Тим Уиллокс - Двенадцать детей Парижа
– Кто ими командует? – спросил он.
– Герцог де Гиз. Большинство знатных гугенотов, которые не живут во дворце, поселились в этом квартале.
– Расскажи мне все.
– После многочасового заседания совета его величество убедили отдать приказ – и пойти против совести, я уверен, – об уничтожении вождей гугенотов. Из соседней комнаты я слышал его крик: «Черт возьми, тогда убейте их всех! Убейте всех, чтобы никто не мог вернуться и обвинить меня!»
Теперь Тангейзер понял, с чем пришлось расстаться его новому другу, – не только с юностью. Его представления о монархии – а также о рыцарстве, цивилизованности и самой гуманности – рассыпались в прах, словно истлевшие мощи. Его увлекали дворцовые интриги. Он считал себя человеком мира, а теперь оказался наивным глупцом.
– А те гугеноты, что живут здесь, в Лувре? – задал он следующий вопрос.
– Им перерезают горло прямо в постели, пока мы разговариваем. Были составлены списки всех знатных гугенотов города.
– Паре тоже в этих списках?
– Гения Паре пощадят по особому указанию короля.
– Значит, король не настолько обезумел, чтобы лишать себя лучшего хирурга.
– Это было предложение Екатерины. Наварру и Конде тоже пощадят, потому что в их жилах течет королевская кровь. Больше никого. Ни одного. Я умолял Анжу спасти моего друга Бришанто. Но Анжу ответил, что у всех есть друг, которого он хотел бы пощадить. Даже Ларошфуко, который был рядом с королем с самого детства, должен умереть вместе с остальными. Анжу сказал: «Король, который не способен убить ближайших друзей ради блага своего народа, – это не король».
Тангейзер поморщился.
До них донесся звук выстрелов. Прищурившись, иоаннит пытался сквозь стекло рассмотреть происходящее. На Рю-де-Бетизи завязались стычки. На этой и соседних улицах из домов выбегали люди, иногда полуодетые, их мечи блестели в свете луны. Темноту ночи освещали вспышки выстрелов. Но Матиас обратил внимание на другой звук.
– Колокола других церквей тоже звонят, – пробормотал он. – Почему?
– Не знаю, – помотал головой Арнольд.
– Городская милиция тоже участвует?
– Милиции приказано поддерживать мир и спокойствие во всем городе.
– И все?
– Милиция должна оставаться в стороне, готовая предотвратить анархию и беспорядки – ничего больше. Убийства – дело Гиза и швейцарской гвардии. Его величество заверил всех, что все закончится быстро, до восхода солнца.
Мысль о тысячах вооруженных горожан, снующих по городу, вызывала у Тангейзера тревогу. Он вспомнил атмосферу ненависти на улицах, которую почувствовал с первой же секунды пребывания в Париже. Вернувшись в коридор, рыцарь огляделся: по обе стороны от него проход был пуст.
Теперь выстрелы слышались и в самом дворце. Арнольд и Грегуар вышли вслед за Матиасом.
– Кто сегодня командует дворцовой гвардией? – спросил госпитальер.
– Господин де Нансе, – ответил де Торси.
– А Доминик Ле Телье?
– Он командует дневной стражей.
Они спустились по широкой лестнице сквозь облако порохового дыма. Снизу доносились крики боли и страха. Примерно на полпути они столкнулись с мужчиной, бежавшим по ступенькам вверх: он был бос, а его длинная ночная рубашка порвалась и пропиталась кровью. Увидев их, этот человек остановился. Из полумрака вынырнули два швейцарских гвардейца, преследовавшие его.
– Я ничего не сделал, господа, – простонал беглец. – Умоляю, защитите меня!
Тангейзер, схватившись за перила, чтобы удержать равновесие, ударил его ногой в грудь. Раненый взмахнул руками и покатился вниз по лестнице. Он упал на спину прямо к ногам гвардейцев, и их алебарды кромсали ему живот и грудь, пока его крики не затихли.
Матиас остановился в трех ступенях от них. Гвардейцы увидели тело у него на плече.
– На верхних этажах чисто, – сказал госпитальер. Потом он кивком указал на растерзанный труп. – Оттащите предателя во двор. И больше не позволяйте никому сбежать от вас.
Солдаты подчинились его уверенному тону. Без всяких возражений – лишь в их вопросительных взглядах читался страх наказания – они схватили труп за ноги и поволокли прочь. Ночная рубашка мужчины задралась до подмышек, из ран на обнаженном теле сочилась кровь.
– Он просил о милосердии, – сказал Арнольд.
– А я сократил его предсмертные муки. Скажи спасибо, что тебя тоже не проткнули, – парировал иоаннит.
– Они бы не осмелились.
– Не уверен. Они опьянели от крови и набросились на него, как свора псов на оленя. Нансе знает, как подготовить своих людей для такой работы: они возбуждены и пьяны. Если этой ночью никто из них не ошибется, Ватикан может объявлять о новом чуде. Дворяне похожи друг на друга, а для таких людей шанс помучить дворянина – настоящий подарок.
