Борис Тумасов - Зори лютые
Но там, в замке у Глинского, он, Курбский, никак не предполагал, что, став королем и великим князем, Сигизмунд начнет столь скорые сборы к войне.
Узнав о случившемся на сейме, Курбский решил повидать великую княгиню Елену. Верно, надо торопиться в Москву рассказать обо всем государю. Курбский велел начинать собираться в дорогу. Неожиданно прискакал к Курбскому холоп Глинского с письмом. Звал литовский маршалок к себе князя Семена.
Несмотря на поздний час Курбский сел в возок.
Город спал. Темные улицы безлюдны. Стук копыт и грохот колес по булыжной мостовой нарушали ночную тишину.
Ездовым путь знакомый. В раздумье князь Семен не заметил, как въехали в ворота. Освещенная факелами усадьба Глинского напоминала военный лагерь. Двор заполнила вооруженная челядь. У коновязи подседланные кони.
Дворецкий Владек встретил Курбского, засуетился.
— Прошу, пан. Пан Михайло заждался.
Княжеские хоромы многолюдны. На Курбского никто не обратил внимания. Теперь князь Семен понимал, Глинский покидает Вильно. Но куда и зачем?
Дворецкий ввел Курбского в освещенную свечами просторную комнату, сплошь уставленную полками с книгами, с восточными коврами на полу.
Глинский писал, сидя спиной к двери. Услышав шаги, поднялся, пошел навстречу. Махнул дворецкому:
— Оставь нас. — И, взяв Курбского под руку, усадил в кресло, сам уселся напротив. Положив ладонь на высокий, красного дерева столик, сказал:
— Прости, князь Семен, что потревожил тебя в столь поздний час, но не без нужды. Случилось то, чего я опасался. Известно ли тебе о нынешнем сейме?
Курбский кивнул.
— Коли известно, не стану рассказывать. И о чем речь на нем вели, тоже знаешь?
Курбский усмехнулся.
Глинский покрутил головой:
— Скоро слухи летят. Тогда не станем попусту время терять. И ты спешишь, князь, и я тороплюсь.
— Куда же ты, князь Михайло, отъезжаешь? — спросил Курбский.
— В секрете не держу, — ответил Глинский. — Пока в свои минские земли. Но я, князь Семен, не для того тебя позвал, чтоб об этом уведомить. И не жаловаться на оскорбление. За ту обиду сочтусь и королю не прощу, что суда не дал мне, Яна не наказал. Тебя, князь Семен, я позвал для разговора доверительного. Ответствуй, есть ли у тебя слуга расторопный и надежный?
— А кто из князей либо бояр холопа верного не имеет? — вопросом на вопрос ответил Курбский.
— То так, — согласился Глинский. — Написал я грамоту государю Василию. И отвезти ее надо немедля, да так, чтоб о ней до поры паны не прознали, иначе перехватят гонца и очутится письмо в руках Сигизмунда. Да и сам разумеешь, свою судьбу доверяю тебе, князь Семен.
— Пошлю, князь Михайло, такого слугу, какой птицей в поднебесье пролетит, а уж государю грамоту твою доставит. Сегодня же отряжу гонца.
Глинский, не поднимаясь, повернулся, вытащил из ящика свернутый в свиток лист пергамента, протянул Курбскому.
— От того, князь Семен, как скоро станет известно государю Василию написанное здесь, зависит многое… Ну, прощай, князь.
* * *Приглянулась Настюша тиуну, принялся он друзей уговаривать: «Не отдал Аниська девку добром, возьмем силой».
А товарищи у Еремки ему под стать, без жалости. Мельник Влас, коротконогий, морда сытая, от жира лоснится, да егерь Тимоха, на Еремку смахивает, подбородок зарос рыжей бородой.
У Власа мельница водяная на плотине. Ниже запруды омут, за мельницей лес. Глухомань. Для лешего самые любимые места. Поговаривали, что мельник знается с нечистым. Так ли, нет, но был Влас угрюм и на добро скуп.
В апреле-пролетнике задождило, развезло. С полудня Еремка с Тимохой завернули на мельницу. Пусто. Завоза до новины нет, и колесо стоит мертво. Влас спал. Услышав гомон, поднялся нехотя, глаза продрал. А Еремка с Тимохой уже за стол усаживаются. Тиун рукавом пыль смахнул, на край стола грудью навалился, зевнул. Почесал мельник затылок, спросил:
— Откель?
Тимоха свое проронил:
— Тащи бражку.
Влас голову в угол сунул, достал жбан и корчагу.
Пили, хмелели мало. Закусывали луковицами и сушеными окунями.
Незаметно ночь подступила. Влас огонь высек, вздул лучину. Еремка в который раз завел свое:
— Проучим Аниську.
Влас отмалчивался. Тимоха отвернулся от Еремки, разгрыз луковицу, прожевал с хрустом. Потом стукнул кулаком по столу, прохрипел:
— Айдайте! — и поднялся.
Под сапогами жалобно скрипнули половицы. Вышли с мельницы. Темно.
Дождь прекратился. Безвременно. В ночном лесу ухал и плакал филин. Отвязали коней. Не подседлывая, охлюпком, поскакали в сельцо. У Анисимовой избы остановились, привязали коней к дереву.
Еремка потоптался у двери. Тимоха оттолкнул его.
