Роберт Грейвз - Божественный Клавдий
Когда сенат получил мой ответ, было решено отложить заседание до полуночи. Предложил это Сентий, а поддержал его предложение сенатор, сорвавший перстень у него с пальца. Как только все проголосовали, сенаторы поспешно покинули храм и разошлись по домам, где запаковали кое-какие пожитки и, выбравшись из города, направились в свои поместья, — наконец-то они осознали шаткость своего положения. Наступила полночь, сенат собрался на совещание, но что за жалкий это был сенат: пришло меньше ста человек, и те были в панике.[25] Командиры городских батальонов тоже вернулись сюда, но как только совещание началось, потребовали у сената дать им императора. Это единственная надежда для Рима, напрямик сказали они.
Ирод был совершенно прав. Первым предложил себя Виниций. У него, по-видимому были сторонники, в том числе его двоюродный братец, этот крысенок Винициан, но их оказалось не так уж много, и консулы сразу указали ему его место. Они даже не поставили его кандидатуру на голосование. Затем, как и предсказывал Ирод, выдвинул сам себя Азиатик. Но Виниций тут же поднялся с места и спросил, неужели кто-нибудь отнесется к этому предложению серьезно. Началась драка, противники не жалели кулаков. Винициану разбили нос, и ему пришлось лечь на пол, пока не перестала идти кровь. Консулы с трудом восстановили порядок. Тут пришло известие о том, что городская стража и моряки присоединились к гвардейцам, а также гладиаторы (я забыл о них упомянуть), и Виниций с Азиатиком сняли свои кандидатуры. Никто другой на императорский титул не претендовал. Сенаторы разбились на группки и тревожно перешептывались между собой. На рассвете в храм вошли Кассий Херея, Аквила, Луп и Тигр. Кассий сделал попытку обратиться к сенаторам с речью, но уже первые его слова о славном возрождении республики были заглушены яростными криками со скамей, где сидели полковники, командующие городскими батальонами.
— Забудь о республике, Кассий. Мы решили избрать императора, и если консулы его нам не найдут, да побыстрей, да чтобы был нам по вкусу, больше они нас не увидят — мы пойдем в лагерь гвардейцев и присягнем на верность Клавдию.
Один из консулов сказал тревожно, глядя на Кассия в поисках поддержки:
— Нет, мы еще не решили окончательно, стоит ли назначать нового императора. Согласно последней нашей резолюции — принятой единогласно — в Риме восстановлена республика. Кассий убил Калигулу не ради нового императора — верно, Кассий? — а чтобы вернуть нам старинные свободы.
Кассий вскочил на ноги, побелев от гнева, и крикнул:
— Римляне, лично я отказываюсь терпеть иго императора. Если будет назначен новый император, я не колеблясь сделаю с ним то, что сделал с Гаем Калигулой.
— Не говори глупостей, — прервали его офицеры. — В императоре нет худа, если он сам хорош. Разве мы бедно жили при Августе?
Кассий:
— Ладно, я дам вам хорошего императора, если вы обещаете принести мне от него пароль, — я дам вам Евтиха.
Вы, возможно, помните, что Евтих был одним из «разведчиков» Калигулы. Он считался лучшим возничим в Риме и управлял упряжкой «зеленых» во время бегов в цирке.[26] Кассий хотел напомнить офицерам о всех тех хозяйственных работах, которые приходилось выполнять городским батальонам по приказу Калигулы: строить конюшни для скаковых лошадей, а затем чистить их под присмотром суетливого и грубого Евтиха.
— Видно, вам нравится стоять на коленях и соскребать навоз с пола конюшни по приказу императорского любимца, — сказал Кассий.
Один из полковников презрительно фыркнул:
— Хвастайся, сколько хочешь, Кассий, все равно ты боишься Клавдия. Признайся в этом.
— Я боюсь Клавдия? — вскричал Кассий. — Если сенат прикажет мне пойти в лагерь и принести оттуда его голову, я с радостью это сделаю. Я не могу вас понять. У меня не укладывается в сознании, как, прожив четыре года под управлением безумца, вы готовы отдать управление страной в руки идиота.
Но Кассию не удалось убедить офицеров. Они покинули сенат без единого слова, собрали своих солдат под ротными знаменами на рыночной площади и пошли в лагерь гвардейцев присягать мне на верность.
