Владимир Савченко - Отступник - драма Федора Раскольникова
- Пойти на разведку? - глянул на Раскольникова Железняков, перекидывая ногу за борт платформы.
- Хорошо. И еще два человека.
- Есть, - спрыгнули на землю двое.
Подходили матросы, по одному, по два от каждого вагона.
- Почему стали?.. Выгружаться?..
- Подождем. Послали выяснять обстановку. Неизвестно, что там за поезд.
Закуривали, отворачиваясь, прикрывая огонь серников. Цигарки прятали в широкие рукава бушлатов.
Подошла Лариса, в застегнутом пальто, в кожаной шляпе с маленькими полями.
- Возможен бой?
- Возможен.
- Вы останетесь при орудиях?
- Да.
- Могу я остаться с вами?
- Нет. Вам нужно вернуться в вагон и не выходить оттуда. Не исключено, что эшелон придется отцепить от платформ и отвести назад. С бронепоездом шутки плохи.
- А моряки?
- Моряки вступят в бой.
- Я тоже могу участвовать в бою. Как сестра милосердия. Я училась медицине.
- Где?
- В психоневрологическом институте. Слушательницы обязаны были пройти курс сестер милосердия. Готовили для фронта.
- Хорошо, Лариса Михайловна…
- Называйте меня Лариса.
- Хорошо. Лариса…
С передней платформы сказали:
- Идут!
Вернулись разведчики не одни, за ними следовали еще трое человек; когда подошли ближе, оказалось - офицер и два солдата.
- Делегация! - объявил, подходя, сияющий Железняков.- От команды броневика. Он там, за составом. Впереди пути разобраны, вот они и застряли. Состав этот, из спальных вагонов, ходит в сцепе с броневиком. В нем помещается коман да. В боевой обстановке расцепляются…
Бронепоезд, как объяснили делегаты, шел с Гатчины на германский фронт. Команда самовольно оставила красновские позиции, решив сохранять нейтралитет в конфликте между большевиками и Временным правительством. Просила одного: дать ей свободный пропуск на фронт для борьбы с немцами.
Раскольников поставил перед командой бронепоезда ультиматум: сложить оружие. "Если через полчаса не будет исполнено - мы открываем огонь. Бронепоезд будет захвачен с бою…"
И получаса не прошло, как от команды бронепоезда пришел ответ: ультиматум принят.
На рассвете, с трофейным бронепоездом - обшитыми толстой броней паровозом и вагонами с бронированными башнями, из отверстий которых выглядывали жерла трехдюймовых орудий и стволы пулеметов, - тронулись в обратный путь.
6Сутки спустя, на рассвете же, без приключений, однако с выматывающими душу стоянками по причине заторов на дороге из-за саботажа железнодорожников, добрались до Москвы. Еще в пути узнали, что между большевиками и Белой гвардией заключено соглашение, по которому военные действия прекращались, белые разоружались. Власть в городе перешла в руки Московского военревкома, командующим войсками Московского округа назначен солдат Муралов.
Раскольников с Еремеевым и командиром солдатского отряда обсудили план действий. Решили, что отряды, солдатский и матросский, останутся пока в вагонах, Раскольников же отправится за инструкциями в Московский военно-революционный комитет.
Простившись с Ларисой, у которой были свои дела в Москве, прихватив с собой двух матросов, Раскольников вышел на привокзальную площадь. Несмотря на ранний час, на площади, на прилегающих улицах было много прохожих, люди собирались кучками, толковали о событиях последних дней. Не видно было ни трамваев, ни извозчиков, до самой Скобелевской площади, где находился Военно-революционный комитет, шли пешком. Следы недавних боев бросались в глаза повсюду - изрешеченные пулями стены домов, выбитые окна. Сильно побит был фасад "Метрополя", карнизы обрушились, осыпалась наружная мозаика. Прохожие объяснили, что в "Метрополе" держали оборону юнкера, красные обстреливали гостиницу из орудий.
В ВРК текущими делами занимался Ломов-Оппоков. Он сказал, что, хотя белые сложили оружие, борьба не окончена, морякам найдется дело. Выдал, какие нужно было, мандаты и пропуска, направил Раскольникова на Пречистенку, в штаб военного округа, к Муралову.
В штабе округа перед кабинетом Муралова стояла длинная очередь посетителей, как можно было судить по их виду- бывших офицеров, но Раскольникова провели к командующему вне очереди.
- А, здравствуйте, товарищ, - приветливо заговорил, поднимаясь из-за стола, Муралов, огромный, в ладно обтягивающей его солдатской гимнастерке. - Вы Раскольников-Рошаль?
