Ильяс Есенберлин - Шестиглавый Айдахар
И не от благородства, но по доброй воле ограничивался Берке только данью с орусутских земель. Ему, кочевнику, непонятным и загадочным казался народ, который после того как у него отняли все, не погиб, не превратился в бродягу, а с невиданным упорством продолжал возводить города и пахать землю. Таинственной и хмурой казалась земля орусутов, пределы которой терялись где-то далеко на севере за черными лесами и непроходимыми болотами, где вязли монгольские кони. Чутье кочевника подсказывало Берке, что от непонятного следует держаться подальше – достаточно лишь совершать набеги, чтобы враг никогда не стал сильным, и ссорить между собой князей, а там все в воле Великого Неба.
После смерти Бату-хана, почувствовав слабость его преемников, зашевелились головы, потянули в сторону наследников Угедэя и Джагатая – Хорезм, Хорасан. А Азербайджан прибрал незаметно Кулагу.
Страшно становилось Берке-хану, когда он думал, что от могучей Золотой Орды могут остаться только жалкие лоскутки ее прежнего величия. Усидеть на драконе можно было только при том условии, если на каждую из голов удастся накинуть новую, взамен истлевшей, узду, а поводья взять в железные руки. А руки тех, кто потянулся к землям Орды, следовало отсечь. Это сделать не просто, но иного выхода не было. Не затем он столько лет вел борьбу за трон, чтобы, получив его, оказаться ханом без власти.
Так думал Берке, стоя на склоне холма и наблюдая, как возводится новая мечеть, которая своим великолепием и красотой должна покорять мусульман и гостей его новой столицы.
Строил ее известный мастер – ромей Коломон. Давно, еще когда доблестное войско Кулагу вступило на земли армян, попал он в плен. Берке выпросил его у родственника. Уже тогда мечтал он возвести удивительную мечеть, но Коломон не подчинился приказу. «Я христианин, – сказал он, – и не годится мне строить дом для чужого бога».
Упрям был мастер, несколько раз пытался бежать, и потому Берке велел заковать его в цепи. Только теперь, когда он стал ханом Золотой Орды, Берке вспомнил и велел привести к нему Коломона.
– Если построишь мечеть, равной которой нет во всем мусульманском мире, я дам тебе волю, – сказал хан мастеру.
– Хан говорит правду? – спросил Коломон.
– Да. Хан не повторяет дважды и не берет свои слова обратно.
Ромей, стосковавшийся по свободе, задумался.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Я люблю свою веру, но волю еще больше…
Этот разговор Берке вспомнил, увидев сейчас Коломона. Ромей, обнаженный по пояс, мускулистый, бронзовый от загара, выставив вперед рыжую бороду, рассматривал чертеж, нарисованный на черной доске. Вокруг, подобно муравьям, копошились рабы, подтаскивая кирпичи и доски.
Коломон чуть повернулся, и хан увидел цепи на ногах и руках мастера. Губы Берке тронула недобрая усмешка. Что ж, пришлось поступить так, иначе проклятый гяур может вновь попытаться убежать. Ему всего сорок лет, он еще полон сил, и никто не знает, что у него на уме.
Берке стоял неподвижно, глядя на то, что делалось внизу. Лицо его было бесстрастным. Так же неподвижно и молча, не смея нарушить размышления хана, стояла за его спиной свита.
А новому хану было о чем подумать. Он знал, что строительство мечети не сохранит ему Золотую Орду, и все-таки считал, что поступает правильно. Мечеть – символ власти, а это по душе народу.
Скрытным человеком был Берке. О его планах и думах не знали даже самые близкие люди. Страшным было то, что задумал он, и поэтому никому не мог доверить хан свою тайну.
Золотая Орда – великан. Третью часть всего царства, созданного Чингиз-ханом, занимает она, а по-прежнему, как и при нем, зависит от Каракорума и каждый свой шаг обязана согласовывать с сидящим там ханом.
В свое время Потрясатель вселенной хорошо продумал внутреннее устройство монгольского царства. Он разделил его на улусы и отдал каждый из них в управление одному из своих четырех сыновей. Дальше каждый улус делился на аймаки, которыми владели сыновья его сыновей. По строжайшему завету великого кагана, аймаки должны были подчиняться улусам, а все вместе – великому хану в Каракоруме.
