Юсиф Чеменземинли - В крови
Хан молча покусывал губы, глаза его налились кровью, однако возразить Вагифу было нечего — это он понимал.
— Хорошо, что же делать? — спросил он срывающимся голосом.
— Прежде всего то, на что я уже не раз обращал внимание хана. Нет никакого расчета и дальше держать в тюрьме Хаджи Маликмамед–хана. Его надо освободить, а Фатали припугнуть…
— Как? — нетерпеливо прервал его хан.
— Надо предупредить кубинского хана, что, если он не угомонится, мы объединимся с Агамухамед–ханом — камня на камне не оставим в его владениях!..
— А Фатали поверит?
— Заставим поверить. Неплохо было бы также войти с ним в родство… Если одна из сестер Фатали поселится в гареме хана, это отнюдь не повредит делу…
Ибрагим–хан начал остывать, слушал с интересом. На мгновение резкие черты его смягчались, словно затуманенные негой страсти… Потом хан вдруг снова нахмурил брови — какая–то новая мысль придала его лицу зловещее выражение.
— Ну, а что ты скажешь насчет гянджинского Мамеда? — насмешливо спросил он, имея в виду ослепленного им хана Гянджи.
— Мамед понес заслуженное наказание. Того, кто осмеливается перечить хану, возмездие не минует… Но его семья… Чем провинились беспомощные женщины, дети? Хан всегда был милосерден к слабым. И аллах благословляет его за это, даруя богатство и непобедимость. Семья Мамед–хана в беде, они ждут помощи от хана Карабаха, в щедрости не уступающего Хатамтаи!..[41]
— Ну хорошо, хорошо! — Хан смягчился окончательно. — Скажи Шахмамеду, пусть распорядится… — Он вдруг улыбнулся какой–то своей мысли и с довольным видом начал поглаживать бороду.
24
Хаджи Маликмамед–хан был выпущен из зиндана в тот же день. Многие месяцы не знавший ни бани, ни ножниц цирюльника, арестант весь оброс — волосы свисали ему на плечи, борода закрывала грудь, к тому же он обовшивел. Вагиф отправил беднягу в баню, приказал обрить, привести в порядок его бороду, дал теплую одежду.
Зима была в разгаре. Дороги замело снегом, тропинки сковало льдом — сообщение с Агдамом прекратилось. Немало уже насчитывалось жертв: люди замерзали в пути или срывались в пропасть с обледенелых троп. Ехать было немыслимо, и Вагиф пригласил бакинского хана к себе — погостить, пока не откроется перевал.
После долгого пребывания в темнице Хаджи Маликмамед–хан похож был на скелет, обтянутый кожей. Но, несмотря на все страдания, он не потерял веры и по–прежнему уповал на мудрость всевышнего.
— Значит мне предначертано было терпеть эти муки, — смиренно сказал он Вагифу. — От судьбы никуда не скроешься!
С сочувственной улыбкой слушал Вагиф этого мягкого, доброго, глубоко верующего человека. Спорить с ним не хотелось. И все–таки он спросил:
— Хан, но ведь человек — разумное, сильное существо. Аллах дал ему рассудок, дал волю. Что может сделать всевышний, если ты не желаешь пользоваться его дарами, если отринул их?
— Ничто не происходит без соизволения аллаха, — повторил Хаджи Маликмамед–хаи непреклонно и твердо. — Совершается лишь то, что должно свершиться. Люди отвернулись от аллаха, и в наказание им всевышний создал тиранию. Вот мы и терпим муки. Ты ученый муж, ты мудр, сведущ в науках, в истории человеческой, и тебе, конечно, известен случай с той птицей, что, не ко времени сбросив оперение, осталась вдруг обнаженной, беззащитной пред холодами. Но приказал аллах: не быть зиме! И не выпал снег, и было тепло, как летом: и тепло стояло до той поры, пока малая птаха эта не оперилась вновь… Разве земные повелители, чтущие шариат, могут совершить хоть что–нибудь подобное?! Нет, ахунд, занятые мирскими заботами, обольщенные мирскими соблазнами, мы по уши погрязли в грехах. Там, в тюрьме, я дал обет: как только приду в Баку, откажусь от престола, уйду в Мекку и буду служить лишь аллаху…
Хан умолк, смиренно перебирая четки. С мягкой усмешкой смотрел Вагиф на этого чистого сердцем человека, размышляя над его словами…
Прошло три дня, погода смягчилась. Хаджи Маликмамед–хану дали коня, двух нукеров в сопровождение, и он отправился в путь. Освобождение его лишило Фатали–хана хорошего предлога снова двинуться на Карабах. Ни один из его единомышленников, ни ширванский хан, ни Шамхал не пожелали понапрасну проливать кровь.
Был морозный вечер. Снег, сыпавший всю ночь, утих, луна заливала все вокруг перламутровым призрачным светом. Дома сидеть не хотелось.
— Кызханум! — Вагиф обернулся к жене, расположившейся против него у камина со спицами и чулком в руках, — собирайся, пойдем к хану в гости!
Не вынимая спиц, Кызханум молча сложила вязанье, поднялась и вышла из комнаты. Слуга принес Вагифу верхнюю одежду, папаху. Минут через пятнадцать они были готовы. На Кызханум был подбитый мехом бархатный кафтанчик, на ногах — короткие, подвязанные у колен чулки. Голову украшала чалма из шерстяной ткани. Вагиф облачился в соболью шубу.
Они вышли. Ярко светила луна, но тем не менее их сопровождали два нукера с фонарями: один — спереди, другой — сзади.
Во дворце они разошлись в разные стороны. Кызханум отправилась к женщинам, Вагиф — в зимние покои хана. Потрескивая, горел камин, бросал отблески на приглушенные полумраком стенные росписи, на пестрые ковры и гардины. По обе стороны от камина, в нишах, сияли вставленные в подсвечники свечи.
Ибрагим–хан, облокотясь на шелковые подушки, играл с Агасы–беком в «чашечки». Чуть поодаль стоял молодой нукер — прислуживал. Игра была не из мудреных: на луженый поднос опрокидывалось двенадцать чашек, под одной из них спрятано было кольцо. Задача состояла в том, чтоб угадать эту самую чашку. Когда Вагиф вошел, прислужник только что расставил чашки; играл хан, он медлил поднять руку. Хотел было уж взять одну из чашек, но увидел Вагифа и опустил руку.
— Ну, ахунд, ты вовремя явился! Я тут коменданта на петуха посадил! — хан рассмеялся довольный. — Везет мне сегодня!.. С первого раза накрываю!
Вагиф сел на указанное ему место у камина. Хан весело взглянул на него и снова принялся за игру.
— Ну, Агасы–бек, будешь знать, как со мной связываться! Это тебе не Алимамед!.. Вот, гляди! — и хан смело поднял одну из чашек, полукругом выстроенных на подносе. Кольца под чашкой не было.
Агасы–бек невольно улыбнулся. Хан, несколько обескураженный, поднял чашку, стоявшую на другом краю подноса, кольца опять не оказалось. У повелителя Карабаха начал подрагивать подбородок, — и Агасы–бек притих. Хан резко взмахнул рукой, потянулся к третьей чашке. Агасы–бек побледнел, он страстно желал, чтоб злополучное кольцо хоть на этот раз оказалось под чашкой. Но, словно назло ему, кольца снова не было. Хан отшвырнул чашку и обернулся к слуге.
— Иди сюда! Собери все это! — голос его звучал зловеще.
— Хан, — начал Вагиф. — На днях мне довелось увидеть прелюбопытную книжицу. В ней описывается прошлое этих мест. Ты ведь знаешь, я любопытен до таких вещей…
Хан, казалось, заинтересовался, гнев его вроде бы стал утихать. Вагиф, мгновенно уловив это изменение, быстро продолжал:
— Лет за тысячу до хиджры здесь, на земле Карабаха, жили огнепоклонники. Потом туранские племена, преодолев Вал Искандера, нахлынули со стороны Дербента и разграбили страну. Ирано–туранская война, описанная в «Шахнаме», протекла именно здесь, в междуречье Куры и Аракса. Многое повидала наша земля…
Поняв, что опасность миновала, Агасы–бек облегченно вздохнул, выпрямился и, выпятив неширокую, но крепкую грудь, решился вступить в разговор.
— Вашей милости известно, что, когда покойный Панах–хан ходил на Фатали–хана, я был ранен и несколько недель пролежал в Ардебиле. Присматривать за мной тамошний бейлербей поручил одному дервишу. Это был очень старый шейх, день и ночь проводил в молитвах. И лекарь был искусный, умело лечил мою рану. Бывало покончит с молитвой, садится у постели и начинает рассказывать… Он говорил, какая огромная страна была Аран. Столицу имела в Гяндже. На погибель этому прекрасному краю аллах создал ядовитых гадов — все здесь кишело змеями…
— Ну, а армяне в те времена где обитали? — спросил хан, совсем уже успокоившись.
— Армян здесь тогда еще не было, — объяснил Вагиф, — они пришли много позднее. — Здесь, в горах, они спасались от Чингиз–хана и от Тимурленга. Ведь армянские поселения так и называются: «сыгынак» — убежище… Армяне многое испытали, хлебнули горя, тяжелая судьба у этого народа…
Разговор становился все оживленнее. Хан слушал с интересом, — он узнал немало такого, о чем доселе ему не приходилось слышать. Кончились рассказы об истории края, пошли басни, присказки, всякие забавные приключения… Вагиф стал рассказывать о том, как вскоре после переезда в Карабах они с Ханмамедом и еще несколькими приятелями собрались погулять по окрестностям…