- Нет, Раскольников, - ответил Раскольников. - Рошаль- мой товарищ по работе в Кронштадте. Мы вместе проходили по делу об июльской демонстрации в Петрограде…
- Ну как же! На вас столько ушатов грязи выплеснула буржуазная печать. Значит, у меня в голове вы слились в одного человека. Прошу простить.
- Не беда.
- Конечно, не беда. Рад вас видеть, - крепко пожал руку.- Рад вашему приезду. Оппоков мне звонил. Обстановку он вам обрисовал?
- В двух словах.
- Двух слов достаточно. Дополнительно скажу: в городе осталось много враждебных нам элементов и не исключается возможность новой вспышки белогвардейского восстания. Думаем использовать ваш сводный отряд для борьбы с этими элементами. У нас на подозрении целые кварталы, где могут скрываться притоны белогвардейцев и склады оружия. Нужно произвести в этих кварталах повальные обыски. И без церемоний! Всех, кто будет захвачен с оружием на руках, расстреливать на месте. Завтра утром отряду моряков быть здесь, в штабе, получите оперативное задание…
7На другой день утром привел отряд к штабу. Поднялся в приемную Муралова - навстречу ему от окна, облитого солнцем, шагнула в сверкании ломкого света, как в нимбе, Лариса. Тревожно, сладко шевельнулось сердце, как увидел ее улыбающиеся губы, чуть прищуренные внимательные глаза.
- Я вас жду, - быстро заговорила она. - Вас пошлют на облаву. Я хочу идти с вами. В штабе не возражают. А вы?
- Зачем вам это?
- Должна же я посмотреть ваших моряков в деле? Я ехала в Москву, чтобы описать бои, но бои кончились. Я вам мешать не буду, может быть, и пригожусь.
- Облава - работа некрасивая. Жестокая…
- Она нужна революции?
- И описать ее не сможете. О таких вещах не пишут.
- Она нужна революции?
- Мало ли что нужно революции?
- Значит, не возражаете?
- Подождите…
Оказалось, моряки должны были произвести обыски в квартале между Чернышевским и Леонтьевским переулками, там, по сведениям штаба, находился центр белоофицерской организации. Муралов предложил Раскольникову взять с собой еще роту солдат, находившихся при штабе и уже участвовавших в подобных операциях. Квартал не маленький, придется оцепить его со всех сторон, лишние штыки не лишние.
Строем подошли к обреченному кварталу, быстро оцепили его. Составив несколько смешанных, из матросов и солдат, небольших отрядов, Раскольников направил их в разные концы обоих переулков, сам присоединился к от ряду, которым командовал Железняков. С ним была и Лариса.
Первый дом на пути железняковского отряда, церковный, принадлежавший соседнему храму, осмотрели быстро и безрезультатно. Второй, особняк шведского посольства, обошли, и вломились, с грохотом прикладов, в одноэтажный дом редакции и конторы кадетской газеты "Русские ведомости". Прошли по комнатам, бесцеремонно расталкивая безропотных сотрудников, перерыли шкафы, - напрасно, ничего подозрительного. Нашли лишь в каком-то чулане, запертую дверь которого пришлось взломать, винтовку старого образца. И выяснять не стали, кто хозяин винтовки, тратить на это время, двинулись дальше. Винтовку, однако, прихватили с собой.
Некогда было наблюдать за Ларисой, все же нет-нет оглядывался на нее. Она была сосредоточена, когда входили в помещение, замирала у порога, будто понятая, наблюдала за действиями производивших обыск с отрешенным выражением, изредка чиркала золотистым карандашиком в миниатюрном блокнотике. Что побудило ее пойти с отрядом? Журналистское любопытство? Или она проверяла себя? Меру своей преданности большевикам? Странно, она печатала статьи в большевистских газетах и в горьковской "Новой жизни", предававшей анафеме большевиков. Еще не сделала свой выбор, колебалась?..
Дальше был многоэтажный каменный дом, несколько подъездов, черные лестницы, выводившие во двор. Только вошли в подъезд, услышали выстрелы. Бросились во двор.
Стреляли солдат и матрос из оцепления, охранявшего сквозной проход в Леонтьевский переулок. В нескольких шагах от угла дома, где и был проход, лежал на земле человек в форменной шинели какого-то гражданского ведомства, в неловкой позе на боку, одна нога подогнута, другая, в задравшейся штанине, обнажившей белые, запачканные грязью, бязевые подштанники, отброшена назад. Фуражка валялась в отдалении, чуть дальше револьвер.
- Этот готов, еще один ушел, за ним побежали, - доложил матрос. Выскочили из той двери, - показал на дверь черной лестницы, там стоял солдат, заглядывал внутрь, - увидели нас - и драпать, этот стрельнул, и мы стрельнули.
