Александр Волков - Чудесный шар
Где-то вдали слышались тревожные свистки, крики. За ним уже гнались. Вскочив в кабак, Алексей мигнул Никите. Ларион еще спал тяжелым сном. Ему наскоро накинули ливрею на плечи.
Литейщик тяжело вздыхал, лицо его было сумрачно.
– Дядя Алексей, беда приключилась?
– Не время рассказывать, – бросил Алексей. – Надо ноги уносить.
Прошли улицу, стали заворачивать за угол. Навстречу неожиданно вывернулось несколько солдат из дворцовой охраны во главе с капралом.
– Стой, что за люди! Не видали, человек в ливрее тут не пробегал?
– Встрелся, батюшка! Скоро так бег и все оглядывался!
– Куда побежал?
– А во-он туда!
– Вали, ребята! – И капрал припустился во весь дух.
Солдаты затопали за ним.
Ходоки пошагали дальше.
– Да, – неожиданно сказал Алексей, – последняя надежда… А ведь как верил… Как в Бога верил…
До постоялого двора добрались благополучно.
Ночь прошла в страхе. Никитка несколько раз вскрикивал со стоном: ему все чудилось, что кто-то хватает его за руки. Горовой ворочался и тяжело вздыхал.
Утром держали тайный совет с дядей Яковом. Яков отправился на разведки. Вернулся он часа через четыре с угрюмым лицом.
– Плохо дело, паря! – без обиняков заявил он. – Ищут тебя по всему Питеру. Ты натворил делов, не дай бог! Царица, бают, разгневалась, страх сказать. Караулы усилены, город оцеплен. Обыски будут… Бирючи[46] по улицам указ вычитывают – оскорбителя ее царского величества найти и доставить живого либо мертвого…
Лицо Алексея потемнело.
– Что делать? – глухо спросил он.
– У меня вас поймают, мне с вами погибать, – неприветливо сказал Яков.
– Сбежим, – тихо сказал Горовой. – Не подведем, не бойся…
В дом Марковых Алексей не пошел. Если теперь его схватят у дяди, Егора Константиныча постигнет неминучая беда. Никита написал записку Дмитрию, где коротко рассказал о последних событиях. Эту записку Яков должен был тайно передать Ракитину, которого знал в лицо.
Алексей и Никита ушли на рассвете. Не рискуя появляться на охраняемых патрулями мостах, они пересекли Неву вплавь, привязав узелки с одеждой к головам. К вечеру они были далеко от столицы и взяли путь на север.
Дерзкая выходка Горового заставила обратить внимание на челобитье прионежских горнорабочих. Оно было воспринято как серьезный сигнал о неблагополучном положении, сложившемся в тех краях.
Власти вспомнили о том, что канцелярия Петровских заводов заваливала Берг-коллегию тревожными донесениями и просьбами прислать солдат. Небольшая команда, расквартированная на Петровских заводах, не могла держать народ в повиновении. Заводчик Кирилл Попов чуть не каждую неделю подавал слезные прошения в Берг-коллегию и Военную коллегию. Всплыли и заявления Ахрамеева все по тому же наболевшему вопросу.
И вот последовала резолюция:
«…Господам капитану Фан-Вейле и поручику Бесфамильному идти на Прионежские горные заводы с ротою солдат Астраханского полку. И оным господам офицерам смирять ослушников, кои указом чинятся противны и в работы не вступаются.
А пущим заводчикам на тех фабриках учинить наказание: бить плетьми нещадно, дабы другим так чинить неповадно было. И при том объявить им всем указ, чтобы они в свои на тех фабриках работы вступались в самой скорости, не отговариваясь ничем. А ежели они в работы вскорости не вступятся, а и по-прежнему будут чиниться противны, то с ними поступать с наитягчайшим истязанием без всякого упущения.
А наипущих возмутителей – Алешку Горового да иных с ним же – схватить да прислать в Санкт-Питербурх, железом оковав, под строгим караулом.
Содержание же отряду иметь за счет завода, где таковой будет расквартирован».
В пасмурный сентябрьский день 1755 года рота Фан-Вейле выступила в поход. Лица солдат были угрюмы. Перед самой зимой им предстоял далекий путь в пустынный край, овеваемый северными вьюгами…
Сбоку ехали офицеры. Румяное лицо капитана было спокойно. Флегматичный голландец считал, что в плохом положении надо получше устраиваться, а не падать духом.
Поручик Бесфамильный ликовал. В походе на прионежскую мастеровщину он надеялся заработать повышение по службе.
