Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского
Тем временем некто «русский король» Вячко, оставивший свои владения Кукенойс и Герцике, захваченные тевтонами у Полоцкого княжества, был направлен новгородцами в Дорпат. Его приняли там с радостью. Со своим полком Вячко «избивал и гнал латинян» в землях эстов.
Тогда после Рождества 1223 года Орден собрал вновь огромное войско в Риге. Датчане прислали им свои отряды в помощь. Войско двинулось на восток, громя непокорных эстов и сжигая их замки. К Пасхе, наступившей 14 апреля 1224 года, большая часть эстов была покорена. Взят был и Оденпэ (Медвежья Голова). Орден заключил с датским королем договор о разделе Эстонии. Эсты, не принявшие латинской власти, сбегались в Дорпат.
Брат Генрих оторвался от написанного и, раздумывая о недавних событиях под Дерптом, стал чистить перо, Очистив его, скинув капюшон и почесав бритую маковку головы оперенным концом, он продолжал излагать события. «Сверх того, у короля Вячко там (в Дорпате) было множество его русских лучников, строились еще там и патерэллы, баллисты и прочие военные орудия», — свидетельствовал монах. Он рассказывал, как на предложение крестоносцев оставить эстов князь Вячко отвечал отказом. Следом, в день Успения Богородицы христиане осадили Дорпат. Они начали постройку множества орудий, среди которых монах называл «ежа»[82] и «свинью»[83]. Затем воины стали приступать к замку, и начались ожесточенные перестрелки. «Многих на верху вала ранили стрелами из баллист, других перебили камнями метательных орудий, бросали в замок из патерэллов железо с огнем и огненные горшки… и бились так много дней», — писал брат Генрих.
То, что эсты побили многих латинян камнями метательных машин, монах решил оставить в забвении, ведь все равно тевтоны одержали верх. Единственно отметил, мол «бились так много дней». После некоторого раздумья он вскользь добавил, что русские лучники сильно досаждали рыцарям. Тогда за восемь дней тевтоны построили крепкую осадную башню из бревен высотой в уровень с замком. Затем башня была надвинута поверх рва. В том месте, где башня накрыла ров, был начат подкоп, копала который половина войска. Когда подкоп продвинулся в глубь оборонительных сооружений Дерпта, вал обрушился и, тевтоны смогли продвинуть башню вплотную к стенам замка. Тогда, эсты в замке зажгли большие огни и, разломав часть бревенчатого прясла стены, открыли пролом, через который «стали скатывать вниз колеса, полные огня, направляя их на башню». Но тевтонам в доспехах удалось сбить огонь и разломать колеса. Понимая, что начался решающий момент приступа, русские все сбежались к воротам и к пролому для отпора тевтонам.
Рыцарь Иоанн из Аппельдерина — брат епископа — взял факел в руку и первый стал подниматься на вал. Многие рыцари устремились за ним вслед. Другие прорвались в пролом, через который осажденные скатывали колеса с огнем. В ожесточенной рукопашной схватке рыцари копьями и мечами сбили эстов с вала. Когда уже много тевтонов вошло в замок, за ними двинулись летты и некоторые из ливов. И тотчас стали избивать народ, и мужчин и даже некоторых женщин, не щадя никого, так, что число убитых доходило уже до тысячи. Русские, оборонявшиеся дольше всего, наконец, были побеждены и побежали сверху внутрь укрепления; их выбили оттуда и перебили, всего вместе с королем около двухсот человек», — закончил монах, перекрестился и поставил точку.
Затем брат Генрих аккуратно свернул и убрал свиток пергамента, достал из каменной ниши в углу кельи немалый кувшин доброго вина и, отпив несколько глотков, вновь перекрестился на деревянный скульптурный образ св. Девы. Тут ему пришла мысль о том, что, пожалуй, в Ливонии не было больше ни одного языческого замка эстов. Но сразу же за этим брат Генрих вспомнил про остров Эзель, где еще оставалось последнее гнездо язычества и свободы, пока не покоренное тевтонами латинскому кресту. И тогда он подумал, что в свое время ему, рабу Божьему Генриху, еще придется вернуться к этой теме.
Глава VI. Наука отрочества
Прошло немногим более двух лет с тех пор, как князь Ярослав Всеволодович увел русские полки за Нарову. Много поменялось с той поры. Вскоре после похода князь оставил новгородский стол и возвратился в родной Переславль-Залесский. Потихоньку менялось все и в его семье. Росли дети.
