Вечное - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза)

— Vafanculo! [62] — грязно выругался кто-то.

— Согласен, дружище, — хохотнул Уно. — И все же, ребята, я принял другое решение. Даже теперь, когда Муссолини вернулся, следует повременить с отправкой синьора Силенцио за нашим оружием.

Альдо молча возблагодарил Господа, размышляя, не это ли тот знак, которого он так долго ждал. Отсрочка даст ему больше времени на обдумывание плана; будет короткая передышка. Чтобы не вызвать подозрений, Альдо скроил разочарованную мину — такую же, как у окружающих его мужчин.

— Зачем ждать? — завопил Горлопан, и его поддержали остальные.

— К чему тянуть?

— Дайте нам оружие! Нужно еще успеть пристреляться! Я почти забыл, как это делается.

Уно поджал губы.

— Взгляните на ситуацию с более широкой точки зрения. Муссолини подписал соглашение, Италия теперь официально союзник Германии. Муссолини и Гитлер позиционируют себя защитниками западных ценностей против угрозы Советов. Но мы-то знаем, как все на самом деле.

— Это они угроза! — крикнул Царь. — А не большевики!

Уно кивнул.

— Братья, нам нужно, чтобы все улеглось, прежде чем синьор Силенцио отправится в путь. — Он повернулся к Альдо: — Синьор Силенцио, знаю, ты готов действовать, но я не хочу, чтобы ты рисковал попусту. Понимаешь почему?

— Да, Уно, — согласился Альдо, скрывая облегчение. — Я с тобой полностью согласен. Лучше сейчас осторожно выждать, чтобы достичь успеха потом.

— Именно. — Уно нахмурился. — Кстати, вид у тебя какой-то замученный. Набирайся сил, мы на тебя рассчитываем. — Он обратился к остальным: — У меня появилась новая информация насчет приема в честь Спады. Это официальное мероприятие, так что никого из семей руководства партии на нем не будет. Как по мне — новость хорошая, да вы и сами со мной согласитесь. Мы не хотим пятнать руки в крови жен и детей. Они под запретом.

— Отлично! — подтвердили все. — Мы же не животные, как те.

Альдо старался не подавать виду, что взволнован. Другие, может, и не запятнают рук, но не он. Если нападение пройдет как задумано, Альдо станет соучастником в убийстве брата. Нельзя этого допустить.

Уно продолжал:

— Из надежного источника мне известно, что Спада вдовец, его единственная дочь с ним не общается. Насколько я знаю, старый пердун еще больший эгоист, чем большинство фашистов.

Группа засмеялась; Альдо из рассказов брата прекрасно знал о выходках Спады.

— Тогда он заслужил своей участи, — провозгласил Горлопан. — Все они заслужили! Каждому воздастся.

Альдо содрогнулся. У него оставалась последняя надежда, и он заставил себя спросить:

— А кто из офицеров, Уно, по-твоему, там будет?

— Да все, ведь Спада — самый старый. Организация большая, так что и начальников много. Буонакорсо, Терранова, ДеНово и Медальо точно будут. Главная цель — Буонакорсо, он их восходящая звезда, который придет на смену Спаде. Он — будущее Fascio.

И эта информация подтвердила худшие опасения Альдо, хоть тот и старался не подавать виду. Если явится Буонакорсо, то и Марко тоже. Время на исходе. Нужно как-то все устроить так, чтобы брат не пострадал. Оставалось только молиться, чтобы Марко ушел из Fascio до праздника. Альдо продолжал его уговаривать.

Уно расправил плечи.

— События приняли опасный оборот. Нужно вести себя максимально осмотрительно. Тучи сгущаются, нужно действовать! Нужно держаться вместе, народ!

— Вместе! Вместе! Вместе! — принялись скандировать товарищи, притопывая ногами.

Альдо, скрывая отчаяние, присоединился к ним.

Глава девятнадцатая

Прежде Сандро не доводилось бывать на ночных фашистских митингах; размах зрелища поражал. Поговаривали, что на Пьяцца Венеция собралось сто тысяч человек, толпу скрывала тьма, и лишь лучи прожекторов метались туда-сюда. Вооруженные чернорубашечники стояли в боевом порядке, словно темные тени, подпоясанные белым, солдаты играли на барабанах, размахивали знаменами и поднимали выше фашистские флаги.

