oтогреваясь, стали ныть, а поясницу и ребра мучительно заломило. Да, приятно и радостно было наслаждаться теплом и жизнью.
Вдруг мне показалось, что девушке плохо. Так и было: ее трясло, зубы стучали. Уже ничего не стыдясь, я приподнял ее и усадил так, чтобы жар ближайшего костра лучше охватывал ее тело. Но она все дрожала, а стоило ее отпустить, сразу валилась на бок.
Оставалось последнее средство. Я снял с рогатин нагревшуюся одежду, уложил на мох, развернув поверх широкую скифскую накидку, а потом перенес на это ложе девушку, лег рядом с ней, завернул на нас обоих сверху края накидки и осторожно обнял амазонку. Она не стала искать свой меч и сопротивляться, и меня сразу охватил такой жар, будто я улегся прямо в костер.
Да, сколько раз в своей жизни ни вспоминал я о тех мгновениях, ни разу не сомневался, что большего наслаждения никогда не дарили боги Кратону и ничего более сладостного уже не будет дано ему испытать.
Всем своим телом и каждым кусочком тела в отдельности — и щекой, и плечом, и ребрами, и животом, и бедрами, и коленями, и ступнями — я чувствовал, как стихает дрожь в ее теле, как словно оттаивают в живом тепле и становятся податливей все ее мышцы, бедра становятся горячей самого огня, а дыхание — послушным моему дыханию. И вот она ожила и наконец ответила на мою силу своей живой силой. Ее руки крепко обвили мою шею, ее ноги крепко обвили мои чресла — и моя плоть вошла в ее плоть так легко, так сильно и глубоко, будто я сам превратился в лавину, всей своей плотью и силой двинувшуюся с высокой горы в ущелье.
Она едва не задушила меня, когда нас обоих приподняла волна сладчайшей судороги. И не скоро отпустила нас та волна, не скоро отпустила нас та сладчайшая судорога, унося в бездну, словно поток великого Хаоса. И на целую вечность замерло во мне дыхание, а перед глазами стали вспыхивать ослепительные огни. Когда же первый вздох наполнил чудесной легкостью все мое тело, мне почудилось, будто с этим-то вздохом я впервые появился на свет.
Скифская красавица нежно погладила меня по спине и с легким стоном вздохнула сама. И, услышав тот тихий вздох, я вспомнил ее страстный крик, с которым не сравниться ни грому небесному, ни гулу страшной лавины.
Я поцеловал ее в шею, и под моими губами своенравно дернулась тонкая жилка.
И тогда тихо спросил ее:
— Как тебя зовут?
Она снова вздохнула и еще раз, уже легко и ласково, обняла меня за шею.
— Азелек,— словно шелест тихого ветра донесся ее ответ.
— Что это значит по-скифски?
— Жаворонок.
— А мое имя — Кратон. Это значит Побеждающий,— прошептал я.— Но как можно победить жаворонка? Жаворонок поет себе в небесах над всякой победой.
Похоже, Азелек пропустила мимо ушей все мои витиеватые любезности. Она убрала руки, а ее дыхание осталось таким же спокойным и ровным.
Нам стало нестерпимо жарко в скифской накидке. Я откинул край, выбрался наружу, вновь закутал в накидку моего «скифского юношу», а потом с необъяснимой легкостью поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам.
Дым почти погасших костров свивался над нами и огромным белым столбом поднимался в чистые синие небеса.
«Всемилостивые боги! — в беззаботном, хмельном веселье мысленно взмолился я,— Благодарю вас и обещаю вам жертвы всесожжения на всю свою годовую выручку! Вы приютили Кратона и прекрасного «юного скифа» на острове блаженства. Никто никогда не доберется до острова и не отыщет нас тут!»
Несомненно, белый столб дыма над нами можно было легко приметить не только из лагеря Гарпага, но и от самих Пасаргад.
Чтобы испытать Судьбу в третий раз, полагалось теперь явиться к царю персов живым и невредимым, бережно неся в руках его любимого «жаворонка».
Теперь мне уже нравился свежий холодок, охватывавший мою наготу со всех сторон.
Тайна оставалась тайной. Искушение разгадать ее до конца — конечно же до конца, весьма опасного,— сладостно мучило меня. Но кое-что уже было ясно.