Сенат, вернее то, что от него осталось, потерял последних защитников. Каждый, как мне рассказывали, принялся упрекать своих соседей, никто больше и вида не делал, что предан республике, ведь попытку ее учредить постигла неудача. Если бы хоть один из них проявил мужество, мне не было бы так стыдно за мою родину. Я давно уже сомневался в достоверности некоторых героических легенд насчет древнего Рима, рассказанных историком Ливием, а услышав об этой сцене в сенате, я усумнился и в правдивости моего любимого отрывка, того, где описывается стойкость сенаторов после поражения на реке Аллии, когда на город наступали кельты и исчезла всякая надежда, что стены выдержат их натиск.[27] Ливий рассказывает, как молодые мужчины, способные биться с врагом, вместе с женами и детьми укрылись в городской крепости после того, как запаслись едой и оружием, решив держаться до конца. Но старики, чтобы не быть помехой осажденным, не последовали за ними и, надев сенаторские тоги и крепко сжав в руке сенаторские жезлы из слоновой кости, сели на сенаторские кресла в портиках своих домов и стали ожидать смерти. Когда я был мальчиком, старый Афинодор заставил меня выучить весь этот кусок наизусть, и я до сих пор его помню:
«Двери в дома патрициев были широко распахнуты, и захватчики, с благоговейным страхом взирая на сидевших под сводами галерей, были поражены не только сверхъестественным великолепием их одеяний и украшений, но и величественной осанкой и безмятежностью их лиц: казалось, это Боги.[28] Пришельцы стояли, дивясь им, как дивились бы священным изваяниям, пока, как гласит легенда, один из чужаков не принялся тихонько поглаживать бороду патриция по имени Марк Папирий — в те времена бороды носили очень длинные — и тот, поднявшись со своего седалища, не стукнул его по голове жезлом. Восхищение уступило место ярости, и Марк Папирий первым из патрициев встретил смерть. Остальные приняли ее от кровавой руки захватчиков, так и не встав с места».
Бесспорно, Ливий был прекрасный писатель. Он хотел склонить людей к добродетели своими вдохновенными, хотя и противоречащими истине сказаниями о величии Рима в стародавние времена. Увы, подумал я, особенного успеха в том ему добиться не удалось.
Теперь уже ссорились между собой Кассий, Луп и Тигр. Тигр клялся, что скорее покончит с собой, чем будет приветствовать в моем лице императора и станет спокойно смотреть, как возвращается рабство.
Кассий сказал:
— Ты сам не думаешь того, что говоришь, да и не пришло еще время для таких разговоров.
Тигр сердито вскричал:
— И ты тоже, Кассий Херея! Ты хочешь бросить нас? Видно, жизнь тебе дороже всего на свете. Ты хвалишься, что организовал убийство, но кто нанес первый удар — ты или я?
— Я, — не задумываясь, ответил Кассий. — И я ударил его спереди, а не сзади. А что мне дорога жизнь, так только дураку она не дорога. И я не намерен зря отказываться от нее. Если бы я последовал примеру Вара в тот день в Тевтобургском лесу более тридцати лет назад и покончил с собой, — ведь казалось, будто исчезла последняя надежда, — кто вывел бы оттуда восемьдесят человек, оставшихся в живых, и не давал бы передышки германцам, пока нам на смену не подошел Тиберий со всей армией? Да, я дорожил в тот день жизнью. Кто знает, вдруг Клавдий в конце концов решит отказаться от императорского поста. Его ответ не исключает такого намерения; от этого идиота всего можно ждать, к тому же он труслив как заяц. До тех пор, пока я не буду твердо знать, что он собирается делать, я не стану накладывать на себя руки.
К этому времени сенаторы разошлись, а Кассий, Луп и Тигр спорили, стоя в пустом вестибюле. Когда Кассий посмотрел вокруг и увидел, что они остались одни, он разразился смехом:
— Ну не смешно ли нам, не кому-либо, а нам, ссориться между собой! Тигр, пойдем позавтракаем. И ты с нами, Луп! Пошли!
Я тоже в это время завтракал, проспав немногим более часа; и тут мне сообщили, что в лагерь прибыли консулы и эти твердокаменные республиканцы-сенаторы, участвовавшие в полночном заседании и желающие засвидетельствовать свое почтение и поздравить с восшествием на престол. Полковники были очень довольны и насмешливо сказали:
— Они пришли слишком рано, пусть подождут.
Я не выспался и был не в духе; что до меня, сказал я, у меня нет желания их принимать: я предпочитаю людей, у которых хватает храбрости не отступать от своих убеждений. Я постарался выбросить сенаторов из головы и продолжал свой завтрак. Хорошо, Ирод, поистине вездесущий в эти два богатых событиями дня, спас им жизнь. Германцы напились, и у них зудели руки от желания подраться; схватив ассагаи, они уже были готовы убить сенаторов, упавших на колени с мольбой о пощаде. Гвардейцы не делали никаких попыток вмешаться. Ироду пришлось прибегнуть к моему имени, чтобы утихомирить германцев. Он вошел в столовую, как только поместил вызволенных им из беды сенаторов в безопасное место, и сказал шутливо:
