Евгений Карнович - Мальтийские рыцари в России
– Даже и очень, – пробормотал про себя Грубер.
XIII
– Неутешительные, слишком неутешительные для нас известия приходят беспрестанно с запада… Господь Вседержитель во гневе своем подвергает святую церковь тяжким испытаниям, – глубоко вздохнув и обращаясь к своему собеседнику, проговорил аббат Грубер, сидевший в своем кабинете за письменным столом, заваленным книгами, бумагами и письмами.
Горевшие на столе, под зеленым тафтяным колпаком, две свечи слабо освещали большую комнату, но и в этом полумраке заметно выдавалось бледное лицо старика и его большие глаза, внимательно и пытливо устремленные на собеседника.
– Правда ваша, господин аббат, тяжелые времена наступили для Христовой паствы. Революционному потоку, как кажется, не будет пределов, и он скоро охватит собою всю Европу, – с чувством отозвался разговаривавший со стариком молодой, высокий и статный мужчина, одетый в красный кафтан с большим мальтийским крестом, висевшим на шее на широкой черной ленте.
– Да, революционное движение охватит всю Европу за исключением России, которая не только останется спокойна, но, быть может, сделается твердым оплотом для поддержания святой римской церкви. Я знаю настоящий образ мыслей императора Павла и вполне убежден, что если удастся окончательно повлиять на него, то он не только сдержит этот бурный поток, но и обратит его вспять; нужно только как следует приняться около него за дело.
Сказав это, старик встал с кресла и, бордо выпрямившись, продолжал:
– Наше общество – Общество Иисуса – усердно трудится с этой целью при здешнем дворе, и ваш священный орден должен был бы работать деятельно в тех же самых видах. Вы, почтенный бальи, достойный его представитель, приобрели особенное благоволение и чрезвычайное доверие императора; нужно воспользоваться этим поскорее, так как вам, конечно, известно, до какой степени характер государя непостоянен и изменчив. Император Павел – одна из самых кипучих натур, и потому он так быстро увлекается сегодня одною, а завтра другою и иногда совершенно противоположною идеею. Вы будете в ответе перед Богом, если не воспользуетесь настоящими благоприятными обстоятельствами и ненавистью императора к республиканцам. Праведный судия накажет вас за это, – произнес аббат пророческим голосом, грозно указывая вверх рукою. Вы, конечно, помните ваши рыцарские обеты? – сурово добавил он.
– Я очень твердо помню их, господин аббат, но… но… – заминаясь отозвался мальтийский кавалер.
– Значит, те сведения, которые имеются у меня относительно вас, вполне справедливы? – гневно перебил аббат. – Значит, тот, чьи предки так доблестно в продолжение многих веков служили римскому престолу и священному ордену, изменили теперь и тому и другому…
– Литта никогда не будет изменником, – твердым и громким голосом возразил мальтийский кавалер. – В крайнем случае он сделает только то, что вправе и даже обязан сделать каждый честный человек: он явно и торжественно отречется от того обета, который он прежде принял на себя и переносить который он теперь не в силах…
– И отдаст церковь Божию и священный рыцарский орден на поругание и растерзание врагам Христовым в то время, когда сам Господь посылает ему средства спасти от погибели и церковь, и орден… – запальчиво перебил иезуит. – Какой позор!.. Какое страшное преступление!.. – с выражением ужаса добавил он.
– Я лучше предпочту явно отречься от моего обета, нежели тайно нарушать его, прикрываясь лицемерием, – горделиво сказал Литта. – В искреннем сознании своей слабости нет, как мне кажется, ни позора, ни преступления…
На губах иезуита скользнула язвительная улыбка, насмешливым взглядом окинул он Литту и, нагнувшись над письменным столом, начал рыться в бумагах. Долго с видом совершенного равнодушия копался он в груде бумаг и, приискав листок, на котором было написано несколько строк, подал его Литте.
– Вам знаком этот почерк? – спросил Грубер.
– Если не ошибаюсь, это почерк императора! – отвечал Литта. – Но я не могу понять этой записки, так как она написана по-русски.
– Вы не ошиблись: эти строки написаны его величеством, а вот и буквальный их перевод, – сказал аббат, подавая графу другой листочек бумаги. Литта быстро пробежал глазами этот листочек, и на лице бальи выразилось изумление.
– Этого не может быть!.. Императору до нее нет никакого дела, – проговорил он взволнованным голосом.
