Наталья Павлищева - Жозефина и Наполеон. Император «под каблуком» Императрицы
Люсьен не слишком приветливо покосился на блестевшего глазами брата. При чем здесь звезда, власть брать надо!
А Наполеон продолжал твердить о своем божественном предназначении, о том, что он должен стать божеством…
– Брат, хватит об избранности и божественности, подумай лучше о жизни.
Результат такого совета оказался неожиданным, Наполеон… залился горькими слезами, упоминанием своей жизни он считал только воспоминания об отсутствующей жене.
Пришлось Люсьену начинать все заново:
– Ты разведешься с ней, но только не сейчас. Франция не простит тебе неурядиц в семейной жизни сейчас, ты должен быть недосягаем для сплетней толпы. Потерпи…
Когда Люсьен уходил, Наполеон был готов терпеть, однако пустая постель и спальня, где все пахло и напоминало Жозефину, вернули его к мрачным мыслям.
Не менее мрачен был и Эжен. Он отправился к сестре:
– Гортензия, я ведь нарочно предупредил мать, что мы возвращаемся. Неужели хоть сейчас она не могла удержаться и побыть дома?
– Я получила твое предупреждение, когда она уже уехала…
– Куда?!
– Вам навстречу.
– Мне-то хоть не лги! Ее не было в Лионе!
Гортензия залилась слезами:
– Эжен, мама действительно поехала навстречу вам в Лион. Она очень торопилась и очень радовалась, что с вами обоими все в порядке.
– Этот… Шарль бывал здесь?
Могла и не отвечать, поток слез объяснил Эжену, что бывал, и часто. И все же что-то не так…
– Когда она уехала?
Гортензия ответила.
– Как же мы могли разминуться?
Эжен достал доступную ему карту… дороги от Парижа на Лион две, одна короче и весьма дурна, вторая длиннее и получше, на ней немного городов и городков, потому Наполеон решил ехать именно так, ведь каждый город норовил задержать продвижение организованной встречей, а генерал спешил к супруге в Париж.
Но и Жозефина тоже должна бы ехать по этой дороге, там можно легче достать лошадей, и сам путь наезжен.
– По какой дороге поехала мама?
– Не знаю…
Во время скромного обеда на следующий день Эжен словно невзначай заметил, что в Лион ведут две дороги, а потому легко разминуться, особенно если спешить и поехать по менее удобной, зато более короткой…
Наполеон сделал вид, что замечания не заметил, но по тому, как он на мгновение замер, Эжен понял, что услышан. Однако сын не мог продолжать дальше, просто потому что сам не был уверен в действиях матери. Оставалось ждать, когда та приедет.
Жозефина возвращалась домой в исключительно мрачном настроении, она прекрасно понимала, что уже напели в уши Наполеону его мать и сестры, что успели рассказать братья, сознавала, что теперь развода не избежать. Но в каждом городе, каждой деревне, на каждом шагу она встречалась со свидетельствами, что ее мужа не просто знают во Франции, а почти боготворят, надеясь как на спасителя. Французам казалось, что только молодой генерал Бонапарт и способен разогнать зажравшихся буржуа и навести в стране порядок.
Жозефине было наплевать на политику, но она осознала, что потеряла того, на кого могла опереться на долгие годы. На волне всеобщей любви к Наполеону она вдруг осознала, что ей дорог этот «кот в дырявых сапогах». Креолка многое отдала бы, чтобы вернуть время на пару месяцев назад, когда еще можно было выгнать Ипполита Шарля и попытаться ублажить семейку Бонапарт. Теперь все было потеряно, мать и сестрицы уже вторые сутки убеждали Наполеона в подлости его супруги, а сама супруга где-то отсутствовала. Все точно как в прошлый раз, но тогда она действительно была с любовником, а сейчас… Но разве теперь Наполеон поверит?
Она ожидала худшего – семейной сцены, угрозы развода, но того, что произошло, не ждала никак.
Для начала ее просто не пустили в дом! Нет, сам особнячок на улице Виктуар был освещен, хотя огни горели и не во всех комнатах. Однако служанка через дверь сообщила, что генерал распорядился собрать ее вещи и отправить в Мальмезон, мол, мадам теперь будет жить там!
– Но уже почти ночь! В Мальмезоне пусто и нетоплено! Я не могу туда ехать!
– Но, мадам, вас не велено пускать.
Она поняла, насколько все серьезно, принялась звать самого Наполеона, стенать, даже колотить ногами в дверь!
Конечно, он все слышал и позволил впустить жену, но только до завтрашнего утра.
Жозефина бросилась к спальне, дверь оказалась закрыта и ни на какие мольбы не открывалась. Она опустилась прямо на пол подле двери, прижалась к ней и принялась, рыдая, уговаривать хотя бы выслушать ее. Муж был неумолим, он вообще не отвечал, видно понимая, что, стоит уступить хотя бы на шаг, простит все.
