Борис Кокушкин - Рабыня Малуша и другие истории
Мария Игнатьевна взялась было за фотографию, чтобы освободить ее из уголков, но вдруг остановилась.
– Знаешь что, девочка? Не стоит тебе брать фотографию Саши. Прежде всего, здесь изображены враги новой власти. Увидят – начнутся расспросы-допросы: кто здесь, почему хранишь? Беды не оберешься. И потом, Капитону будет не очень приятно, что ты хранишь память об Александре. Пойми меня правильно, деточка…
– Я понимаю. Вы правы…
– Кстати, у Капитона есть фотографическая карточка, где он заснят в форме?
– Ой, он показывал мне. Сидит, руки сложил, в папахе – такой смешной…
– Скажи ему, чтобы он ее уничтожил, а лучше отдал нам. Мы сохраним и будем время от времени вспоминать о вас.
– Хорошо, я обязательно скажу…
Через четыре дня в дом, где жила Мария Игнатьевна с Аглаей, прискакал поручик Афанасьев с денщиком полковника.
– Васечка, что случилось? – встревожилась женщина.
– Не волнуйтесь, пожалуйста, – начал ее успокаивать он. – Владимир Георгиевич жив и здоров и велел вам кланяться.
– Ну, слава Богу! Как там дела на Перекопе?
– Откровенно говоря, хорошего мало. Испытываем недостаток в патронах, снарядах, но пока держимся. Правда, уже подготовлен приказ об отходе в Севастополь. – Да что же это такое! Неужели на этих красных нет никакой управы?
В ответ поручик только пожал плечами.
– А ты здесь по делам или как? – продолжала допытываться Мария Игнатьевна. – Я послан господином полковником специально, чтобы помочь вам перебраться в Севастополь. Квартирьеры туда уже посланы.
– Опять бежать! – вздохнула Мария Игнатьевна. – Когда это только кончится?
– Судя по всему, уже скоро, – вздохнул Васечка.
– Вам-то, молодым, все это – приключения своего рода, – заворчала Мария Игнатьевна. – А нам-то каково в нашем возрасте? Мотаться по всей стране, не имея своего угла, где можно преклонить голову и жить в покое…
– Что делать? Ситуация!..
– Ситуация! Проворонили, профукали страну, а теперь плечиками пожимаем. Ситуация, дескать! Раньше-то куда глядели, служивые? Клятву-то надо было давать империи, а не душке Николеньке с его полоумным Распутиным.
И уже успокоившись, она взяла под локоть молодого человека:
– Извините, Васечка, нервы уже не выдерживают.
– Да я все понимаю, – пробормотал он, опустив голову. В таком состоянии он еще не видел обычно сдержанную и спокойную жену полковника.
– Простите, мой друг, – еще раз извинилась женщина, окончательно успокоившись. – Когда мы идем в очередной отступ?
– Да как соберетесь, так и двинемся…
– Что там собираться? Мы почти ничего и не распаковывали. Привычка уже выработалась – постоянно нестись куда глаза глядят. Завтра будем готовы.
– А я пока поищу бричку или телегу какую-нибудь…
– Спасибо тебе, голубчик, за заботу о нас.
– Ну, что вы, мадам, – зарделся Васечка. – Не стоит благодарности…
На другой день, погрузив чемоданы и узлы на татарскую арбу и разместившись в бричке, небольшая экспедиция отправилась на юг, в последний путь по родной земле.
– Казаки генерала Антона Ивановича Деникина дерутся с небывалым ожесточением, – рассказывал поручик Марии Игнатьевне. – Если бы не они, совсем бы плохо было. Но и гибнет их немало…
Положив руку на кисть молодого офицера, женщина прервала его излияния:
– Ты сам-то как думаешь устроиться за границей? Где думаешь остановиться?
– Откровенно говоря, ничего в голову не приходит. Думаю об этом все время, но все напрасно. Батюшку и матушку – мне сообщили – красные расстреляли. За границей никого из родственников или знакомых нет. Здесь оставаться нельзя, – дворяне, значит, враги народа. А то, что эти дворяне не богаче лавочника средней руки и жили своим трудом, никого не волнует.
– Так что, у тебя никого не осталось?
– Есть дядя по батюшке в Тверской губернии. А может быть, и был… Никаких сведений о нем…
– Беда…
– Это всеобщая наша беда. Сколько народу положили и еще положат…
– Да уж…
Говорить было тягостно, да и не о чем…
Всю оставшуюся дорогу они практически не разговаривали, с тоской посматривая по сторонам, словно хотели запомнить их на всю непредсказуемую жизнь.
В Севастополь въехали уже под вечер. Для семейства полковника выделили две приличные по размерам комнаты в кирпичном двухэтажном доме неподалеку от часовни, возведенной в честь героического воинства Крымской войны. На удивление, она сохранилась в прекрасном состоянии.
