З. Фазин - За великое дело любви
— Ничего не надо говорить. Я спешу на прием к государю. Кстати, граф Пален подал в отставку.
— Уже знаю, — ответил Кириллов. — Это нетрудно было предвидеть. Но…
Дрентельн уехал в Царскосельский дворец, так и не дослушав Кириллова. И зря — Павел Антонович намеревался высказать веское соображение насчет Потапова. Предложение о переправке строптивого юнца из монастыря в Сибирь вряд ли будет одобрено царем. Его величество уже раз соизволил сказать, что не следует смешивать крестьянского сына с крамольниками из интеллигентной молодежи, и потому государь не станет отменять прежнее свое решение.
Единственный выход, подсказал бы Кириллов шефу, — это просто перевести Потапова в Соловки.
Тамошний монастырь тоже стоит на острове, но это не просто монастырь, а крепость, где есть особые «чуланы» — камеры с более надежными железными решетками, чем в иной тюрьме. Да Соловки и есть тюрьма — государева и с давних пор. Там перебывали в заключении многие сотни людей за всякие провинности, там и в цепях держат кого надо. И вместе с тем это богатейшая обитель, куда валом валят паломники-богомольцы, иные и живут там подолгу, и работают на братию. При Соловецкой обители есть и рота солдат для охраны узников. И Белое море, где находится этот монастырь, не Кубенское озеро.
Все эти соображения Кириллов и собирался изложить шефу, если бы тот захотел выслушать.
В конце дня Дрентельн снова вызвал к себе Кириллова и сообщил:
— Его величество посоветовал Соловки, на исправление, с содержанием в тюремном режиме. Таково решение!
Кириллов только крепко сжал зубы и склонил голову в знак благоговейного одобрения воли государя.
И немедленно заскрипели перья; писало III отделение, писал святейший Синод, писала Вологодская епархия — и все по поводу крамольного юнца.
Глава шестая КРАЙСВЕТНЫЙ ОСТРОВ
В Соловки Яша попал в июле того же 1879 года, но уже не постояльцем, а узником, подлежащим строжайшему надзору. Там его сразу поместили в одиночную камеру-«чулан» и стали содержать как арестанта, а таких здесь в «чуланах» — каменных клетушках — было немало и кроме Яши. Обслуживала и охраняла узников особая караульная команда. Под присмотром караульных солдат арестантов водили и на работы и в церковь. И благовест колоколов смешивался нередко со звоном цепей.
Не оставляя надежд на «исправление» Потапова, императорская и синодальная власть поручала настоятелю Соловецкой обители архимандриту Мелетию приложить особое старание «к исправлению испорченной нравственности оного», то есть Потапова.
И еще предписывалось его высокопреподобию Мелетию приставить к Потапову такого монаха, который, говорилось в бумаге, «наиболее способен строгостью своей жизни и сознательной твердостью своих убеждений и правил послужить Потапову примером к исправлению».
Приставили к Яше не просто монаха и не дряхлого беззубого старика, как было в Белавинском Спасо-Каменском монастыре, а дородного и еще крепкого иеромонаха с густой черной бородой, сизым носом и пропойным басом. Даже сзади по толстой красной шее видно было — это плотоядный человек, любящий попить и поесть до отвалу. Подрясник сидел на его широких плечах словно воинский мундир, а скуфью он носил чуть сдвинутую набок и вид оттого имел лихой.
Звали его Паисием.
И скоро мы его увидим и услышим его разговор с подопечным монастырским узником, но прежде расскажем, что пережил Яша с того дня, когда совершил еще одно открытие в своей жизни: не всегда человечны даже те, кто сам угнетен. Могут возносить богу молитвы и писать доносы. Могут перехватывать чужие письма и деньги и говорить о милосердии и добропорядочности.
Неприятности начались для Яши с той минуты, когда Гермоген обнаружил пропажу письма от неизвестной особы из Питера. Впрочем, немало горестных переживаний было и у самого Гермогена, ему влетело от настоятеля так, что целых трое суток старик не поднимался с постели. А Яшу велели кормить в трапезной только хлебом и водой, и у монастырских ворот поставили сторожа, настрого приказав ему не выпускать Потапова за ворота.
Ах, вы так! Ну ладно же!
Тут Яша и вздыбился. И сладу с ним не стало уж никакого. Он ухитрялся перелезать через высокую ограду одним махом и потом с утра до ночи пропадал бог весть где. Вечером приносил с собой ворох грибов, ягод, каких-то съедобных трав и сам стряпал себе на кухне незатейливые блюда. И никто не догадывался, что в уединенном уголке острова Яша чинит давно заброшенный рассохшийся челн. Смолу где-то добывал и промазывал днище. Сам весла выстругал, уключины пристроил и даже старый кусок брезента для паруса раздобыл.
