Вилен Хацкевич - Как говорил старик Ольшанский...
— Эй, капитан, тебе помощник не нужен? — донесся снизу голос рыжего Джуни.
Зунда высунул голову из будки.
— Закусить есть? — спросила голова.
— Как в лучших домах Лондона.
— Тогда прошу в кают-компанию, сэр.
Джуня поднялся по лестнице, втиснул в дверь будки свое могучее тело, приветствуя Зунду и Курицу.
— О, какие гости!
— Ну… Где? — нетерпеливо спросил Курица.
— Момент, — сказал рыжий Джуня, извлекая из одного кармана широченных штанов бутылку, а из другого — объемистый сверток. В свертке оказался шоколадный лом.
— Привет от Марла Какса!
— Спырт? — косясь на бутылку спросил Курица.
— Ага.
— Живем, братцы!
— Наливай!..
— Зуня! Зуня! — вопил из окна второго этажа Фимка.
— Чего тебе? — высунулся из будки Зунда.
— Райкин по радио выступает!
— Вот блин!.. Хорошо, сейчас… Ребята, по-быстрому… А? Туда — и обратно… Не скиснет же…
— Пошли, — твердо решил Джуня. — Райкин — это святое!
Они быстро, как на пожар, бросились к парадному Зунды.
«Лизочка! Говорит Сема, здравствуй! У меня всего одна минута времени. Говорю быстро, ты запоминай. Пускаем новую турбину. Мама здорова. У Сони родилась девочка. Турбина получила хорошую оценку. Девочку назвали Таней…»
— …Что там за шум в приемной? Народ ждет? Ничего, подождут… Кто там еще? Боря? Какой Боря? Ах, Боря! Вот что, Боря, у меня совещание… Позвоните как-нибудь в другой раз… — звучал по радио голос Аркадия Райкина.
На лицах мужиков сияла улыбка…
***
Вилька, весь такой шикарный, в белой рубашке и начищенных башмаках шагал по Совской по дороге к Галкиному дому. Вообще-то в мире последнее время творилось что-то невероятное! Вилька вполне законно и привычно встречался с Галкой, а Борька Соловей с «принцессой» Жанной.
Боже, сколько же Вилька топтался у дома Галки, сколько с грустью и непередаваемой болью смотрел в сторону ее окон, сколько мук изведал на ежедневных школьных посиделках, видя только ее одну!..
Однажды, 7 ноября, в день ее рождения, почти всем классом собрались в доме Галки. Крутили бутылку, затем шли в маленькую комнату и там целовались. Кому с кем выпадет. И выпало же!!! Он впервые ее поцеловал. Он ощущал ее горячее дыхание, ее губы. Пахло чем-то очень вкусным, пахло молоком…
Они простаивали до глубокой ночи у ее дома на дощатом мостике, под которым журчал ручей, бегущий к ставку с квакающими лягушками, под свисающими косами старой ивы, — и целовались… Если шел дождь, то они забирались в сарай и под шум дождя, под раскаты грома он целовал ее лицо, глаза, губы…
Пролетающая ворона, сволочь, видевшая Наполеона и пожар Москвы, каркнула и ляпнула на Вилькину рубашку темной жидкой слизью…
***
Прошло много лет. Прошла почти половина жизни. Кем же стали дети старого двора?
Они стали юристами, инженерами, летчиками, режиссерами, известными спортсменами, модельерами, партийными работниками…
И жаль, что нет уже в живых старика Ольшанского, Мани и Миши Мирсаковых и многих наших соседей по двору… Глядя на солидных мужчин, бывших «бандитов и гицелей», старик Ольшанский непременно сказал бы:
— И кто бы мог подумать, что из них будут люди!..
Минуточку… Вы не очень торопитесь? Я вас не задержу надолго. Вот, послушайте, я вам кое-что прочитаю… Это — Ийхок-Лейбуш Перец… Минуточку… Только очки нацеплю… Вот это место:
— …Я верю, факир, у каждого человека есть своя вера; это нить, которой боги привязывают нас к жизни! Я верю, что придет время настоящих людей с твердым позвоночником, людей, которые не захотят и не смогут сгибаться… Я хочу дожить до этого времени.
— Ты хочешь жить так долго?
— Нет… За будущее счастье я бы так дорого не стал платить… Я хочу уснуть и спать до той поры! Ты можешь это.
Факир молчит.
— Ты не хочешь сдержать слова?
— Не то, я думаю только, кто тебя разбудит? Я не смогу, мои дети и внуки тоже не смогут… Кто о тебе вспомнит?
— Это не страшно… Меня разбудит Время, не в тишине придет оно!