Давно ушел из жизни грозный Чингиз-хан, а его потомки свято выполняли установленный им порядок. Ежегодно улусы отправляли в Каракорум всю дань, собранную ими с покоренных народов, все, что удавалось захватить в походах. Только великий хан Каракорума вправе был делить добычу и решать, кому что причитается. Заручившись поддержкой курултая, он мог вообще забрать все и отдать кому-нибудь одному для подготовки нового похода.
Велик и могуществен был тот, кого поднимали на белой кошме в Каракоруме.
Третий сын Чингиза – Угедэй, став ханом, не смог совершить того, что сделал его отец. Но он сумел сохранить монгольское царство и, послав в походы отважных волчат – Бату, Гуюка, Бори, Кубылая, Кулагу, Байдара, Менгу, Кайду и Ногая, – раздвинул границы.
Когда же на трон Каракорума сел Гуюк, счастье словно отвернулось от монголов. На смену славным битвам на чужих землях пришли внутренние распри, вражда и коварство.
Ныне монгольским великим ханом считается Менгу, но он не обладает железной волей своего предка. Оттого два его брата, два волчонка младшего сына Чингиз-хана – Тули, Кубылай и Кулагу, уже показывают зубы. Первый покорил Северный Китай, второй – Иран, и не сегодня, так завтра станет Кулагу ильханом всего Ирана, а придет время, Кубылай сам себя объявит императором Китая…
Близок час, когда должно распасться великое Чингизово царство. Так не пришло ли время и Золотой Орде стать самостоятельной? До каких пор богатства, идущие из ее земель, будут питать Каракорум? Если и дальше поступать так, то сможет ли Орда оставаться всегда сильной и могущественной?
Змея, которая не растет, не станет драконом; трон, подножье которого не укреплено золотом, рано или поздно покачнется, и им овладеет всякий, кто этого захочет.
О самостоятельности подвластной отныне ему Орды думал Берке-хан, и это была его самая тайная и самая жгучая мысль. Никому не смел он о ней рассказать, потому что знал крутой нрав Менгу.
Предстояло ждать, когда кто-нибудь из потомков Чингиз-хана отважится на это первый, а уж затем…
Зрачки раскосых глаз Берке вдруг расширились, потемнели, а желтое скуластое лицо налилось кровью. Он обернулся к свите:
– Привести сюда раба Коломона.
Один из нукеров торопливо бросился вниз по склону холма.
Ромей, подгоняемый нукером, начал неторопливо взбираться на холм. Медлительность мастера бесила хана, но внешне он сохранял спокойствие.
Коломон держался независимо. Не доходя шагов двадцать до хана, он вдруг остановился, поднял лицо.
– Берке-хан, – сказал он, – цепи мои слишком тяжелы, чтобы мне быть проворным и быстрым. Пройдет много времени, прежде чем я успею приблизиться к месту, где стоишь ты, и упаду к твоим ногам. Считай, что я уже сделал это. Я слушаю…
Непокорный ромей никогда не называл хана «великим». За это его неоднократно секли плетьми, бросали в глубокую яму – зиндан, но ничто не могло сломить мастера.
Берке молчал, темными от ярости глазами смотрел на Коломона. Ромей сказал:
– Самоубийство у христиан считается страшным грехом. Если меня поразит твой меч, я буду считать себя счастливым человеком, потому что смерть – лучший способ перестать быть рабом…
Хан не ответил на его слова, не принял дерзкого вызова. Он спросил:
– Я велел тебе выложить основание мечети из камня – почему ты ослушался меня и делаешь его из кирпича? Мечеть может развалиться…
В голубых глазах ромея мелькнули смешинки.
– Все во власти аллаха. Зачем он станет разрушать то, что воздвигнуто в его честь?..
Берке заговорил вдруг тихо, и это было признаком того, что его душит ярость.
– Мечеть, построенная ханом Золотой Орды, должна стоять вечно…
Коломон покачал головой, делая вид, что не замечает гнева Берке.
– Храмы и мечети стоят долго не потому, что их возводят по велению правителей, а потому, что строят их люди знающие. Обожженый кирпич, положенный на растворе ганча, крепче камня…
– Значит, ты не хочешь исполнить мой приказ?.. – вкрадчиво спросил хан.
– Даже глупый исполняет умный приказ, но слова глупого человека сбивают с толку самого умного, – с вызовом сказал мастер.
– Выходит ты умнее меня?
Если бы Коломон стоял рядом, ему наверняка не сносить головы, за свою дерзость. Попятились в страхе от хана нукеры, советники, нойоны. Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.
Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.
Коломон улыбнулся.
– Почему ты смеешься, ромей? – спросил Берке.