— Будя, чего пляшешь. Не затем ехали.
Ввалились в избу. Мельник с егерем подмяли сонного Анисима, связали. А тиун тем временем Настюшу за косу из избы выволок, кинул на круп коня, погнал из сельца. Тимоха с Власом за ним.
На крик пробудилось все село. Всполошились мужики, вдогон кинулись, да Еремку с дружками ночь укрыла.
* * *Узнал Анисим, кто его обидчики. Наутро, едва рассвело, отправился на княжеский двор. Долго дожидался тиуна. Тот заявился чуть не в полдень, весь взъерошенный, глаза с похмелья мутные. Увидел Анисима издалека, с коня соскочил, руки в бока упер, спросил грозно:
— Чего надобно?
Подошел Анисим поближе, взмолился:
— Отдай Настю…
— Какую такую? — оскалился Еремка.
— Аль не знаешь? К чему глумишься? Тебе потеха, а мне — печаль.
Тиун нахально рассмеялся:
— Я тебя на поле упреждал, сам виновен.
— Добром прошу, — снова сказал Анисим. — Не доводи до княжьего суда.
Еремка рассердился, крикнул:
— Княжьим судом стращаешь? А этого не хотел? — и ткнул под нос Анисиму кукиш. — Я сам тут для вас, смердов, суд и расправа. Убирайся добром. Не был я у тебя и ведать ничего не ведаю!
Не стерпел Анисим, сжал кулаки, кинулся на тиуна. Тот взвизгнул, отпрянул. На подмогу Еремке кинулись холопы. Избили Анисима, за ворота выволокли…
Пошел Анисим в Кремль правды искать у государя, но рынды не то что в хоромы великокняжеские не впустили, еще и взашей с высокого красного крыльца столкнули.
Не день и не два, до самого мая, травня-цветенья, мыкался Анисим в поисках Настюшки, да так и не нашел.
Караульный мужик, что ночами сторожил княжеское подворье, сжалился над Анисимом, сказал: «Не ищи ее здесь. Нет тут твоей Насти. Лихой человек тиун…»
* * *День у Сигизмунда начинается поздно. Еще король спит, а в передней уже толпятся паны, ждут королевского выхода. Переговариваются, подчас бранятся меж собой.
На второй день после сейма у панов только и разговоров, что об отъезде королевского маршалка. Обсуждают паны, шумят. Всех больше поносит Глинского Ян Заберезский.
— Гордостью обуян маршалок, оттого и правды не терпит! — кричит он, размахивая руками.
— От правды бежит, — подхватывают Яна в несколько голосов паны.
Седой воевода Лужанский поддакивает:
— Многими привилегиями наделен князь Михайло. Не оттого ль вознесся высоко?
Заберезский подбежал к нему, затряс головой:
— Верны слова твои, воевода. Лишить Глинского привилегий!
— И земель! — в тон Заберезскому выкрикнул один из панов.
Пан Радзивилл согласно покачивает головой.
За гомоном не заметили короля. Он остановился в дверном проеме, глаза сощурены.
— О чем спор, панове?
У Сигизмунда голос резкий, высокий.
Ян заторопился к королю, растолкал панов.
— Король и великий князь, маршалок Глинский отъехал из Вильно.
Сигизмунд нахмурился, недовольно оборвал:
— А разве паны литовские лишены вольностей? Эка невидаль, маршалок Михайло Вильно покинул. Так из-за того всколготились, королю сон разогнали. — И уже спокойней добавил: — Вчера Глинский, завтра — ты, Ян, либо ты, воевода Лужанский. Не стоит об этом речи вести, панове.
— Но, король и великий князь, — осмелился вставить слово Заберезский. — Есть слух, что маршалок Михайло списывается с великим князем Московским…
— Истина ли это либо твои досужие вымыслы, Ян? — нахмурился Сигизмунд.
— Мои люди донесли, вчерашней ночью у Глинского был князь Курбский, — приложил руки к груди Заберезский. — К чему?
Сигизмунд щипнул тонкий ус, задумался. Паны смолкли, с короля глаз не сводят. Наконец, обращаясь к Заберезскому и Лужанскому, Сигизмунд проронил:
— Вам, панове, препоручаю догляд за маршалком. Да и с князя Курбского глаз не спускайте. Русского князя не дозволяю пускать из Вильно. Але вознамерится ехать, силой ворочать. Холопов его тоже перехватывать, коли посылать князь Курбский вздумает на Русь.
* * *Всю неделю караулил Анисим, когда Еремка с Тимохой на мельницу отправятся. Под воскресный вечер увидел, как сели они на коней, выехали из княжеской усадьбы. Анисим за ними следом поспешил. Шел, дороги не разбирая. Местами ноги по щиколотку в грязь вязли. Лапти размокли, скользко. Сокращая путь, свернул на лесную тропу. Затрещали под ногами сухие ветки. Смеркалось. В лесу темнело быстро. Анисим торопился, боялся с пути сбиться. Запыхался. Из леса выбрался уже у самой мельницы. Под деревом кони привязаны. Завидели человека, заржали. Анисим обрадовался. Значит, не ошибся, сюда тиун с егерем путь держали. Спрятался в кустах. Из мельницы вышел Влас, постоял. Слышит Анисим, Еремка мельника позвал: