Гор Видал - Вице-президент Бэрр
Я сказал ему, что еще в школе читал заметки Джонатана Олдстайла[60].
Видимо, уже тогда люди с упоением вспоминали «добрые старые денечки» Нью-Йорка. Насколько я восхищаюсь произведениями Ирвинга, настолько же не разделяю его умилений голландскими причудами. Ни голландцы, ни шуточки по поводу голландцев не приводят меня в восторг.
— Любопытно, что в одной из последних мелочей, которые я напечатал в этой газете, я критиковал дуэли. Это было ровно за два года до… — Ирвинг развел руками. Он избегал моего взгляда и рассматривал мавританский замок над камином.
Сверху донесся отчаянный крик. Ирвинг испуганно вздрогнул, вздохнул.
— Дети, — сказал он и на мгновение утратил учтивость манер. Он явно непривычен к семейной жизни. Все-таки последние двадцать лет, проведенные в Испании и Англии, он прожил холостяком. Теперь он скорее англичанин — и из самых вежливых, — нежели американец. Он мог хоть сегодня выйти на сцену Парк-тиэтр и с превеликой легкостью сыграть роль дворецкого.
— Вы, очевидно, встречались с полковником Бэрром в Ричмонд-хилле?
Ирвинг улыбнулся.
— О, да. Но я не принадлежал к «маленькой шайке». Так называли себя почитатели полковника. И были преданы ему всем сердцем. Еще бы. Полковник Бэрр был нью-йоркским меценатом. Он любил артистов. Помогал им. Если хороший артист просил у него денег, он никогда не отказывал. И Теодосия тоже…
— Миссис Бэрр?
— Нет, к тому времени она уже умерла. Я имею в виду его дочь. Самая поразительная женщина, какую мне довелось встречать. — Ирвинг заговорил с неподдельной нежностью, его круглые глаза затуманились. — Красавица. Небольшого роста, смуглая, с греческим профилем. Говорила на многих языках. Знала науки. Читала Вольтера. Переписывалась с Джереми Бэнтамом. И при этом была такая женственная, любящая…
По всем рассказам Теодосия и в самом деле была верхом совершенства, но Ирвинг, мне кажется, по каким-то тайным причинам, известным ему одному, преувеличенно восхищается давно умершей красавицей в торжественных, отработанных фразах, а тем временем единственная слеза медленно катится по щеке в крепость высокого накрахмаленного воротника, чтобы исчезнуть во мраке под подбородком… Но я уже впал в его стиль.
— Мистер Ван Бюрен часто приезжал в Ричмонд-хилл?
Но вот был извлечен шелковый платок, он стер влажный след, оставленный слезой на гладкой пухлой щеке (я не могу забыть, что передо мной человек, написавший любимые рассказы моего детства).
— По-моему, нет. — Ирвинг насторожился. — Об их дружбе говорят много лишнего.
— Но разве полковник Бэрр не остановился у Ван Бюрена в Олбани, вернувшись из Европы?..
— Мистер Ван Бюрен был некогда его другом. И разумеется, навсегда сохранил дружеское расположение… Но между ними не существовало никаких политических связей. — Это прозвучало резковато. Об Ирвинге часто говорят как о вероятном государственном секретаре в кабинете Ван Бюрена. Кроме того, он искушенный дипломат, был некоторое время поверенным в делах американского посольства в Лондоне. Он служил там еще в прошлом году, когда Ван Бюрен прибыл в Лондон посланником президента Джексона, но сенат тут же оскорбительно отверг это назначение, подстрекаемый злобным вице-президентом Кэлхуном. Проницательный Ирвинг проявил, однако, большое внимание к дискредитированному послу, добился для него приема у короля и в большинстве лондонских салонов.
Ирвинг будто бы сказал тогда Ван Бюрену, что с отклонения сенатом его кандидатуры начнется его взлет. «Потому что, — сказал будто бы Ирвинг, — и в политике можно перегнуть палку. Теперь вы станете вице-президентом Джексона, и Кэлхуну конец».
Далекий от земных страстей Ирвинг оказался и добрым другом, и политическим пророком. Стоит ли удивляться, что эта парочка совершает теперь путешествия по Гудзону и созерцает голландские руины. Как будто сам Рип Ван Винкль восстал из мертвых и явился под ручку с будущим президентом.
— Вряд ли я чем-то буду вам полезен, мистер Скайлер. — Передо мной был уже настороженный дипломат. — Не скрою, мне было бы крайне интересно прочитать исследование о карьере полковника Бэрра. Но не кажется ли вам, что такое исследование, пожалуй, несколько преждевременно? Многие еще живы…
— Например, мистер Ван Бюрен.
— Но ведь говорят и другое, что президент Джексон был даже теснее связан с полковником Бэрром. — В мелодичном голосе Ирвинга зазвучали резкие нотки. — А также и сенатор Клей…
Но тут в дверь вломился блондин мощного телосложения.
