Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун
— Что ж, прорицателями тоже не стоит пренебрегать в таких случаях! — рассмеялся Ибн Махан, и что-то похожее на интерес блеснуло в его глазах. — Особенно, если их предсказания соответствуют истине. Ну, богослов, известно ли тебе событие, которое взволновало нас?
— Возможно, что и известно, — ответил Садун как можно более непринужденно.
— Новость, о которой вы здесь шепчетесь, — вмешался аль-Хариш, — он знал много часов тому назад!
— Что же это за новость? — притворился непонимающим Ибн Махан.
Аль-Хариш взглянул на Сельмана, и тот понял, что час его пробил.
— Смерть ар-Рашида для меня не новость, — сказал он спокойно. — Мне показалось, что я могу узнать еще кое-что, и я сегодня вечером занялся магией… Но возможно ли случиться такому, что мне открылось?
Глава 22. Замешательство Ибн Махана
Ибн Махан вздрогнул от неожиданности и уставился на начальника почтового ведомства, словно ожидая, что тот разделит его недоумение. Но тут вступил в разговор Ибн аль-Фадль:
— Ты знаешь о чем-то еще, кроме смерти ар-Рашида?
— Халиф, да будет милостив к нему всевышний, — степенно ответил Садун, — был нездоров еще до отъезда в Хорасан, и все мы могли предвидеть его кончину. Но магия открыла мне другое… Я бы поведал это вам, но лишь при том условии, что вы обещаете не рассказывать господину нашему аль-Амину, — пусть узнает сам, но не от меня.
Понятно, мнимый богослов вовсе не имел в виду того, что говорил: поставленное условие должно было расшевелить любопытство присутствующих, это была обычная уловка хитреца. Ведь если говорить о своем желании сохранить тайну (боже упаси, кто узнает!), то можно быть уверенным, что всякий узнавший сообщит об этом (конечно же, по секрету!) всем, кому может, расписав заодно и скромность такого человека.
Так оно и вышло: Ибн аль-Фадль, услышав просьбу Садуна, тут же загорелся желанием немедленно проникнуть в тайну.
— Если ты знаешь что-то стоящее, — заговорил этот красавец, — то в твоих же интересах довести сию новость до господина нашего аль-Амина и тем снискать его милость. Но известие это в самом деле важное?
— Тайна, которая мне открылась, имеет к господину Ибн аль-Фадлю касательство большее, чем ко всем присутствующим, — многозначительно заметил Садун.
Сын визиря, сам того не замечая, подвинулся ближе к говорящему.
— Что такое?.. И почему это должно касаться Ибн аль-Фадля в особенности? — забеспокоился он, не предполагая, что богослов может знать его в лицо.
— Тайна сия затрагивает Ибн аль-Фадля, поскольку связана с его отцом… то бишь, с твоим отцом…
То, что прорицатель знает его, не слишком удивило молодого повесу, — сейчас им целиком владело желание выведать секрет. Он посмотрел на Ибн Махана, прося у того помощи.
— Твои слова очень многозначительны, — сказал Ибн Махан. — Откройся нам, а там посмотрим. Я обещаю тебе милость нашего повелителя, если ты ее заслужишь.
— Ты, верно, хотел сказать «эмира верующих»? О, милость его — огромное счастье! Ведь все мы — его рабы!
— Почему ты называешь его эмиром верующих? — удивился Ибн Махан. — Ведь пока аль-Амин не более, чем первый престолонаследник! Пусть ар-Рашид и скончался, но станет ли аль-Амин халифом — еще вопрос.
— Он — уже халиф. Он и только он один. Все решено!..
Ибн Махан понял: вот она, новость!
— Он — халиф! Как это произошло?
— Это произошло, — тут ясновидец направил указующий перст на Ибн аль-Фадля, — стараниями господина нашего визиря, его отца!
Все повытягивали шеи, чтобы лучше слышать. Аль-Хариш, не менее других пораженный услышанным, вскричал:
— Так вот какую новость ты узнал после нашей встречи! Выкладывай все начистоту!
Садун горделиво выпрямился на своей подушке и, потупив глаза, словно читая невидимую книгу, лежавшую перед ним, начал пересказывать то, что услышал от Бехзада. За напряженным молчанием угадывалось, как колотятся сердца пораженных его рассказом собеседников. Особенно был взволнован Ибн аль-Фадль, переполненный гордостью за своего отца, оказавшего важную услугу аль-Амину. Кое-что из рассказанного он уже знал раньше и теперь, услышав, чем все закончилось, поверил в правдивость слов Садуна. И не успел тот окончить, как сын визиря оказался рядом с ним и в восторге стал похлопывать его по плечу.
