Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
– Часто бываем близки к ссоре, – помог ему Марк, – ты это хотел сказать?
– Если я вмешиваюсь не в свое дело, извини меня. Он начал тебя раздражать, что просто бросается в глаза. Это из-за постоянных нравоучений?
Марк помедлил с ответом, подбирая слова:
– И да, и нет. Трудно объяснить в двух словах. Ты знаешь, что хотя Га й почти на десять лет старше меня, выросли мы вместе: семьи Га я и Луция связывают давняя дружба и закон гостеприимства, а к тому же – родство, хотя и сложно вычисляемое. С тобой мы к одному учителю в школу бегали, а Гай… Гай словно всегда был рядом. Он баловал меня и дарил игрушки в детстве, потом опекал и поддерживал. Родная мать могла не подходить ко мне, когда я хворал – Гай брал заботу на себя! Он никогда не отказывал мне в помощи, не ворчал, был весел. К тому же, ты видишь, он гораздо выше, сильнее и выносливее меня, и я всегда гордился им, как гордится сейчас маленький Гай Гракх своим старшим братом Тиберием. Знаешь, в детстве я как-то раз подумал: «Мы – как легендарные Кастор и Поллукс! Хорошо бы никогда не разлучаться с таким сильным и веселым другом!» Так я сам был ему предан! Луций, к слову, всегда поощрял нашу дружбу. А ему угодить трудно.
– Почти невозможно, – обронил Валерий.
– Так вот, Гай сделал почти невозможное: пришелся по душе Луцию… – Марк вздохнул. – Я вырос, сменил рубашку на тогу взрослого, расстался с детским шариком-буллой на шее – наша с Гаем разница в возрасте начинает стираться. А он относится ко мне по-прежнему, и мне это странно…
– Странно?
– Да… Говорю тебе, объяснить трудно. Я сам не понимаю до конца. Понимаешь, он словно ревнует меня ко всем и вся: проверяет, где и с кем я бываю, следит за моими занятиями с греками, которыми Луций наводнил дом, стремится быть в курсе моей жизни во всех ее деталях! И тем настойчивее, чем больше мне хочется быть ото всех подальше. Порой мне кажется, да нет, так и есть, что Га й дотошнее интересуется моей жизнью, чем мой усыновитель!
– Ты говорил Гаю об этом прямо?
– Ты знаешь меня.
– Значит, говорил. И что Гай?
– Он смотрит на меня своими невинными оленьими глазами и удивляется: «Марк, что ты ершишься? Ты мне как младший брат. И ты так неразумен, что я вечно опасаюсь, как бы твои похождения не довели до беды!»
– Может быть, так и есть? Все просто.
– Просто… Что ж, пусть будет «просто»: просто его назойливая забота в один прекрасный день сведет меня с ума!
– Ты слишком раним, поэт.
– Знаешь, как-то раз я проводил вечер в очаровательной компании и преприятнейшей беседе с… ну, неважно, вряд ли ты ее знаешь… Все так блестяще развивалось, и я уже был близок к победе… И прекрати хрюкать! Так вот… Вдруг мне показалось – правда, я был в изрядном подпитии! – что… Нет, ты все-таки хрюкаешь! А, это ты смеешься? Неужели трудно спокойно выслушать? Мне вдруг показалось, что за занавесью постели стоит Гай, укоризненно качает головой и нежно так, отчего-то женским голосом, говорит: «Мы могли бы быть счастливы с тобой, солдат!» Меня чуть не стошнило! Нечего и говорить – вечер был безнадежно испорчен! А моя нимфа – крайне разочарована! Вот теперь хохочи.
Валерий не нуждался в этом разрешении: где-то посередине рассказа ему уже просто не хватало воздуха от смеха. Отсмеявшись, он заметил:
– Ну и бред!
– Угу, бред… – печально согласился Марк. – А хуже всего то, что я тогда испугался, не питает ли Га й ко мне… не те чувства.
– В каком смысле?
– Да в самом плохом смысле!
Валерий потер висок:
– Ты меня озадачиваешь. Чего только не приключится в жизни. Греки со своей культурой заодно понатащили в Рим гнусных обычаев и отвратительных пороков, чего у нас отродясь не водилось. А если и «заводилось» вдруг, так за это казнили – да и все дела! Гай буквально бредит всем греческим, но чтобы он… Нет! К тому же, я точно знаю, у него есть женщина, пусть и не римлянка, но он счастлив с нею. Уж я-то знаю!
Валерий, гораздо более общительный, чем Марк, был знаком чуть ли не с половиной Рима.
– Вообще-то, да. Это и мне известно.
– У тебя есть какие-нибудь веские основания для таких неприятных подозрений? – Валерий словно взялся провести следствие.
– Ты прав, – смущенно пробормотал Марк, – мои пьяные бредни и – его братская любовь… Что я распаляюсь?
Он замолчал – Валерий терпеливо ждал.