— Мистер Ирвинг? О, извините. Вы не один. — Юноша в нерешительности остановился на пороге. Я поднялся.
— Это Джон Схелл, мистер Скайлер. — У юноши было убийственное рукопожатие. — Я познакомился с Джоном на корабле, по пути из Лондона. Он живет здесь, хочет прочувствовать нашу новую страну.
— Еще раз извините. — У молодого человека был сильный немецкий акцент. Он сдержанно поклонился и оставил нас одних.
Ирвинг продолжал:
— Я хотел сказать, что когда я увидел сенатора Клея вчера вечером в Парк-тиэтр…
— Вчера вечером? Полковник Бэрр тоже там был.
— Знаю. — Ирвинг улыбнулся. — Он рассказал вам, что произошло?
Я покачал головой.
— Генри Клей пришел около девяти. Почти все встали. И аплодировали. Аплодировали бурно. — Тонкая кривая усмешка. — Я еле усидел на месте во время этой демонстрации вигов.
Затем, в антракте, гуляя по фойе, я вдруг увидел, как полковник Бэрр — случайно, по-видимому, — столкнулся с Клеем нос к носу. Один тощий, с безумными глазами, ужасным рыбьим ртом, другой — как исчадие ада. Дьявол протянул руку, и мистер Клей отшатнулся — не найти другого слова, чтобы передать его чуть не обморочное состояние. Доброжелатели подхватили его и увели. Вряд ли хотя бы десять человек из тех, что стояли вокруг, узнали полковника Бэрра, а если кто и узнал, то едва ли вспомнил, что много лет назад Клей, честолюбивый молодой адвокат из Кентукки, успешно защищал Аарона Бэрра в суде против обвинения в измене — и этим чуть не погубил свою политическую карьеру в самом зародыше. О, многим видным деятелям сегодня лучше не вспоминать вашего Аарона Бэрра!
— В том числе и президенту?
— Я полагаю — да и вы, наверное, — что их отношения в свое время исчерпывающе объяснил генерал Джексон.
Более чем сдержанный ответ. Однако друг Ирвинга не станет нашим следующим президентом, если его не поддержит нынешний; поэтому Эндрю Джексон должен быть выше подозрений. Все они выше подозрений. Но все-таки находятся люди, которые убеждены, что вся эта компания была когда-то замешана в измене — Бэрр, Джексон, Клей. Сколько же на свете всяких секретов! И Вашингтон Ирвинг не намерен мне их открывать.
Шум из кухни в нижнем этаже напомнил нам, что наступает время ужина. Я встал.
— Вы никогда не встречаетесь с полковником Бэрром?
Ирвинг тяжело поднялся. Мы стукнулись коленями.
— Я видел его вчера вечером. Но мы не разговариваем. Да и зачем? Конечно, он был очень обаятелен когда-то. Но я полагаю — в общем и целом, — что он оказывает самому себе — да и всем нам — плохую услугу… — Снова уклончивая кривая улыбка, голос вдруг, и притом ненатурально, теплеет. — … тем, знаете ли, что он живет так нестерпимо долго — так неестественно долго, — постоянно напоминая нам о том, что следует забыть.
— А по-моему, это прекрасно, что он еще среди нас. И может рассказать, как все было на самом деле.
— На самом деле? Возможно. Но не лучше ли нам написать свою, приемлемую версию нашей истории, а грустные и менее поучительные детали забросить на чердак, где им и место?
Ирвинг проводил меня до парадной двери, перед ней стояла детская лошадка. Вместе мы убрали ее с дороги.
— Засвидетельствуйте мое почтение мистеру Леггету. Если увидите его, скажите, что я встречусь с ним в среду в гостинице «Вашингтон» для нашего еженедельного tête-à-tête. Вы, конечно, тоже придете? — Его рука вдруг отяжелела на моем плече, как окоченевшая рука покойника. — Мне жаль, что я не смог быть вам полезен. — Рука его упала и повисла вдоль тела. — У меня есть заметки, которые я делал, когда Бэрра судили в Ричмонде за измену. Если хотите, я приготовлю вам копию.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сегодня утром мы с Крафтом работали над резюме очередного судебного дела. Полковник Бэрр предавался размышлениям у себя в кабинете. Кредиторы приходили и уходили — явно удрученные тем обстоятельством, что полковник снова без гроша: все в городе еще думают, что он хозяин джумеловского состояния. Как всегда — в том, что касается Бэрра, — все совершенно наоборот.
В полдень пришел Мэттью Л. Дэвис. Седой, худощавый, в очках и с загадочной улыбкой; типичный политический манипулятор и редактор газеты — он всегда издавал какую-нибудь воинствующую газету. Дэвис зашел в прокуренную берлогу и прикрыл за собой дверь. Через час полковник Бэрр пригласил меня.