Сразу после завтрака поручик пришел к Марии Игнатьевне и, оглядевшись, спросил:
– А где денщик? Сбежал, сукин сын?
– Василек, упрекнула она его. – Enfant terrible![96]
– Pardon, madam[97], – смутился он. – Где же он?
– Я дала ему денег и послала купить себе цивильную одежду. Заодно и сбрить усы, чтобы он не был похож на казака.
– Он не собирается эвакуироваться вместе со всеми?
– У него в России остались родители и малолетний сын. Жена умерла. Не может он их бросить.
– Ну, что же, это, пожалуй, верное решение. А что будет с Аглаей?
– Она остается с ним.
Почувствовав напряженность в голосе Марии Игнатьевны, поручик прекратил расспросы.
В наступившей паузе со стороны Балаклавской долины изредка доносился едва слышный неясный гул.
– Что это? – встревожилась женщина.
– Пушечная канонада, – спокойно объяснил поручик.
– Так близко? – ужаснулась Мария Игнатьевна.
– К сожалению. Нам почти нечем обороняться.
В это время Мария Игнатьевна выглянула в окно и увидела приближающегося денщика мужа, державшего какой-то тощий узел.
– Капитон, зайдите сюда, – крикнула она ему.
Когда тот зашел в комнату, хозяйка спросила:
– Купил, что надо?
– Да, как и положено, благодарствую.
– А это что за бумажки? – Мария Игнатьевна указала на торчащий из кармана солдата тощий сверток.
– По дороге подобрал. Интересно, полюбопытствуйте, барыня, – подал он бумаги.
Это были агитационные листки, распространяемые командованием белой армии.
– Мне кажется, очень доходчиво, – заметила Мария Игнатьевна, рассматривая агитки.
– Это мелочь по сравнению с тем, как действуют большевики, – возразил Василий. – У них всюду работают специальные агитбригады, добираясь до самых темных людей.
– Ты что такой бледный? – хозяйка посмотрела на стоявшего рядом солдата.
Помолчав и переминаясь с ноги на ногу, тот дрожащим голосом ответил:
– Я видел, как людей вешали, – через силу проговорил он.
– Как это? Где? – испуганно спросила Мария Игнатьевна.
– На площади. Говорят, что красных агитаторов поймали, ну и…
– Господи, какая жестокость! – испуганно перекрестилась она.
– Что делать, – вздохнул поручик. – Идет война не на жизнь, а на смерть. И здесь уж кто кого…
– Но ведь можно было наказать провинившихся как-то иначе. Посадить в тюрьму, сослать на каторгу, публично выпороть, наконец…
– Полноте, Мария Игнатьевна! – усмехнулся поручик. – Какая тюрьма, какая каторга в наших условиях? Да и большевики далеко не ангелы. Помнится, мы освободили от них какой-то городишко на херсонщине, а там на центральной площади целая гирлянда повешенных. Так что методы у нас совершенно идентичны. Другого наказания в Гражданской войне, как лишение жизни, пока не придумано.
– Ужас, ужас, ужас! – не могла успокоиться Мария Игнатьевна. Немного остыв, она обратилась к денщику.
– Ты, Капитон, пойди переоденься. Тебе надо привыкнуть к чужой одежде, а то сразу будет видно, что ты в чужом платье ходишь.
Через некоторое время Капитон вернулся, уже переодетый в гражданскую одежду. Глядя на него, поручик не выдержал и засмеялся:
– Ты только на улицу не выходи в таком наряде, а то вздернут за милую душу, как красного агитатора!
На мужике была надета красная в белый горошек рубаха, ниспадающая едва не до колен и подпоясанная тонким кушаком. Одежду дополняли темно-синие в едва заметную полоску штаны, на ногах разношенные ботинки. Наряд дополнял темный пиджак, наброшенный на одно плечо и кургузый картуз.
В притворе двери прыскала в кулачок Аглая.
– Вылитый приказчик скобяной лавки, – не унимался веселиться поручик.
– Дак я у него и купил, – отозвался Капитон.
– Ты только строевым шагом не ходи в таком виде, сразу выдашь себя, – развеселилась и Мария Игнатьевна.
Через пару дней в доме появился и глава семьи.
– Все, матушка, – объявил он. – Пора в порт. Место на корабле нам забронировано.
– Как, уже? – заволновалась жена.
– Не оставаться же нам здесь. Через пару-тройку дней город будет сдан.
– Аглая, – засуетилась было Мария Игнатьевна, но муж остановил ее.
– Что ты хочешь от нее? У тебя же вещи не распакованы…
– Ну, как же! Постельное белье, скатерти, посуда…
– Оставь все Аглае с Капитоном. Нам и без того придется мотаться по Европам. Зачем нам лишняя обуза?
