Рангея Рагхав - Гибель великого города
Зачарованно смотрел Манибандх, как Вени расслабленно вскинула руки и чуть приподнялась, опершись на локоть, — хмурая, стыдливая, еще влажная от сна и опьянения.
— Вы так крепко спали, — сказал Манибандх, улыбаясь. — Я нарушил сон госпожи, мне не грозит наказание?
— Высокочтимый! О каком наказании вы говорите? — засмеялась Вени.
…Они вышли в сад, чтобы, укрывшись в тени деревьев от надвигающегося зноя, насладиться упоительной прохладой. Освежающий ветерок шелестел среди ветвей. Земли не было видно, так густо покрывала ее цветочная пыльца. На стеблях дурвы[9], подобно алмазам, сверкали капли росы. В шелковой зеленой листве суетились попугаи.
Перед ступеньками, спускавшимися в искусственное озеро, они остановились. Отсюда была хорошо видна дорожка, ведущая к воротам. Плавающие среди лотосов лебеди восхитили Вени. Теперь она окончательно пробудилась, только легкий след опьянения все еще не исчез из ее глаз. Временами она потягивалась всем своим гибким телом, стремясь вернуть живительную бодрость.
Манибандх говорил о красоте Вени и ее искусстве. Похвалы его не иссякали.
— Госпожа! Я никогда не позволил бы этой дерзкой певице бросить вам вызов, если бы весь город не верил в вас так же, как я. Люди могли подумать, что я ограждаю вас от поражения. Теперь все переменилось. Вы сами видели: вся знать Мохенджо-Даро оценила ваше искусство.
Слова эти заставили Вени задуматься. В самом ли деле она одержала победу в состязании? Поэт сказал, что дравидская танцовщица потерпела поражение, а что случилось потом, она уже не помнила… Но ее с таким почетом приветствовал весь народ!
— Скоро снова будет праздник, госпожа.
— Неужели, высокочтимый? — удивилась Вени — У вас так часты праздники?
— Да, госпожа! Разве вы не помните, что было решено на вечернем торжестве?
— О да, да, — смущенно подтвердила Вени.
— Не угодно ли вам купить новые украшения? В лавках Мохенджо-Даро найдется много товаров по вашему вкусу, — бесцеремонно предложил купец. — Не подобает прославленной танцовщице носить одни и те же одежды, надевать те же украшения. Люди осмеют Манибандха за то, что…
— Высокочтимый! — прервала его танцовщица.
— Госпожа! — невозмутимо продолжал Манибандх. — Неужели у самого входа в рай вас все еще обольщает видение ада?
— Высокочтимый, что вы говорите? — взволновалась Вени. — Что вы говорите! Я ничего не понимаю!
— Ты еще совсем наивна, а мир так сложен! — вдруг перешел на «ты» Манибандх. Насупив брови, он продолжал важно и высокомерно: — Ты должна знать: корабль Манибандха никто не смог удержать в своей гавани. Никаких бурь он не страшится, но ему нужен кормчий…
— Манибандх! — воскликнула Вени.
В тот же миг она пожалела, что не смогла вовремя прикусить язык. Слово вылетело, как стрела из лука, и вернуть его было нельзя. Вени крепко стиснула руки в досаде. Взглянув на Манибандха, она смущенно улыбнулась.
Услышав свое имя, Манибандх взял ее руку, ласково погладил нежную ладонь. В жарком прикосновении руки таится молния — порой она разъединяет людей, но чаще-властно притягивает их друг к другу, и тогда сама смерть не в силах их разлучить. Вени не смела двинуться, ее рука осталась в плену могучей руки купца. Словно некий чародей лишил ее сил и отнял у нее волю.
— Разве я свободна? — едва слышно произнесла Вени. — Высокочтимый…
— Называй меня Манибандхом! — перебил купец.
— Манибандх! Я должна тебе сказать… — Она оборвала начатую было фразу и сказала только: — Я не свободна!..
— Разве ты чья-нибудь рабыня? — удивился Манибандх. Подумав, он добавил: — Тот дравидский юноша — бедняк.
Манибандх слегка пожал ее руку, и ощущение его необычайной силы снова всколыхнуло душу Вени. До сих пор она знала только одного мужчину — это был поэт. Но в нем жила какая-то женственная мягкость, которую в супружестве восполняла непринужденность и решительность Вени. Сегодня же она стояла перед человеком, в котором все было — сила. Не дождавшись ответа, Манибандх глубоко задумался. Рука танцовщицы выскользнула из его ладоней. Слабым, молящим голосом она заговорила:
— Ты не любишь меня, Манибандх?
— Люблю! — сурово ответил тот.
Вени вздрогнула. Произнести так равнодушно и сухо это ласковое, блистающее, как алмаз, слово! Не этого она ожидала. Ей хотелось, чтобы сердце высокочтимого купца распахнулось перед ней и чтобы трепет, подобный порывам ветра, пронизал его душу. Словно змея, гневно поднявшая голову, в ней вдруг пробудилась ревность.
