Томас Дональд - Маркиз де Сад
Несмотря на то, что сие вызывало негодование его соседей в Аркейе, девушек для плотских ночных утех Сад предпочитал нанимать группами. Кроме того, это в какой-то степени позволяло им чувствовать себя в относительной безопасности. Ему даже приходилось испытывать некоторые неудобства, поскольку он едва ли мог выдержать несколько половых актов, необходимых для приведения в исполнение его эротических мечтаний. В своих литературных творениях одинокому герою, осаждаемому группой юных рабынь, маркиз предлагает несколько способов и рецептов по восстановлению потенции. Например, в примечании в «Жюстине» он пишет, что девушка, обслуживающая подобного мужчину, должна уметь владеть руками и губами, а также знать, как использовать согретую одежду, а сам мужчина обязан иметь опыт по внутреннему и наружному применению алкоголя.
На практике и в теории художественного вымысла в спектаклях Сада на помощь герою и в качестве его замены приходили слуги мужского пола. Банальная оргия превращалась в хорошо поставленный спектакль, хотя разворачиваемое в нем действие выглядело вполне реально. Ход событий и их детализация, как правило, разрабатывались Садом заранее. Использование других мужчин, послушных приказам героя в отношении с молодыми женщинами, является стержневым моментом «120 дней Содома». Fouteurs[7] не играют самостоятельной роли в схеме событий, а только являются уполномоченными представителями своих хозяев, воплощающими в жизнь самые невероятные предложения, которые при виде столь прекрасного гарема приходят на ум их господам.
Ходили слухи, что для своих развлечений в petit maison в Аркейе Сад использовал не только девушек, но и мальчиков. Хотя они вполне могли помогать ему с девушками из предместья Сен-Антуан, имелись все основания подозревать Сада в бисексуальности, проявления которой вскоре стали более заметны. Ла Мьерр из Французской академии однажды на вечере оказался сидящим рядом с Садом, которого назвал «одним из тех очаровательных людей, главное достоинство которых состоит в том, чтобы развлекать мужчин и утомлять женщин рассказами о сексуальных победах, порой реальных, но большей частью вымышленных». Ла Мьерр более чем достаточно узнал своего соседа, когда тот, повернувшись к нему, как бы между прочим поинтересовался, кто в академии самый красивый мужчина. На что Ла Мьерр холодно ответил: «Никогда не думал на сей счет. Лично я всегда полагал, что вопрос мужской красоты находится в сфере интересов того типа людей, имена которых в приличном обществе не произносятся». Снобу горячо зааплодировали те, кто считал, что Сад к использованию пола противоположного присовокупил развращение лиц одного с ним пола.
— 4 —
Маркиз все еще продолжал делать различия, пусть не абсолютные, между любовницами, с которыми предавался более привычным любовным утехам в своих парижских апартаментах, и теми девушками, которых нанимал для развлечений в petit maison. Молодые актрисы типа мадемуазель Колетт, как правило, не отказывались от содержания в двадцать пять луидоров в месяц за то, чтобы переспать с ним, время от времени принимая участие в сексуальных фантазиях, подсказанных ему собственным богатым воображением. Но в число женщин, нанимаемых для оргий в Аркейе, они не входили. Нет никаких свидетельств в пользу того, что у себя дома он тоже занимался групповым сексом, прибегал к порке, спринцовкам и клизмам, которые были в ходу на устраиваемых им вечерах. В этом ничего удивительного не было, так как мужчина такого типа, как правило, жил в Париже нормальной жизнью женатого человека, а для удовлетворения нескромных желаний держал petit maison. Сад же парижские апартаменты использовал для удовлетворения нескромных желаний, а petit maison — для таких форм извращений, который закон не без оснований классифицировал как «outree»[8].
К концу 1764 года двадцатичетырехлетний Сад снискал себе такую репутацию, что большинство публичных домов Парижа, не без содействия полиции, отказывались открывать перед ним свои двери. В Аркейе девушки подвергались порке и ходили упорные слухи о содомии. Но обвинения эти до уровня официальных не поднимались, поскольку и сами нанятые женщины имели все основания опасаться последствий придания делу законного хода. В начале 1765 года у маркиза появилось много других дел, которые заставили его на некоторое время забыть о публичных домах и их обитательницах. Мадемуазель Колетт ему порядком надоела, и он сменил ее на мадемуазель де Бовуазен.