Мужчины, женщины и дети заполнили всю площадь, они взбирались на изгороди, вскакивали на цоколи фонарных столбов. Они толпились вокруг Витториано — освещенного беломраморного памятника Викто́ра Эммануила II — и Палаццо Венеция, древнего величественного здания, в котором обитало правительство Италии. С его грандиозного балкона собирался выступить сам Муссолини и объявить о выходе Италии из Лиги Наций. Отец Сандро считал, что это вполне оправданно, ведь Лига наложила на Италию несправедливые санкции из-за войны в Эфиопии.

Собравшиеся в тяжелых пальто стояли плечом к плечу и скандировали:

— Дуче! Дуче! Дуче! — Дружный многоголосый крик громом отдавался в ушах Сандро, и он вторил ему, все сильнее распаляясь. Он пришел на площадь с отцом и некоторыми высокопоставленными членами Совета, но потерял их из виду. Марко тоже был на митинге, со своим шефом и другими офицерами Fascio, но Сандро не видел и его.

Внезапно на освещенный прожекторами балкон вышел Муссолини; Сандро показалось, будто по его телу пробежал разряд тока. С такого расстояния он едва видел Дуче, но лицо Муссолини он знал так же хорошо, как и собственное, по изображениям в учебниках, газетах, кинохронике, на плакатах, банкнотах и монетах, которые его отец хранил в конвертах. Черты Дуче были весьма драматическими: мрачный, свирепый взгляд под покатым лбом, кустистые брови, крупный нос, широкий яркий рот и выдающийся подбородок, как у драчливого бульдога.

Толпа скандировала все громче, размахивала флагами и знаменами, махала шляпами и фесками. Сандро охватил всеобщий энтузиазм, но вот Дуче призвал всех к тишине и начал речь.

— Чернорубашечники! — рявкнул Муссолини, и его голос усилили громкоговорители. — Большой совет одобрил историческое решение, которое вы восторженно приветствовали! Дальше откладывать нельзя. Сколько лет мы проявляли неслыханное терпение! Мы не забыли и не забудем никогда предпринятую в Женеве позорную попытку задавить итальянский народ экономически!

Толпа возмущенно взревела в унисон, и Сандро кричал со всеми.

Муссолини поднял руки.

— Мы думали, что в какой-то момент Лига Наций как-то возместит нам ущерб, но этого не произошло! Они не пошли на это! Просто не захотели! Благие намерения некоторых стран канули в Лету, как только их делегаты влились в смертоносную среду женевского синедриона, которой управляют темные оккультные силы, враждебные Италии и нашей революции!

Сандро был ошеломлен: слово «Синедрион» означало Высший еврейский суд в Иерусалиме. Он никогда не слышал подобного от Дуче, ведь тот намекал, что враждебные силы — это евреи. Сандро смотрел на толпу, голосящую в темноте: никого, кроме него, это не покоробило. Все боготворящие Дуче взгляды были прикованы к балкону.

Муссолини простер руки в стороны.

— В таких условиях мы больше не можем присутствовать на собраниях Лиги Наций. Это оскорбление самой нашей доктрине, нашему образу жизни, нашему воинственному характеру. Пришел час сделать выбор! Уйти или остаться. Остаться?

— No! — закричала толпа, но Сандро не подхватил.

— Уйти? — спросил Муссолини.

— Si! — взревел народ, и Сандро во мраке окинул взглядом лица стоящих вокруг: на каждом светилась злобная радость, губы вздернуты, зубы обнажены, будто у рычащих псов.

Муссолини продолжил выступление, но Сандро теперь смотрел на Дуче и толпу другими глазами. Он вспомнил лекцию Леви-Чивиты, когда кто-то назвал профессора «грязным евреем», подбавив в голос яда. Сандро никогда не ощущал, что происхождение отделяет его от других итальянцев, но сейчас задумался — а прав ли он.

Муссолини заканчивал речь, но Сандро уже растерял весь пыл. Вокруг бесновался народ — вопящий, яростный и непримиримый, открытая демонстрация коллективной мощи, силы и чувств, что раньше так нравилась Сандро. Он чувствовал скрытую угрозу: та же взбудораженная толпа могла бы обратиться и против него.