Александр Холин - Юность Моисея
Недаром истоки знания хранились в секрете многие века. Когда-нибудь Бог посетит землю, хотя Он и сейчас здесь, но надо же приучить человека к любви, а не к насилию и страстям. Именно я попробую донести тайну посвящения каждой Божьей твари, рождённой зачем-то на свет. И в этом мне сможет помочь встреченная на пороге храма девушка. Ничего случайного не бывает в этом мире, мама, а тем более — встреч.
— Ты действительно на глазах превращаешься в Оракула, — одобрительно хмыкнула Парфениса. — Всё было так заманчиво и страшно, только мне трудно пока поверить, хотя не верить увиденному — глупость.
Произнеся эту многомудрую фразу, Парфениса склонилась пред статуей Феба-Аполлона в почтительном поклоне. Пифагор решил, не отставая от матери, побеседовать с небожителями и спросить у них совета.
Они с Пифагором давно уже были в храме. Её сын пока делился с запредельным миром о познанных им откровениях в многолетних странствиях, держал руку ладонью вниз над чашей открытого огня, стоявшей у подножия статуи Аполлона. Но пламя боялось повредить руку Оракула. Он даже не почувствовал ни ожога, ни боли, что ещё раз убедило Парфенису в правильности решения посвятить ребёнка с раннего детства в руки Единого.
Только, как всякая мать, женщина решила вернуться к недавно произошедшей встрече. Именно сейчас и непременно в храме надобно обсудить эту встречу — была уверена Парфениса. Тогда её сына можно будет избавить от многих и многих рогаток, которые ожидают каждого человека в этом мире на пути к познанию Господа.
— Ты никогда не оказывал внимания женщинам, — немного ревниво обратилась она к сыну. — Или я что-то путаю? Ведь первая женщина, встреченная нами только что прямо на пороге храма, произвела на тебя впечатление довольно значительное. Или это потому, что она получила наследственное право жрицы священного храма? Ты предложил ей сразу стать твоей ученицей. А достойна ли она этого?
— Ты — моя мать — единственная любимая мною женщина, — попытался вразумить её Пифагор. — Любому мужчине я бы на такой вопрос ответил довольно веско: если тебе надоел покой, заводи знакомство с женщиной! Повторяю, ты единственное существо, о ком я помнил и в Египте, и в моменты вавилонского пленения. Но что значит для мужчины память, когда он не понимает Божественного соединения времён, стран и нравов? Такой, прямо скажу, редко сможет вернуться к цели, для которой ему была жалована Богом вечная жизнь. Что такое радость бытия на безоблачном фоне вечных войн. Именно любой тиран, варвар, даже простой убийца всегда побеждает мир, всегда диктует ему собственную волю.
Для чего он живёт — не знает. Неужели каждый приходит на землю только ради вчерашнего прожигания жизни, будущего насилия, впадая в промежутках обладанием женщиной или же подчинением ей? Эта смутная жизнь покоряет великое множество стран: прежде, чем человек не поймёт вкуса крови, он не поймёт жизнь.
Что же значит, Богом всё было создано зря? Такого просто не может быть! Потому, как реки не текут вспять. Всё в мире имеет свои законы существования, и бредовые человеческие мысли не смогут вернуть прошлое и перестроить будущее. Но ты, мать моя, увидишь в самое ближайшее время любовь свыше, жаждущую жизни с нами в этом мире. А проявленная тобой ревность к женщине была искусом Пафоса.
Всё это время Пифагор неустанно держал обе руки над очагом, в котором продолжал играть обыкновенный огонь. Тем не менее, языки пламени, взвивающие ввысь, не причиняли ему никакого вреда. Созерцание такого действа больше всего поражало женщину, и она, благодаря богов за возвращение сына, снова поклонилась Аполлону, скрестив руки на груди.
Тем более что за всю жизнь не встречала такого понимания людей ни у кого из смертных. С самых незапятнанных лет только что снова ожившего сына, она была уверена в его незаменимом для истории земли будущем.
Поэтому мальчик и оказался, став чуть постарше, в жреческой школе Египетского храма Нейф-Исиды. Но женщина даже образно не могла себе представить проявления такого ума и нездешних мыслей в её отпрыске. Что делать, на всё воля Божья.
У храма Аполлона под вечер собрались жрецы, с которыми Пифагор уже успел познакомиться. Он давно уже был известен здесь, поскольку земля слухами полнится, и поэтому все делали видимость уважения к египетскому жрецу. А как же иначе? Самыми последними явились к исполнению мистерии Парфениса и Феоклея. Они, нашедши, друг в друге понимание, беседовали на давешние темы, не очень-то обращая внимание на жрецов и на остальную собравшуюся публику.