— Благословение божие с тобою! Подлинно, ты — величайший прорицатель!
Ибн Махан умел сдерживать свой восторг.
— А достоверно ли то, что ты рассказываешь здесь, приятель? — спросил он.
Гордо выпрямившись, Садун высоко вскинул брови.
— Я говорю то, что мне открыла магия, — губы его скривила усмешка. — Не припомню, чтобы она когда-либо подводила меня.
Салям, начальник почтового ведомства, был погружен в глубокое молчание; он казался сам себе ничтожным вместе со своей незначительной новостью.
— Если богослов не обманывает, — обратился к аль-Харишу Ибн Махан, — то все, что он сказал, весьма важно. За это я могу обещать ему место главного прорицателя при халифском дворе. О том, что слышали, пока никому ни слова! Посмотрим, что будет дальше.
Он достал из-под подушки маленький кошелек с монетами и протянул его Садуну со словами:
— Вот тебе за долгий путь сюда, хватит на первый случай.
Садун отстранился и спрятал руку за спину, всем видом выражая презрение к подаянию. Рука Ибн Махана с кошельком повисла в воздухе: он с удивлением посмотрел на аль-Хариша. Тот рассмеялся, забрал кошелек и сунул его обратно под подушку:
— Прорицатель оказывает нам услуги не за вознаграждение, но только во имя дружеского расположения.
Это произвело впечатление, и начальник тайной службы поспешил исправить ошибку.
— Не беда, получит сторицей, если удастся приблизить его к халифу, — сказал он.
Богослов поднялся.
— Прошу простить за беспокойство, вы давно бы уже могли почивать, — сказал он.
Ибн Махан невольно тоже встал, обычное высокомерие его куда-то исчезло, впрочем, ему был крайне необходим этот человек с его удивительным даром.
К людям, обладающим широкими познаниями, обычно так и относятся: их встречают, как и прочих людей, по одежке. Часто случается нам сидеть с человеком неказистой внешности, ничего, кроме презрения к нему и чувства собственного превосходства над ним, не испытывая, пока тот не заговорит; тогда, при виде его ума и образованности, пренебрежение в нас сменяется уважением и признанием его достоинств. И если, допустим, когда он входил, мы не встали, то после, узнав глубину его ума, не преминем подняться при прощании, выказав ему почет и уважение.
Это и случилось с Ибн Маханом. Теперь он понимал, что принял прорицателя излишне холодно, но ведь он счел его сперва за очередного плута, ищущего его милости. Однако талант этого человека, а также его презрение к деньгам внушали уважение. Поэтому начальник тайной службы не только встал, но и проводил гостя до двери, попросив прийти завтра.
Вернувшись, Ибн Махан рассыпался в похвалах аль-Харишу, ведь это он познакомил их с таким замечательным человеком.
Предводитель бродяг вспомнил о Хамиде, оставшемся за дверью.
— Не за что меня особенно хвалить, господин, — сказал он. — Знаю, милость твоя к нам беспредельна, — тут он позвал Хамида; юноша подошел и остановился перед Ибн Маханом. — Этот мальчик очень мне дорог, и я бы хотел, чтобы он попал в число наемников, несущих службу в халифском дворце. Окажи милость, определи его туда.
Склонившись, юноша поцеловал Ибн Махану руку и застыл в молчании, всем своим видом выражая почтение.
— Ступай сейчас в помещение для слуг, — распорядился Ибн Махан. — А завтра начнешь службу. Будь покоен, — добавил он, обращаясь к аль-Харишу, — я исполню твою просьбу.
Аль-Хариш поблагодарил и, простившись, вышел.
Что касается Ибн аль-Фадля, то он был восхищен и обрадован больше всех. Такой прорицатель мог быть полезен и ему лично. Он поспешил выйти вслед за Садуном и аль-Харишем. Посторонних рядом не было, и сын визиря тихонько шепнул богослову, что намерен доверить ему дело, к халифату на этот раз отношения не имеющее. Так что пусть тот зайдет к нему в ближайшее время.
Садун почтительно поклонился и ушел вместе с аль-Харишем. На пороге они распрощались, и богослов поехал своей дорогой. До рассвета оставались считанные часы.
А начальник почтового ведомства в эту ночь уже не ложился: ему нужно было подготовиться к аудиенции у аль-Амина, чтобы передать известие о кончине его отца. Вообще-то он был обязан сообщить эту новость сразу по получении ее, но он не мог удержаться, чтобы не сообщить ее сперва начальнику тайной службы. Едва рассвело, Салям отправился в Замок Вечности — место пребывания аль-Амина, чтобы поведать престолонаследнику о кончине халифа ар-Рашида.
