KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Историческая проза » ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II

ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ - ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн ВАЛЕРИЙ ШУМИЛОВ, "ЖИВОЙ МЕЧ, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста Часть I и II" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Представьте себе, что Арлекин, незадачливый любовник, решает проучить свою возлюбленную Перетту, безжалостную кокетку, ее же оружием: притворившись безумным, он, подобно древнему Диогену, залезает в бочку и становится, таким образом, как бы двойным комедийным персонажем в одном лице – Арлекином-Диогеном. Изрекая из бочки различные сумасшедшие теории, он, то ли в шутку, то ли всерьез, отвергает все предлагаемые ему «блага мира»: богатство своего друга Петиметра, абсолютную власть «императора Луны» и, наконец, любовь Перетты, неблагодарной девицы. О которой наш Арлекин, принимая решение залезть в бочку, говорит:

О! Женщина суровая – всегда
Лишь глупое животное. Беда
Мужчине, кто служить из страсти рад.
Его из рая могут бросить в ад,
Потом куда-нибудь еще послать,
Невинность, добродетель разыграть,
Чтоб стал пред лаской и слезою слаб.
И вот притворщицы мужчина – раб!
Слепыми делает нас к девам страсть.
Дает им наша слабость в руки власть.
Но я прозрел. Моя пришла пора –
По их же правилам пойдет игра.
Чтоб той, что мучила меня не счесть,
Пришлось любви все муки перенесть.
Я буду скромен, робок и угрюм,
Сыграв, залезу в бочку, как в костюм.
От всех я стану равнодушен чар
И тем зажгу в ее душе пожар.
Ее бросает пусть то в жар, то в хлад.
Мучениям кокетки буду рад.
Безумцу в мудрости не прекословь!
Поправ ногами радость и любовь,
Повергну ее гордости оплот…
Ну вот, вздыхая, и Она идет… [26]

«Ну вот, вздыхая, и Она идет…» Она вошла в мое сердце внезапно, – помню тот день – девятый день декабря восемьдесят пятого года, когда в очередной приезд домой на праздники я, волей случая (дворяне Сен-Жюсты занимали прочное сословное положение в нашем городишке!), оказался в роли крестного отца на крестинах сына местного кожевника Луи Лели. А крестной матерью была Она. Я, конечно, и раньше видел эту нескладную рыжую девочку с лицом, сплошь усыпанным веснушками, дочь нашего мэра, которую городские мальчишки не раз дразнили незаконнорожденной (ее отец, блеранкурский нотариус, только в двенадцать лет официально признал ее своей дочерью, но пересуды за спиной остались), но я просто не обращал на нее внимания и даже ни разу не заговаривал. Что мне было до нее! – я, тогда совершенно избалованный своей матерью и сестрами, уверенный в своей сословной избранности и необыкновенных талантах (ужас-ужас!), все свое свободное время (и дома и в коллеже) вел жизнь праздного бездельника, подражая отвратительным либертенским аристократам. Женщины…

Вот-вот, так ли уж я был виноват, что меня несло по течению?… Слишком ужасные были нравы того просвещенного времени, который постарались создать во Франции развратные аристократы, продавшиеся мамоне священники, опустошающие душу энциклопедисты. Король и Бог были где-то наверху, а внизу не стало ни Бога, ни короля, оставались одни удовольствия…

Потом, познакомившись с «Исповедью» Руссо, я понял, что шел чуть ли не по стопам этого великого гражданина, в молодые годы тоже подвергавшегося различным соблазнам, которым не мог противиться, но которые позже резко осудил.

Мне было только пятнадцать, я был напыщенным, гордым подростком, ничего не знающим, кроме ужасных идей либертинажа, допускавших свободу во всем, и женщины, иногда и в два раза старше меня, уже начинали вешаться мне на шею («Ты такой важный, такой красавчик, ну-ка поцелуй меня… Да, вот сюда…»). Все эти молодые вдовы, юные поселяночки и ищущие приключений дворяночки – сколько их было, как их звали? Даже не помню, но это было… [27]

Это был мой первый круг либертенского ада, который закончился в тот памятный для меня декабрьский день, когда я сделал легкий реверанс девушке, вдруг показавшейся мне совсем незнакомой – необыкновенно красивой и очаровательной! – нескладная девочка превратилась в пухленькую блондинку с бело-молочной кожей, – и представился совсем неожиданно для себя:

– Луи, – хотя обычно называл себя Леоном или Антуаном, предпочитая из всех своих имен именно эти.

– Луиза, – так же смущенно и совершенно в тон представилась она, хотя, как я знал, она всегда называлась Терезой – своим вторым именем, – из-за своей сводной сестры, тоже Луизы.