— Если Аполлон — тайна прошлой и будущей жизни, то он обязательно раскроется для всего мира красотой искусства и полётом мысли, будет справедливым к судьбам любого народа, — говорила Феоклея.
— Но он станет, к сожалению, пророчеством к духовному очищению, — подхватила Парфениса. — К очищению души должен быть готов сам человек, именно поэтому он называется сыном Божьим.
— Кстати, о пророчествах, — вклинился в женские рассуждения давно уже наблюдавший за ними Пифагор. — Известно ли вам, для чего мы здесь собрались, милые дамы?
Женщины оглядели ряд священнослужителей, как будто бы только что их заметили, обратили внимание так же на некоторых гостей, а Феоклея посмотрела даже на ближайшую горную цепь, как бы ожидая оттуда прилёта ангелов, или в лучшем случае стаи перелётных птиц.
— Но ведь должна состояться мистерия? — предположила Парфениса. — Или мы что-то напутали?
— Никогда ни одна мистерия не выполняется вне храма, — перебил Пифагор. — Сей же час должно произойти духовное очищение всех присутствующих. Иначе, зачем существуют все таинства, если простой человек навсегда будет отделён от этого? Но пророчества потусторонних духов сегодня нам будет высказывать Феоклея.
Он указал высокий резной трон, установленный возле пропасти, который постепенно окутывался поднимающимся оттуда туманом. Сам трон с высокой резной спинкой и на каждой ножке вырезанными заклинаниями был из простого липового ствола. Это заранее сделали по наставлениям Пифагора местные мастера. Они тоже удосужились явиться на мистерию, ведь не каждый же день простым смертным удаётся увидеть что-то необычное. А в необычности предстоящего общения с духами никто не сомневался.
— Скоро взойдёт луна, — заметил Пифагор. — И, если мы не начнём сейчас, то зря потеряем время. Луна не станет ждать!
Феоклея кивнула, в знак согласия, уселась на трон и затихла, ожидая неожиданных странных ощущений, полностью доверившись Пифагору: ведь никогда бы она не подошла ни к одному мужчине. А с этим сразу же неожиданно возникла та связь, объединяющая людей одной крови. Что они одной крови и цветы одного поля, девушка была твёрдо убеждена. Скорее всего, помощью оказалась обыкновенная женская интуиция.
Сумерки уже сгустились настолько, что по небу, зависшему над горами, стали расползаться звёзды. Это было тоже любопытное явление, поскольку часть звёзд объединилась и рассыпалась по небу необычным созвездием, напоминавшим скрученную жгутом пятиконечную звезду.
— О, Аполлон, подари нам Фебею, которая знает сон, сновидение и знание, — начал мистерию Пифагор. — Через эти двери мы взойдём к пророчеству. Пусть она расскажет нам про Знание, которое было и будет законом Жизни. Пусть она поведает о Числе звёзд на небесах, которое было и будет законом Вселенной. Пусть она посвятит нас в Единство, которое было и будет законом Бога. [38]
С этими словами десять жрецов, ставши полукругом возле Феоклии, запели гимн на языке, известном только посвящённым. Будто бы слушаясь их зова, из-за ближней скалы выкатилась Луна. Пифагор поднял к ней руки, и застыл так, в позе оранты, на несколько минут.
— О, Фебея, — продолжил он. — Заклинаю тебя Аполлоном, Церерой и Гекатой, поведай нам истину!
Луна повисла над высокогорьем, но вдруг за спиной Пифагора раздался голос Феоклии. Она сидела на троне в окружении жрецов, но, казалось, никого не видела, хотя глаза девушки были открыты и слова, произносимые ею, звучали, как написанная на скрижали истина:
— Аполлон, убивший навсегда змея, — это истинный смысл посвящённого, который так же окропляется кровью и должен идти до конца, чтобы искупить грехи людские. Если каждый сделает это, Кастальский источник прольётся из души его и земля оживёт. Она станет Гиперборейским царствием, где люди забудут зло. Прольётся свет Солнца, где истина и будет этим Светом…
Феоклея замолчала. Потом хотела что-то ещё сказать, губы девушки отчаянно шевелились, только голос её бесследно пропал. Жрецы снова запели таинственным наречием, вместе с деревянным троном подняли девушку и на руках унесли в храм. Языки клубящегося тумана ещё некоторое время преследовали их, но как только люди скрылись в портике святилища, туман пополз назад в ущелье, будто кровь чудовища, убитого Аполлоном.
