Наталья Павлищева - Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Хозяин земли Суздальской
Следующие годы Юрия Владимировича как князя, хотя и не отражены в летописях вовсе (не происходило ничего для летописцев приметного), были, пожалуй, едва ли ни самыми важными – закладывалось могущество нового Суздальского княжества, которое станет основой будущей Московской Руси, а затем России.
Такие дела не делаются враз, тут и целой жизни не хватит, но начинать кому-то нужно. Юрий Владимирович начал, сыновья, внуки, а потом и остальные потомки продолжили.
Раз за разом шли разговоры, что можно сколько угодно ставить градов. Но если вокруг не будет деревень, им не выжить, что нужны насельники. Только где их взять? Где взять смердов, чтобы пашню расчищали, чтобы хлеб растили, землю нетронутую осваивали? Вокруг с трех сторон княжества сородичей, половцы набегами на Русь ходить перестали, разве только окраинные земли щипали понемногу, потому беженцев с юга почти не стало. Оставалась только Волжская Булгария. Тем паче булгары вскоре сами дали повод на них напасть.
Нет, они не налезали на суздальские земли, но вот хана Аепу, тестя Гюргева, в стычке убили. Юрий плохо помнил тестя, все же видел несколько раз, да и не интересовался тогда им, как и Аепиной дочерью, собственной женой. Да и сама Олена уже давно привыкла, что живет на Руси, что вокруг русские порядки, полюбила баню и русскую еду, одна только половецкая забава для нее была неистребима – верховая езда. Стоило родить ребенка и до следующего, пока пузо не начинало торчать вперед, носилась по округе в паре с Марьей, точно и не баба вовсе. Окружающие привыкли и не протестовали.
И все же убийство отца сильно задело княгиню, плакала три дня, точно прощалась со своим половецким прошлым навсегда. Гюрги поклялся отомстить, но собрался только через два лета на третье.
Дружина походу была рада, собрались многие, не только княжьи, и Ростов свою дружину тоже прислал. И белозерские, и владимирские, и ярославльские полки шли. Собирались из разных мест в устье Оки, объединялись, часть шла лодьями, конные дружины берегом, чтобы не перебирать бесконечные повороты местных рек.
Когда все вышли наконец на волжский простор, от одного вида многих и многих лодей и тысяч всадников на берегах сердце защемило. Вот она, мощь нового Залесья! И пусть братья снисходительно морщатся, обзывая медвежьим углом, они просто не видели вот этой силы.
Обычно русские князья ходили в походы зимой, когда и санный путь легче, и речной лед вместо дороги хорошо использовать. Но Юрий Владимирович вдруг повел всех летом, видно, вспомнив отцовский поход против половцев, в котором, правда, сам не участвовал, но был уж много наслышан. Только отсеялись, тут и позвал князь менять плуг на топор.
Сила действительно собралась большая, булгар застали врасплох, потому грады сдавались на милость победителей без боя, платили знатные выкупы. Ханы спешно собрались на совет, судили-рядили меж собой, сокрушенно качая головами: вот оно, проглядели, когда за Волгой вдруг появился сильный князь, способный не только отпор дать, но сам набегом на них ходить. А давно ли…
Но теперь про собственные набеги на ростовские земли приходилось забыть, решили дань большую выплатить, чтобы не пришлось и голов лишаться. Дань, запрошенная явившимся в булгарские земли зятем погибшего хана Аепы, была большой, очень большой, но ее выплатили. Не ведали булгарские ханы, на что у Юрия Владимировича пойдет та дань, а если бы и узнали, то не поняли его задумки.
А задумка была хитрой. Юрий вдруг велел отпустить попавших в полон богатых мужей булгарских безо всякого выкупа, заставив поклясться, что не станут мешать русским купцам и тем паче сами ходить на Русь. Но это оказалось не все, каждый ратник получил наказ привести по паре пленных, причем работных людей, умельцев или даже просто холопов.
– Чего это? – дивились собственные дружинники. – Мы за купцов или вон тутошних бояр сколь золота да серебра возьмем, а за эту голытьбу, у которой ни кола ни двора, что? К чему князю те, с кого взять нечего?
Но князь, совсем уж странно, обещал сам заплатить ратникам за такой полон.
– Чего?! Нет чтобы с богатых булгар брать, он голытьбу сам выкупать будет? Мономахов сын, одним словом.