— Я люблю поэта, высокочтимый, — тихо сказала она. — Ты любишь меня, а я люблю поэта!
Голос ее дрожал, как у невинной девушки, испуганной прикосновением мужчины.
Но Манибандх по-прежнему оставался величаво спокойным, и это поразило Вени!
— Поэт любит меня! — снова сказала Вени.
— Нет, он не любит тебя! — воскликнул купец.
— Что ты сказал, Манибандх? — тревожно заговорила Вени. — Неужели все истинное в жизни можно так просто объявить ложным? Так легко разрушить то святое, что я до нынешнего дня с глубокой верой прятала в груди? Что ты сказал, Манибандх? Ты вонзаешь в меня ядовитые шипы неверия! Где же доказательства твоих слов?
— Для Манибандха никогда не было истиной проявление человеческой слабости! — сказал купец. Он верит только в разумное! Всякая вещь, попадая на острие рассудка, разрезается, как банан. И как бы сладок и ароматен ни был обман, ум человеческий рассеивает его без следа. Богатство, страсть, красота — ничто не сможет прикрыть ложь! Ты говоришь мне, что я пронзил твое сердце шипами неверия, что я пролил в него яд? Ты заблуждаешься, красавица! Я хочу вытащить из твоего сердца отравленный шип. И сейчас ты испытаешь страшную боль. Ты поступаешь, как человек, у которого вырывают из раны застрявшую в тело стрелу, и он кричит: «Не касайтесь ее, дайте мне умереть!» Если не вырвать этот шип, — горячо продолжал Манибандх, — он всегда будет причинять тебе боль. Заноза в сердце более опасна, чем колючка, вонзившаяся в ногу путника и мешающая ему идти. И мудро поступает тот, кто, презрев минутное страдание, выдергивает этот шип. Наберись мужества и выслушай меня! Поэт и есть тот самый шип, который вонзился в счастье твоей жизни. Сидя в клетке, как редкая птица, он хочет быть могучим, словно лев, но у него нет власти. И в бессильной злобе он мнит погубить все живое, остановить журчащие песни волн великого Инда, превратив их в каменные глыбы, и разбить звезды в небе. Но он ничего не достигнет, ибо только истинно великим людям дано обладать властью. Вени! Клянусь ступнями Махамаи, ни в почитании великого царя йогов, ни в служении самому богу, ни в самоотречении отшельников — жителей лесов и пещер — не найдем мы того удовлетворения, какое дает нам одно лишь сознание, что кто-то по-настоящему любит нас!
— Высокочтимый! Что же мне делать? — спросила Вени, вся дрожа. — Неужели это правда? Нет, нет, скажи мне, Манибандх, умоляю, что это все не так, что ты заблуждаешься!.. Я обещаю, что прощу тебе все…
Сердце Манибандха взвилось, как кобра, потревоженная палкой. Оскорбленный, он нанес ей последний удар:
— Поэт навис над тобой, как черное облако над восходящим солнцем. И облако это должно рассеяться, пролившись дождем, и сойти с неба на землю, под ноги людям. Его нужно иссушить, это облако! И ты сама сделаешь это!
— О чем ты говоришь? — воскликнула Вени.
— Прекрасная! Одним взглядом ты способна победить сердце мужчины. Но теперь нужна не притворная стыдливость, которой вы покоряете мужчину, обнимающего вас, не лукавые взгляды. Нужна смелость! И тогда ты, подобно огню, все сметешь со своего пути! Даже металл, с легкостью крошащий дерево, при встрече с огнем раскаляется, а потом делается жидким, как вода. Ты должна убрать поэта со своего пути!..
— Манибандх! — ужаснулась Вени. — Что ты говоришь? Я должна совершить убийство?
— Это не убийство, красавица, — сказал Манибандх, остановившись перед небольшим каменным изваянием льва. Человек приходит в мир, чтобы наслаждаться, а за это он платит любой ценой. Жители Мохенджо-Даро издавна были поклонниками радости. Их воздержание — это только философия.
— Нет, нет, я не могу решиться на это! Убить поэта руками, которыми я прижимала его к груди, слыша в биении его сердца пьянящий звон моих ножных колец. Своими руками убить человека, в каждой жилке которого струится любовь ко мне? Неужели я сама разорву его грудь и выну оттуда кровоточащее сердце? Это невозможно! Высокочтимый Манибандх, это невозможно…
Но купец с улыбкой прервал ее:
— Нет, красавица, это возможно! И ты сделаешь это. В пылу чувств ты забываешь о своем благе. Прислушайся к голосу своего рассудка! Как и всякий смертный, ты сама должна платить за все, что творишь в этом мире… Манибандх презирает того, кто, не успев совершить преступления, уже считает себя виновным. Только трусы ищут оправдания. Тот же, в ком живет чувство превосходства над другими, присущее настоящим властителям, всякий свой поступок возводит в закон и тем уже оправдывает его… — Вдруг Манибандх показал рукой на дорожку, ведущую к выходу. — Взгляни туда!