Прионежье не было захвачено врасплох приходом мушкатер. Вести о них на крыльях ветра разносились по всему краю, вплоть до самых отдаленных погостов и даже до Выгозера.
Глава седьмая
Большие надежды
Дмитрий Ракитин несколько месяцев работал в Берг-конторе. Работа разочаровала его. Вместо интересных поездок по заводам, где можно было на деле познакомиться с разными способами выплавки металла из руд, приходилось заниматься бумажной волокитой. Один заводчик жаловался на другого, обвиняя его в нарушении контракта, а тот, в свою очередь, предъявлял встречный иск. Заводчики и фабриканты старались показать выпуск продукции приуменьшенным против действительного, чтобы сократить обязательные поставки в казну. И всеми этими кляузами приходилось заниматься Ракитину.
Отдыхал он только дома, в маленькой лаборатории, которую устроил в своей комнате. Он достал кое-какую аппаратуру, часть приборов, в том числе электростатическую машину, которую сделал Егор Константиныч. Дмитрий приобрел химическую посуду, лейденские банки, реактивы. Появилась у него небольшая библиотечка: ломоносовское «Слово о пользе химии», «Вольфианская экспериментальная физика», переведенная на русский язык Михайлой Васильевичем; очень пригодились приобретенные за границей труды французских и немецких ученых.
Марья Семеновна относилась к Митиному увлечению с большой опаской: ей все казалось, что в его комнате вспыхнет пожар. Она настояла на том, чтобы у двери всегда стояли наготове ведра с водой.
Июльские дни долгие, и, возвращаясь с опостылевшей службы, Ракитин весь уходил в науку. Этим летом его особенно занимали опыты по электричеству.
Электричеством Дмитрий интересовался еще с гимназических лет. В своих лекциях Ломоносов не раз предсказывал электричеству огромную роль в жизни человечества. Но тогда люди еще не подозревали, что при исследовании электрических явлений нужна крайняя осторожность. Электричество можно сравнить с прирученным зверем: такой зверь может быть добрым и послушным, но если в обращении с ним допустить небрежность, он наделает больших бед. От такой небрежности погиб товарищ Ломоносова, профессор Георг Рихман. Его убила молния, притянутая проведенным в дом громоотводом. Это случилось 26 июля 1753 года. Ракитин на ту пору был в Париже и о печальном происшествии узнал из письма своего товарища Василия Клементьева.
Делая опыты с электричеством при помощи сооруженной Егором Константинычем машины, Дмитрий не подвергался опасности погибнуть подобно Рихману. Самое большее, что ему угрожало, – это болезненный укол в палец от выскочившей искры или неприятный толчок, когда заряд проходит через тело.
Но при этом можно было сделать много ценных наблюдений и выводов. Для работы Дмитрий пользовался простейшим электроскопом,[47] который представлял собою бузиновый шарик, подвешенный на шелковой нитке. Бузиновый шарик удобен своей легкостью, а шелковая нитка – изолятор. С помощью самых простейших приспособлений Дмитрий проверил, что существует два рода электричества. Один род получался от натирания суконкой роговой расчески; Ракитин назвал его «роговым». Другой род электричества давало натирание стеклянной палочки; соответственно оно получило название «стеклянного».[48]
Дмитрий убедился, что два бузиновых шарика, заряженных одноименным электричеством, отталкиваются, а разноименные притягиваются. И при соприкосновений разноименных зарядов равной величины они исчезают, взаимно уничтожаются.
Дмитрий делал интересные опыты с лейденскими банками.
Конечно, опыты, о которых здесь говорится, кажутся теперь чрезвычайно элементарными. Но не нужно забывать, что в те отдаленные времена, когда жил герой нашей повести, наука об электричестве делала только первые шаги, и многое такое, что кажется нам безусловной истиной, надо было проверять и доказывать.
Методику проведения своих опытов и результаты их Дмитрий записывал красивым, четким почерком в большую тетрадь, снабжал изящно сделанными чертежами.
После долгих раздумий и мучительных сомнений Ракитин решился показать тетрадь Михайле Васильевичу, к которому он заглядывал частенько.
Ломоносов пришел в восторг.
– Ах, сколь отрадно видеть такую приверженность к науке! – воскликнул он. – И не так меня радует содержание сей тетради: твои опыты давно уже и многажды проделывались у нас в физических классах, мне утешна тщательность выполнения оных, желание найти все возможные вариации физического явления. Ну, Дмитрий Иваныч, быть тебе моим адъюнктом!
Потрясенный Ракитин не поверил своим ушам.