Да, тайна Азала крепко связывала их обоих — царя персов и его скифскую красавицу. Кем была она у Кира? Женой? Наложницей? Невольницей? Персам полагалось скрывать своих жен от чужих глаз — вот в чем была основа тайны, за которой скрывалась еще одна — тайна странной слабости царя Кира.
Глядя в небеса и на белую колонну дыма, я ни мгновение не сомневался в том, что вернусь к Киру или вместе с Азелек, или в одиночку, если она изберет себе отдельный путь, и при том ничуть не стану страшиться ее возможного признания своему господину. Не Скамандр, а Кир научил меня весело принимать Судьбу и испытывать наслаждение, честно играя с ней в самые опасные игры.
У меня за спиной послышалось движение: Азелек одевалась. Я подождал немного, а потом, сдерживая улыбку, громко произнес:
— Азал! Без коней нам будет трудно добраться до дома. Ты должен помочь мне.
Ответа не дождался, но не усомнился в том, что «Азал» безропотно повинуется.
Тогда я смело, не стыдясь наготы, повернулся к Азелек лицом и добавил:
— Думаю, нам вполне хватит одного коня.
Азелек была уже полностью одета и уже с прибранными под края накидки волосами. Она сверкнула глазами, потупила взгляд и зарделась.
Замечу наперед, что до самых Пасаргад Азелек не проронила ни единого слова.
Мы нашли селение на той широкой дороге, что уходила в горы из долины, занятой войсками Гарпага. Одному из жителей я предложил за худоватую кобылу несколько серебряных монет, которые держал в своем поясе но тот напугался и побежал за помощью. Пришлось забрать лошадь так, даром. Была небольшая погоня, но стоило издали показать меч, как простолюдины отстали. Впоследствии на пути Кирова войска из Пасаргад в Эктабан мне даже удалось вернуть кобылку ее пугливому хозяину.
Итак, мы возвращались в Пасаргады по главной торговой дороге. Правил я. Азелек сидела сзади и не обхватывала меня за бока даже тогда, когда лошадь пускалась в галоп.
Иногда, на привалах, я нечаянно притрагивался к Азелек. Она не отскакивала в сторону, но взгляд ее прекрасных глаз напоминал мне о ночном уколе короткого скифского меча, по счастью унесенного лавиной.
Признаюсь, я сильно желал ее, но не добивался своего ни ласковым обращением, ни соблазнами, ни силой. Kaжется, я начинал понимать Кира. Он знал, чего стоит истинная свобода, потому и не мог, не хотел признавать никакой Судьбы. И ему был необходим такой «жаворонок». Ведь жаворонка можно поймать, но тогда как насладишься его пением в высоких синих небесах?
Едва мы достигли на пятый день плоскогорья, как нас сразу окружили всадники-персы. И в окружении низкорослых, крепких жеребцов наша легкая кобылка резво помчалась в Пасаргады, весело взбрыкивая и крутя хвостом.
Царь Кир вышел нам навстречу, оставив позади своего брата Гистаспа и хазарапата. Он шел, широко раскинув руки и радостно улыбаясь.
Я поспешил соскочить с седла и припасть на колено. В тот же миг Азелек очутилась на земле рядом со мной.
— Царь! — с грустью обратился я к Киру, не поднимая глаз.— Дорога была нелегкой. Мы сделали все, что было в наших силах.
И тут на мое плечо легла сверху тяжелая рука царя персов.
— Рад, что ты вернулся, эллин.— Голос Кира оказался, сверх моего ожидания, не гневен, а даже весел.— Мой брат Гистасп всегда во всем сомневается, и мы поспорили. Теперь ему придется отдать мне лучшего коня из своего табуна.
— Царь! Мы потеряли Иштагу,— не переменил я печального тона.— Он прикрывал наш отход и доблестно сражался один против десятка врагов. Враги не смогли убить его, но от шума битвы случился горный обвал. Так погиб Иштагу.
— Славный был воин,— только раз вздохнул Кир, помолчал и вдруг коротко рассмеялся: — Иштагу подхватил от тебя, эллин, дурную болезнь, Судьбу. Так ты и остался сам в живых.
— Признаю свою вину,— сказал я, и вправду почувствовав себя кое в чем виноватым.