Федя уже давно был отроком. Алексаша входил в отроческий возраст. Оба подросли, вытянулись, как молодые дубки. Сыновья наливались, расправляли детские плечики, плотнели в груди. Федя стал светло-русым. Алексаша оставался белокурым, но взгляд его голубовато-лазоревых глаз стал серьезнее и осмысленнее. По сравнению с детски — наивными, васильковыми глазами маленького Андрюши глаза старших казались хитровато-любопытными и взрослыми. Феодосья гордилась сыновьями, приставила к ним грамотного дьякона из Спасского собора Переславля и стала учить детей письму, счету и Закону Божьему. Радовалась она своим сыновьям и благодарила Бога за них. А сама уже вновь была тяжела.
Стояло тусклое, холодное утро, что часто приходит поздней осенью. Лужи сковало льдом. Ранее раскисшие дороги замерзли. Леса, рощи и сады сбросили пожухшую листву, которой шелестел пронизывавший холодом ветерок. Нет-нет, да и наносило легкую снежную пелену, что белой крупой посыпала землю. Редко-редко тусклое солнце просвечивало на небесах. Начиналось предзимье. Недавно прошло Филиппово заговенье.
Алексаша и Федя сидели в натопленной светлой горнице княжьего терема. Над небольшим непокрытым столом, несмотря на утреннее время, горело несколько свечей в подсвечниках. Жарко и ярко светили лампады в углу перед большими образами. Где-то в покоях изредка поскрипывала половица под легкой босой ногой горничной девушки. В массивной дубовой кладке терема неутомимо потрескивал сверчок. Пахло терпким дымным теплом большого деревянного жилья, горьковато-сухим веником полыни, чем мели в тереме полы. Заспанный и уставший еще с заутрени дьякон посадил детей учить и прописывать слова Рождественского тропаря, а сам присел на стульце, прислонился к каменной кладке печи и слегка подремывал. Княжичи, раскрыв в большой богослужебной книге страницу с тропарем Рождеству, читали и, тщательно прописывая пером буквы на обрезках пергамента, негромко и вразнобой шептали слова молитвы:
— Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума…
Для семилетнего Алексаши эти слова значили уже очень много. Прописывая их, он вспомнил, как в прошлом году перед Святками батюшку позвал во Владимир с семьей его братец великий князь Юрий. Как дружно тогда вся семья, дворовые и гриди собирались во Владимир-на-Клязьме, как укладывали на сани поклажу и подарки. Прислуга носила сундуки с нарядами и бельем, связки пушистых шкурок серебристых лис, темно-рыжих бобров и белок, что привез батюшка из Великого Новгорода. И вскоре большой санный караван в окружении одетых в полушубки конных гридей, у которых были копья и мечи, утонул в бескрайних лесах, полях, потек по дороге, ведущей из родного Переславля на восток.
Тепло одетый, в крытых санях, Алексаша порой сквозь сон слышал окрики комонных гридей и возниц, щелчки конских плетей, ржание и храп лошадей. Когда он просыпался, они вместе с Федей иногда выглядывали из-за полсти, укрывавшей их от ветра, снега и мороза, и пытались смотреть вперед или по сторонам. Бескрайние, малообжитые просторы, утонувшие в снегах, сливавшиеся вдали с сиреневыми зимними небесами, восхищали и подавляли детское воображение. Зимний холод, снег, скрывавший все живое на безмерном просторе, и это бездонное, то темно-синее, то фиолетовое небо — дыхание бесконечного Космоса, вдруг охватывали мальчиков. Возница и дядька, сидевшие на передке саней, начинали бранить их и грозить плетью. И они с Федей, сделав вид, что испугались, откидывались назад под полог, а затем сговаривались, как вновь выглянут наружу и будут дразнить дядьку и возницу, чтобы тот показал кнут или грозно ударил им по воздуху перед самым носом.
Несколько дней санного пути совсем не утомили ребят. Напрасно беспокоилась их мать, ехавшая с младшими детьми впереди в таких же крытых санях, боявшаяся, что без ее присмотра старшие не дай Бог померзнут или заболеют. Запомнилось Алексаше, что на их пути был большой град Юрьев-Польской с такими же валами и стенами, замкнутыми в кольцо, как и в их родном Переславле-Залесском. И сам град, и княжеский терем, и возвышавшийся неподалеку белокаменный храм, и другие постройки в граде, все занесено было снегом. Гостеприимный, добрый и набожный их дядя Святослав — батюшкин молодший братец, княживший в Юрьеве, одарил сыновцов щедрыми подарками — сладостями, игрушечными деревянными конями и свистульками. Все выспрашивал, хорошо ли знают они грамоте, учат ли Святое Писание, да все трепал их с Федей легкой рукой по вихрастым головам.