Де Торси указал на мальтийский крест на камзоле своего спутника:
– Никто не примет вас за гугенота.
– Думаешь, я об этом не знаю?
Снаружи опять донеслась стрельба. Тангейзер приподнял Орланду повыше и пошел по кровавому следу, оставленному швейцарскими гвардейцами. След вел через роскошный вестибюль к двери во двор. Матиас насчитал еще пять тел, распростертых на мраморном полу в лужах крови. Среди них была одна женщина и двое – судя по размерам – детей.
Госпитальер убеждал себя, что Карла живет далеко от этого квартала. У мадам д’Обре нет мужа, и она не знатного происхождения. Остановившись в дверях, выходящих во внутренний двор, иоаннит окинул взглядом освещенную факелами картину массовой резни.
По всей видимости, большая часть гугенотов жили в восточном крыле. Его окна то и дело озарялись желтыми вспышками от выстрелов аркебузы.
Из главного входа в это крыло к центру двора между рядами дворцовой стражи тянулась жалкая вереница гугенотов. Это были не только дворяне, но также их пажи, конюхи и лакеи, несколько жен и детей. Многие были полураздеты, некоторые уже истекали кровью. И все шли без оружия. Несколько смельчаков попытались добраться до горла стражников за лезвиями алебард, но их зарезали, словно свиней, и их единоверцы продолжали шагать по трупам навстречу смерти.
На южном конце площади выстроились арбалетчики и аркебузиры. Они расстреливали гугенотов по мере того, как их прогоняли мимо. Восточная сторона двора ощетинилась сталью. Несчастных, рискнувших бежать, пронзала копьями и рубила мечами стража, требовавшая своей доли в резне. Искалеченные и умирающие лежали в зловонной жиже из крови и экскрементов. Звучали слова прощания, кто-то целовал любимых перед вечной разлукой, кто-то молился, опустившись на колени на залитые кровью каменные плиты. Ночь наполнилась ужасом, яростью и смехом. Одни проклинали короля, другие взывали к Богу, но ни тот, ни другой не вмешивались.
На балконе Павильона короля Тангейзер увидел несколько фигур, стоящих у самой балюстрады. Вместе с окружавшими их статуями они наблюдали за разворачивающейся катастрофой. Король Карл и его брат Анжу. Екатерина Медичи, их мать. Герцог де Рец. И другие влиятельные лица королевства.
– Карл-Максимилиан, король Франции. – Арнольд произносил титулы, словно проклятия. – Герцог Орлеанский, дофин Вьеннский, граф Прованса и Форкалькье, Валентинуа и Диуа.
Услышав позади тихий всхлип, Матиас оглянулся. Это был Грегуар. Несмотря на дурное обращение и опасности, которые ему пришлось пережить за этот день, паренек ни разу не пожаловался и не пролил ни слезинки. Теперь же щеки его были мокрыми, а из деформированных ноздрей по деснам стекала слизь. Госпитальер не мог винить своего слугу. Он был еще ребенком, с нежной, неокрепшей душой, и ужас бессмысленной резни потряс его. Тангейзер оттолкнул мальчика от двери в относительную безопасность вестибюля.
– Вытри лицо, парень, – велел он.
Грегуар потер нос и щеки рукавами батистовой рубахи.
– Слезы тут не помогут, – вздохнул его господин. – Жалость и христианские принципы тоже. Люди, которых убивают во дворе, немногим лучше убийц. Они явились сюда, чтобы разжечь войну. И они ее получили.
– Это не война, – возразил Арнольд, – это резня.
– Резня – древнейшее орудие войны. Когда все остальные орудия, изобретенные человеком, превратились в пепел, когда все колеса разбиты, а все книги сожжены и мы снова копошимся в грязи, клинок резни остается острым и его постоянно оттачивают.
– Это тактика отчаяния. Я ее отвергаю.
– Это истина, освященная веками и еще раз подтвержденная здесь, в этой драгоценной шкатулке цивилизации.
Де Торси молча отвернулся.
Тангейзер не знал, зачем вступил с ним в спор. Ведь он сам рекомендовал Рецу нечто подобное. Вины за собой иоаннит не чувствовал, как ни старался, и это заставило его задуматься о состоянии своей души. У него была цель, и сейчас важна была только она. На остальное плевать.
Матиас почувствовал, как Грегуар дергает его за рукав. Следовало отдать должное мальчишке – он взял себя в руки и теперь указывал на голову Орланду. Тангейзер понял, что не ощущает никакого движения у себя за спиной. Заметив скамью у стены, он поспешил туда и положил на нее пасынка. После этого он немного помассировал затекшее плечо. Арнольд снял факел с подставки на стене и осветил больного. Губы и лицо Орланду побагровели. Поначалу казалось, что он не дышит, но потом его грудь стала медленно приподниматься и опускаться, а лицо побледнело.