– Значит, вы обвиняете меня и в подлоге, и в подделке, – сказал равнодушно аббат и, взяв из рук Литты листки, спрятал их в ящик письменного стола. – Беседа наша кончилась, господин бальи, – добавил он, кланяясь вежливо графу.
– Я слишком далек, достопочтенный аббат, не только от подобного обвинения, но даже и от подобного предположения, но вы сами могли быть введены в заблуждение…
– Когда государь удостоил вас в первый раз беседы, ведь он спросил вас: давно ли знакомы вы с графиней Скавронской?..
– Спросил, но что же из этого следует?.. – с живостию прибавил Литта.
– Вы ему рассказали о вашем знакомстве с графиней, и чем его величество заключил этот разговор? – добавил иезуит, вопросительно смотря на Литту.
– Государь проговорил только «гм»…
– Но знаете ли, как много значит в его речи этот, по-видимому, ничтожный звук?.. Впрочем, – продолжал Грубер, принимаясь снова рыться в бумагах, лежавших на столе, – вот вам еще одна новость; она, конечно, крайне неприятна для вас, и хотя вы узнаете ее и помимо меня, но тем не менее я считаю нужным предупредить вас на всякий случай. Потрудитесь прочитать вслух это известие, – и аббат с этими словами подал Литте листок бумаги.
– «Директория, – начал читать по-французски Литта, – издает на днях декрет об обращении Верхней Италии в Цизальпинскую Республику, причем все имущества, принадлежавшие церкви, монастырям, дворянству и Мальтийскому ордену, будут отняты у нынешних их владельцев и объявлены собственностью народа».
Литта вздрогнул.
– В верности этого сообщения нисколько не сомневайтесь, любезный граф. Общество Иисуса не получает никогда ложных известий… Итак, вы лишаетесь разом трехсот тысяч франков ежегодного дохода, получаемого вами с двух ваших командорств… Нечего сказать, королевское было у вас богатство!.. Весьма редкие счастливцы располагают таким громадным состоянием… А ваш великолепный фамильный палаццо в Милане, ваши наследственные замки и земли в Италии?.. Все это исчезнет из рода графов Литта, равнявшегося по древности, знатности и богатству с знаменитым домом Висконти… И кому достанется все это богатство? – безумцам, так дерзко попирающим и Божеские законы, и государственные установления. Будем же мы стараться изо всех сил, – продолжал Грубер, дружески протягивая Литте свою костлявую руку, – убедить императора Павла возвратить алтари Богу и престолы государям…
– Но, честный отец, – заговорил Литта, нерешительно подавая иезуиту свою руку, – я предварительно должен вам сознаться с полною откровенностию, что я нахожусь в страшном, мучительном положении… Будьте моим духовником, вот вам моя исповедь: несколько лет тому назад я непреодолимо был увлечен одною молодою женщиною; я думал заглушить мою страсть к ней и разнообразною деятельностию, и странствованиями по морям и по суше, и боевою и монашескою жизнью, но убедился, что все усилия мои бесполезны. Я еще колеблюсь, но, кажется, решусь, наконец, оставить орден, чтобы быть свободным и сделаться мужем женщины, которая так дорога для меня…
– Неужели, благородный мальтийский рыцарь, она дороже тебе твоих рыцарских обетов? – спросил аббат с выражением насмешливого укора.
– Да, дороже!.. – твердо отвечал Литта.
Старик пожал плечами.
– Но не дороже же она тебе, благородный рыцарь, ожидающего тебя небесного блаженства? – возразил он так уверенно, что, казалось, на этот вопрос можно было получить только желаемый ответ.
– Дороже!.. – задыхаясь от сильного волнения, проговорил Литта.
Иезуит заткнул руками уши и замотал головою. Он, казалось, не мог перенести такого дерзко-откровенного ответа со стороны благородного рыцаря-католика.
– Легкомысленный безумец, ты богохульствуешь… – как будто про себя проговорил аббат. – Но если вы, достопочтенный бальи, – заговорил он, обращаясь к Литте, – и вышли бы из ордена, то мечты ваши насчет брака с графиней Скавронской все-таки не осуществятся. Вам известно уже содержание той записочки, которую я показал вам, и, следовательно, теперь вы знаете затруднения, какие вы встретите при исполнении вашего предположения. Император, по причинам никому не понятным, не желает, чтобы графиня вступила во второй брак…
– Но она – совершенно свободная женщина, и я полагаю, что никто не может препятствовать ей располагать собою так, как она сама пожелает… – раздраженным голосом отозвался Литта.