– Ну да, – с досадой продолжил Марк, – да, есть вещи, которые приводят меня в недоумение. Вот как тот случай, когда я болел. Жар, горло как огнем горит, голова вот-вот расколется от боли – это после пляски в грозу…
…Гай, заменив собой и мать, и лекаря, просидел тогда у постели больного всю ночь. Марк, в горячечном состоянии, даже не понял этого сразу: засыпал, увязая в разноцветном, мерцающем сне, просыпался, когда кто-то заботливо менял на лбу мокрую салфетку, – и неизменно видел перед собой встревоженные глаза старшего друга. Га й ни с кем не захотел делить заботу о больном.
Утром Марк, не открывая глаз, прислушался к себе: вроде бы жар спал и горло почти не болело. И хорошо: он очень хотел пойти после полудня в цирк на бега. Жаль было бы из-за болезни пропустить любимое зрелище.
Марк потянулся, вздохнул, наслаждаясь утренней свежестью и тишиной, и собрался было подремать еще немного, как вдруг тихий шорох заставил его распахнуть глаза – на скамье рядом с его постелью, по-военному подложив локоть под голову, спал Гай.
От радости, что чувствует себя хорошо, и оттого, что рядом такой преданный друг, Марк не выдержал и ткнул Га я пальцем в бок. Тот вскочил, как по тревоге, и уставился на Марка сумасшедшими со сна глазами.
– Гай, дружище, я не хотел тебя пугать! – еще несколько сипло проговорил Марк, виновато улыбнувшись.
– Но тебе все же почти удалось это сделать… – Гай улыбнулся в ответ. – Я имею в виду – ночью: ты так стонал и бредил, что я подумал – не последние ли это часы?
– Это ты менял салфетки?
– Я. Это нетрудно. Труднее было слушать твой жалкий голос… – Гай подсел ближе. – Я на самом деле вдруг испугался, что потеряю тебя. Оказывается, я привык к тебе, маленький бездельник!
Его голос прозвучал одновременно и смущенно, и ласково. Марку он показался даже излишне ласковым: ему хотелось видеть старшего товарища несгибаемым и суровым воином, а не эмоциональным и слезливым жалельщиком.
– Не такой уж я и маленький, хотя от «бездельника» не откажусь, – попробовал отшутиться Марк.
Но Гай не был настроен шутить:
– Ты для меня всегда будешь маленьким. Хотя прошло время, когда я заглядывал в твою колыбель – не подрос ли ты ну хоть еще немного? – все же я храню в сердце те дни, когда ты был таким доверчивым и беззащитным, что я мог защищать и заботиться о тебе.
– Я вырос, Гай, – сдержанно проговорил Марк.
– Да, вырос, – тихо согласился тот, – вырос, но мне все кажется – не повзрослел и остаешься по-прежнему беззащитным и слишком беспечным.
– Вот как! – Разговор нравился Марку все меньше.
– Отчего-то мне кажется, что ты, как и раньше, нуждаешься в опоре и поддержке. Я по-прежнему чувствую за тебя ответственность!
– Это, наверное, потому, что я щуплый и выгляжу слабым. Но уверяю тебя, я не так уязвим, как тебе кажется! – Марк старался придать своему голосу побольше твердости.
Он потянулся, чтобы взять со столика у постели чашу с питьем, но рука дрогнула – Га й стремительно подхватил чашу и заботливо поднес питье к губам Марка. Оставалось только принять помощь, хотя именно этого Марк сейчас совсем не хотел! Поэтому он постарался сосредоточиться, собрал силы и уверенной рукой отобрал чашу у Гая, чтобы напиться самостоятельно.
– Маленький упрямец! – пожурил Гай.
Марк начал раздражаться:
– Прошу тебя, не называй меня маленьким – это несносно! А если это прозвучит еще и при посторонних!
– Напрасно ты опять ершишься.
Гай взял Марка за руку. Открытой ладонью вверх. Наклонился к этой ладони (может, хотел что-то рассмотреть?) – а Марк вдруг безумно испугался, что Гай сейчас наклонится еще ниже и коснется губами его открытой ладони!
Предчувствие было навязчиво-четким и болезненно-живым, как воспоминание: печальные глаза Гая, так похожие на оленьи, его полный доброты голос, движение головы вниз, к ладони… Марка просто ожгло ужасом – что же это такое? Разум лихорадочно-поспешно выдвинул первую попавшуюся, естественно негативную, версию: Гай питает недолжные чувства! И Марк не просто резко, а нервно и зло выдернул свою ладонь из руки Га я и угрюмо прошипел:
– Уж не хочешь ли ты стать моим покровителем?
Гай побледнел. До него, кажется, дошел тот смысл, который его младший товарищ видел во всей этой сцене. Он отшатнулся:
– Марк, нет! Ты неправильно подумал, уверяю тебя!
– Нет?!
– Маленький глупец! Ой, прости! Да что там – глупец, да и все. Если хочешь – большой глупец! Ты мне как младший брат. Ты же знаешь, у меня одни сестры, а мне всегда так не хватало брата. Я подчас завидую Гракхам. И я очень люблю тебя – по-братски! Другое дело, что не понимаю, почему я постоянно боюсь за тебя. Мне все кажется, что с тобой может что-то случиться или ты вдруг пропадешь где-нибудь…