Но кто-то из монахов забрел в это место и донес: Потапов к побегу готовится, и челн отобрали, да еще требовали у Яши дать ответ, где он этот почти исправный челн уворовал. Не верили, что сам Яша привел его в порядок своим собственным трудом.
Оставалось одно: как-то раздобыть денег и пароходом податься на Вологду.
Яша стал мастерить свистульки, вырезывать игрушки из дерева, отделывать красивыми узорами палки-посохи для странников; те охотно покупали, пока не прознал об этом настоятель; и по запрету отца Афанасия у Яши перестали брать его поделки.
Тогда он попросился в кузню молотобойцем. Обетов даром трудиться на обитель, как другие, он не давал, он не «годовик» по обещанию и не «полугодовик».
Ему пообещали денег, но… обманули.
В июле среди бела дня в кузню зашли трое откуда-то прибывших солдат и силой поволокли Яшу к пристани… И больше он уже не вернулся в Спасо-Каменскую обитель.
2Вот теперь можно перейти к разговору отца Паисия с Яшей.
Паисий (входя с толстой потрепанной книгой в камеру, куда заточен Яша). Ты где, прохиндей? Опять у окна стоишь? Слезь с табурета!
Яша (снова приходится ему, стоя на табурете, тянуться кверху, к окошку с решеткой). Я здесь, отче, на мир божий гляжу. А что, нельзя разве? Это, может, тоже за преступление считается?
Паисий(усаживается прямо на стол и кладет книгу рядом с собой). Ты языкат стал больно, как погляжу. Иди, я книгу тебе принес. Иди сюда.
Яша (остается на месте). Там воробушки.
Паисий. Поди сюда, тебе говорят!
Яша. За книгу спасибо. Почитаю… А про что она?
Паисий (подходит и резким движением вырывает из-под ног Яши табурет. Яша падает на каменный пол. Когда он поднимается, видна рассеченная до крови губа). Будешь слушаться, бесенок?
Яша. Это тоже для спасения души моей, отче?
Паисий. А ты не зли меня.
Яша. Мне солдат из охраны говорил, вас тут считают умным и опытным. А знаете? Простой монах Гермоген был лучше вас, хотя и доносы на меня писал, и деньги мои присвоил. А в Питере, когда я сидел в предварилке, был в надзирателях один сутулый такой человек. Так он тоже был подобрее вас.
Паисий. А про тебя нам сверху донесено, что ты змееныш гадкий и опасный.
Яша. Я людей не обманывал, не обижал!
Паисий (с напускной кротостью). Ладно тебе препираться-то и дерзить! Ты лучше с губ кровь сотри и приведи себя в порядок. Сейчас сюда пожалует сам…
Яша (радостно). Вот хорошо! Отец настоятель зайдет? Я просил… Его Мелетий зовут?
Паисий (наставительно подняв палец). Архимандрит Мелетий, его высокопреподобие. Ты смотри, в его присутствии не дерзи, слышишь? Грешно это и нехорошо!
В сравнении с Паисием Яша выглядит пичугой, беленький, бледненький, по тощей фигурке судя — слабенький. Опять его остригли — еще где-то по пути. Сильно исхудал и извелся Яша за последнее время — под глазами синие круги, нос обострился и уже не глядит так вызывающе вверх, как прежде. Такой здоровяк, как, скажем, Паисий, мог бы свалить Яшу одним ударом кулака.
Но иеромонаха, похоже, не трогает отчаянная задиристость молодого узника. Яша весь в его власти, и Паисий, как видно, еще надеется с ним совладать. Так бывает терпелив укротитель со зверем, которого надо подчинить своей воле. Только хлыста нет в руке Паи-сия, но у него в запасе другие средства, и среди них духовный кнут.
Три-четыре раза в неделю он является сюда в камеру и ведет с Яшей душеспасительные беседы. И почти всегда застает узника стоящим на табурете у окошка. Ухватится паренек обеими руками за витые железные прутья решетки и смотрит вдаль, там море и небо, синь бескрайняя, а вблизи видна лишь конусообразная крыша соседней каменной башни. Стены тут почти в три аршина, а то и более, о побеге и помыслить нельзя. И Паисий уже предупреждал об этом Яшу.
Здесь, в Соловках, не то, что было в Белавинской Спасо-Каменской обители. Соловецкий монастырь — перворазрядный, это Паисий тоже разъяснил Яше. Оттого правит им архимандрит, а не игумен (средний чин для настоятеля) или строитель (чин самый низший), как в том монастыре, из которого Яшу привезли сюда.