Но оказалось, что княжья хитрость была не одного дня. Смердов да холопов в полон брать куда легче, таких оказалась не одна тысяча. А князь вдруг еще одну милость явил: обещал ханам, что взамен на их клятву никогда больше на его земли не налезать отпустит сей полон через три года, но неволить не будет, уйдут только те, кто сам того пожелает.
Ханы тоже решили, что князь не в себе, кто же из полона обратно рваться не станет? Согласились на все условия, клятву дали и вздохнули с облегчением, но ненадолго.
Булгарская земля пришла в странное замешательство – даже те, кто и вовсе не воевал с русскими, вдруг пожелали стать полоняниками!
– Что?! – не поверил своим ушам хан.
– Да, коназ обещал пленным землю дать, а кто лениться не станет, тому кунами помочь и несколько лет подати большие не взимать, чтобы хозяйством обзавестись успели.
Хан, выругавшись, со своей силы хлестнул плетью собственный сапог. Хитер этот коназ, ох, как хитер! Кто же из безземельных откажется от такого плена?! Да и умелые мастеровые, которым обещали помочь поставить избы и наладить жизнь, тоже вдруг бросились сдаваться в плен. Так Булгария в одночасье останется без рабочих рук!
Но как ни злились ханы, а поделать ничего не могли, оставалось надеяться, что князь Юрий слово сдержит и большинство полоняников все же вернутся домой. Но князь слово сдержал во всем: прежде всего дал землю, а вернуть тех, у кого не было дома ни земли, ни воли, едва ли возможно. Терять в Булгарии пленникам было нечего, а в Суздальском княжестве они приобретали возможность нормально жить.
Так за один поход князь Юрий Владимирович умудрился населить немало новых деревень и пополнить новые города мастеровыми. Они с Георгием Шимоновичем немало поломали головы над тем, как расселить полон, не потому, что это было негде сделать, а чтобы полоняники не оказались рядом скученно, это опасно. Но земли и работы хватало на всех, потому раздоров не было.
Вот когда ростовские бояре поскрипели зубами, они по привычке брали в полон тех, кто побогаче, чтобы получить за них выкуп. Все обычно, но серебро и злато легло на дно сундуков, не все даже смогли пустить их в дело. А вот князь вдруг получил огромное число работных людей, готовых не жалеть сил для собственного и княжьего благополучия. Те, кто разумней, прекрасно поняли, что через пяток лет богатство князя просто умножится и будет расти дальше.
Но не только деревни насаживал Юрий Владимирович, они с наставником старались поставить и новые города. Расчет тут был двойной: во-первых, города вставали для защиты границ, прежде всего в устьях рек, чтобы торговать можно свободно, во-вторых, это были его города, где садился его посадник, где не было боярской воли и боярской силы. И чем больше становилось таких городов, чем больше земли распахивалось княжьими насельниками, тем богаче становился сам князь, тем легче ему разговаривать с ростовскими строптивыми боярами.
Не раз добрым словом вспомнил Юрий совет Шимоновича не вступать в открытую борьбу с ростовским боярством, а делать свое дело, вроде и не задевая Ростов.
– Не спеши, Гюрги, придет наше время, станет Ростов пригородом при Суздале.
В Киев шла от Ростово-Суздальской земли добрая дань, сын писал отцу, что старается поднять свои земли, Мономах мог быть спокоен за своего Гюрги. За время правления сына он ни разу не побывал больше в этих землях, ни к чему, тот справлялся сам.
Мономах был уже стар, его все чаще одолевали болезни, и все же ему довелось испытать то, чего не было ни у одного князя до него и не скоро будет после.
В Киев прибыло невиданное посольство из Царьграда – митрополит Неофит со знатными людьми привезли необычный дар греческого императора Алексея Комнина. Дело было не в ценности подарка, хотя в нем были и Крест из Животворящего Древа, и древняя, еще принадлежавшая императору Августу сердоликовая чаша, самым важным был третий дар – из Царьграда привезли царский венец, бармы и золотые цепи императора Константина Мономаха – деда самого князя Владимира. И этот венец митрополит Неофит возложил на голову Владимира Мономаха, назвав его царем. Византия признавала русского князя равным.
Почему же сам Мономах, хотя от дедова венца отказываться не стал, царем себя не считал? Разумный князь просто понимал, что одно дело – таковым зваться и совсем другое – быть. Великий князь хотя и был первым, но среди равных. К тому времени на Руси князья чувствовали себя настолько независимыми, что никакой царской власти быть не могло. Немного опоздали византийцы со своим признанием, авторитет Мономаха на Руси признавали, но единым правителем не считали.