В коридор перед спальней вышел Эжен, мать бросилась к нему:
– Эжен, умоляю тебя, заступись хотя бы ты!
– Где ты была, мама?
Жозефина растерялась:
– Я… ездила вам навстречу в Лион.
– Но в Лионе тебя не было!
– Я не лгу, Эжен, я не лгу! Я ехала по другой дороге, более короткой, а вы по длинной! В Лионе мне сказали, что вы уже уехали через Осер, а я приехала со стороны Невера!
Наполеон за дверью внимательно прислушивался. Эжен облегченно вздохнул:
– Генерал сомневается, что это возможно. К чему тебе было ехать через Невер, там то и дело переправы…
– Я спешила…
– Почему нельзя подождать нас здесь, дома?
– Но я не знала, что вы не будете ждать карантин…
Эжен показал матери в сторону двери, делая знак, чтобы та говорила больше в сторону спальни. Она разрыдалась снова, прижимаясь к двери:
– Наполеон, умоляю… Ты можешь развестись со мной, прогнать меня, но умоляю сначала выслушать и поверить… Я действительно только что из Лиона и ездила туда, чтобы встретить тебя…
Она рыдала уж по-настоящему, в эти слезы выплеснулось все отчаяние, испытанное за дорогу, вся горечь от понимания, что собственными руками ради прощелыги разрушила собственную жизнь.
Из своей комнаты выбежала Гортензия, также рыдая, она присоединилась к матери. Теперь Наполеона умоляли две женских голоса, потом к ним присоединился и голос Эжена, он поверил, что мать плачет по-настоящему:
– Генерал, прошу вас хотя бы выслушать нашу мать. Не покидайте ее просто так, она не переживет этого…
Жозефина от избытка переживаний готова была лишиться чувств, ее рыдания стали совсем нервными…
Дверь спальни рывком распахнулась, сидевшие под ней Жозефина и Гортензия едва не ввалились внутрь. Жозефина, у которой лицо от многочасового плача попросту опухло, поднялась, глядя широко раскрытыми глазами на мужа. Казалось, еще мгновение, и он произнесет:
– Вон!
Дыхание генеральши остановилось совсем. Наполеон загорел, возмужал и вовсе не был тем котом в дырявых сапогах, за которого она выходила замуж, и даже тем щуплым генералом, что отправлялся в египетский поход, на радость неверной супруге.
Наполеон раскинул руки и… едва успел подхватить все же рухнувшую в обморок Жозефину. Глядя, как муж бережно понес супругу на кровать, Эжен с легкой улыбкой удержал сестру, которая едва не кинулась следом приводить мать в чувство. Напротив, сын осторожно и плотно закрыл дверь и увлек Гортензию в ее комнату:
– Не мешай. Они разберутся сами…
– Ты думаешь, она действительно ездила в Лион?
– Да, туда ведут две дороги, она сказала правду. Но то, что мама творила здесь, ей не делает чести.
– А… отчим, он как?
Эжен вздохнул:
– Не следовало бы говорить тебе этого, ты еще слишком молода, но скажу. Он начал изменять маме, это плохо.
– Я не хочу, чтобы они разводились…
– Не разведутся, если, конечно, она снова не найдет себе какого-нибудь красавца.
– Но тогда мне ее не будет жаль! – Глаза Гортензии сверкали праведным гневом. Эжен снова улыбнулся:
– Уж не влюблена ли ты в отчима?
Щеки девушки полыхнули румянцем:
– Глупости! Но он герой, как может мама менять его на этого Шарля?
– Думаю, теперь не будет.
Эжен был прав и не прав одновременно, Жозефина действительно вдруг стала образцовой супругой, больше об ее изменах никто не слышал. Зато теперь стал изменять жене Наполеон, хотя любил жену до конца жизни. И все же они развелись, но причина уже была в другом…
Сам Наполеон в мемуарах рассказывал, что поддался уговорам двух несчастных детишек Жозефины, умолявших не сиротить их еще раз, мол, бедные крошки рыдали так, что он не решился оставить их без отцовской опеки еще раз. Наполеон ко времени пребывания на острове Святой Елены подзабыл, что «крошка» Эжен уже почти два года служил у него адъютантом, а малышка Гортензия была в том возрасте, когда ее мать уже выдали замуж за ее отца.
Но ему очень хотелось создать впечатление, что примирение состоялось не потому, что простил измену жены и просто любил ее, а потому что пожалел детишек. Пусть так.
На следующее утро его брат Жозеф, один из Бонапартов, настроенных против Жозефины особенно рьяно, был неприятно поражен, что Наполеон, даже отправив вещи неверной жены, принял ее в свои объятья и простил.