В свои восемнадцать лет де Бовуазен выглядела настоящей красавицей и находилась на содержании графа дю Барри. Она училась балетному мастерству для выступлений в «Опера», но, как говорили, техника на сцене значительно уступала ее искусству в спальне. Наряду с другими танцовщицами, включая мадемуазель Ле Клер, мадемуазель Ривьер и мадемуазель Ле Рой, воспитанницами Королевской академии музыки, она входила в число любовниц Сада. По свидетельству философа Ла Меттри, неразборчивость в половых связях стала неотъемлемой частью профессии, получаемой в стенах балетной школы. В случае мадемуазель Бовуазен, Сада к ней могли привлечь слухи, что свою благосклонность она распространяет не только на мужчин, но и на женщин. Кто лучше, чем такая молодая женщина, мог подыскать участниц для его развлечений? Более того, у нее для таких целей имелось два дома. Один удобно располагался на улице Сен-Оноре, второй — на Дез-Экю.
Летом 1765 года Саду пришлось посетить Ла-Кост. Дела поместья и необходимость собрать налоги требовали там его присутствия. Ожидалось, что он прибудет в качестве губернатора Мазана. Эту должность раньше занимал его отец, а маркиз теперь получал жалование, выплачиваемое королевским казначейством. В Провансе выразили одобрение, когда узнали о его приезде в сопровождении своей молодой жены. Супружескую пару деревенские жители встречали в июне, и замок на вершине холма стал местом увеселений, устроенных Садом для соседей и гостей. Дом в Мазане с красивым эркерным фронтоном смотрел на виноградники и вишневые сады, простиравшиеся на равнине, тянувшейся до Карпентраса, расположенного на западе. Лето он провел, живя то в романтическом шато Ла-Коста, возвышающемся над деревней на вершине холма, то в городском доме в Мазане.
Маркиза де Сад разделяла увлечение мужа любительским театром и летом 1765 года принимала активное участие, в его постановках в Ла-Косте. Северная галерея замка стала для Сада тем местом, где он нашел выход своим честолюбивым замыслам драматурга и режиссера. Те, кто видел маркизу, воплощавшую свои драматические таланты, не могли не любоваться ее красотой, хотя она оказалась не такой высокой и величавой, как ожидалось. Удивление вызывало то, что, отдаваясь актерской игре, женщина совершенно забывала о своем положении в обществе. Из Сомана приехал аббат де Сад, увидел ее на одном из летних банкетов в Ла-Косте — и разразился скандал. Та, которую гости и деревенские зрители принимали за маркизу де Сад, на самом деле оказалась мадемуазелью де Бовуазен. Саду очень хотелось привезти любовницу в Ла-Кост, чтобы использовать ее театральный талант в постановках своего частного театра. Но лучшего способа, чем выдать актрису за свою жену, которая в то время находилась в Эшоффуре, он придумать не мог. Слишком маловероятным представлялось то, что те, кому будет представлена мадемуазель де Бовуазен, знают, как на самом деле выглядела маркиза де Сад. Словом, если бы на будущий год в Ла-Кост вместе с мужем отправилась бы настоящая маркиза, никто из арендаторов не рискнул бы обвинить ее в самозванстве.
Аббат де Сад, сообразил, что эта молодая женщина не может быть женой его племянника. Какое-то время, казалось, он держал секрет при себе. Но некоторая несообразность ее поведения и манер дала повод для пересудов. Слухи распространились и достигли Эшоффура. В Провансе тетушка Сада, аббатиса де Кавайон, написала ему укоризненное письмо. В ответ маркиз не посчитал нужным скрывать личность любовницы, которую привез в Ла-Кост. Более того, он вместо извинений сам перешел в наступление, напомнив тетке, что та не слыла такой моралисткой, когда ее собственная сестра, предположительно мадам де Вильнев, открыто жила со своим любовником. «А тогда Ла-Кост вы не считали проклятым местом?»
Новости, достигшие ушей мадам де Монтрей, тещи Сада, не могли не встревожить ее. Но гнев свой она первым делом обрушила на аббата де Сада, обвинив его в том, что тот во время пребывания в Ла-Косте, обнаружив обман, промолчал. Монтрей говорила, если все прочие тайные измены Сада считались оскорбительными для дочери и ее самой, то его уловка с мадемуазель де Бовуазен явилась пощечиной всему Провансу. С укоризной в тоне, больше похожей на сетование на судьбу, она добавляла, что ей и всей семье и так пришлось много потрудиться, чтобы замять прежний скандал и позаботиться об интересах ее зятя, а вместо благодарности в ответ на эти их труды они получили выходку с мадемуазель де Бовуазен. Но аббат де Сад, видя, как может оказаться побитым Монтрей, с одной стороны, и аббатисой Кавайонской, с другой стороны, отступился от них всех и заявил: на банкете в Ла-Косте он не присутствовал и даму, сопровождавшую племянника, не видел.