Наши имена прозвучали так похоже, что мы странно посмотрели друг на друга, а потом весело рассмеялись.

Чувство сразило нас подобно молнии. Тереза Желе была на год старше, ей было уже девятнадцать, но о настоящей любви, не книжной, она не знала ровным счетом ничего. А я? Я впервые потерял голову. В конце концов, ведь и Арлекин-Диоген из моей пьесы только притворялся бессердечным, – в последней сцене он вылезал из бочки и попадал в объятия раскаявшейся Перетты!

Тереза попала в мои объятия в тот же день. А позже, когда я окончательно перебрался домой из Суассоне, с отличием окончив коллеж, мы стали видеться ежедневно. Обычным местом наших встреч стала заветная скамейка на краю сада нашего дома перед весело журчащим ручейком у грабовой аллеи, где незадолго до смерти любил отдыхать отец. Потом мы обычно прогуливались по лесу или посещали развалины замка Куси, о котором я знал буквально все [28].

В первый раз в жизни я делился с другим человеком своими планами стать известным поэтом, властителем душ, подобно великому Вольтеру, и, в подтверждении своих слов, глядя на живописные руины, читал о заброшенном замке только что сочиненные стихи.

Под зарослями здесь густой листвы
Боярышника старые кусты
Руины замка мрачного хранят,
В калечной кровле – ежевики ряд.
Ковер из плюща взял тот замок в плен,
Укрыл висящие обломки стен.
Остатки статуй виден стертый след –
Героев и красавиц прежних лет…
Наверное, тиран здесь обитал,
Что прежде землю вкруг опустошал [29].

Тереза восхищалась, а я чувствовал себя счастливым.

От Терезы я знал, что она уже давно негласно обручена с младшим сыном второго нашего нотариуса (первым был ее отец) Франсуа Тореном. Но ведь у отца Терезы были еще две дочери! Что мешало мэру Антуану Желе согласиться на брак своей дочери с сыном достопочтенной и состоятельной вдовы де Сен-Жюст?

Отказ был грубым и оглушительным. Сьер Желе даже не пожелал выслушать меня до конца: что-то буркнув о моем предрассудительном поведении, о котором известно самой последней кумушке в Блеранкуре, он заявил, что таким испорченным молодым людям вообще не подобает думать о женитьбе.

В отчаянии я обратился к матери, требуя посодействовать в переговорах о браке с семействами Желе и Торен (Франсуа Торен был многолетним нотариусом нашей семьи и находился в отличных отношениях с мадам де Сен-Жюст!), а также передать мне мою часть наследства (немаленького!), которая переходила ко мне лишь по достижении совершеннолетия через семь лет.

Моя мать, мадам де Сен-Жюст, отказала мне безоговорочно. Это был второй удар… После долгих и бесплодных уговоров, видя, что я не сдаюсь, Мари Анн предложила мне съездить в Париж «развеяться» и «продумать все еще раз». И даже указала мне, где остановиться – у старинного друга моего отца негоцианта Дюпе, давно жившего в столице.

Летом восемьдесят шестого года я впервые увидел Париж…

Зачем они, сговорившись, отослали меня из Блеранкура? Может быть, боялись, что я, известный своими непредсказуемыми поступками в сочетании с вспышками ярости, которые со мной случались, могу испортить им уже намеченную свадьбу? 25 июля в церкви святого Петра Тереза Луиза Желе, обвенчавшись с Франсуа Эммануалем Тореном, стала Терезой Торен…

Но раз они все (и в том числе моя мать) не хотели видеть меня в Блеранкуре, я и сам больше не хотел в нем оставаться. Город, где все знают друг друга в лицо, где слухами определяется отношение к человеку, внушал мне отвращение. Случившееся, то есть «благое» предательство матери (она, по-видимому, искренне полагала, что действует для моего же блага) и «невольное» предательство Терезы (слишком уж она безропотно смирилась со своим положением), стало для меня настоящим испытанием. В августе, вернувшись из Парижа и узнав все подробности сговора, я вообще перестал выходить из дома, несколько дней не покидал даже своей комнаты, не пил, не ел, ни с кем не разговаривал и, наконец, вновь потребовал у матери часть своего наследства, чтобы оплатить дорогу и проживание в Париже: я решил, по примеру своего отца, поступить на военную службу. Да, я решил поступить так, как и положено дворянину: раз сутяга Желе предпочел видеть в зятьях такого же сутягу Торена, шевалье Сен-Жюст должен гордо отвернуться от этих судейских и отдать свою шпагу Франции и королю.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*