Вадим Каргалов - Русский щит
Как на исповеди, ничего не утаивая, рассказал Юрий Всеволодович о гибели войска под Коломной, о растерянности ближних бояр, о своих собственных мыслях — пока еще только мыслях, еще не успевших стать решениями. Рассказал и замолчал, ожидая слова епископа.
Но Митрофан только обронил:
— Я слушаю, княже, продолжай.
Юрий Всеволодович посмотрел в глаза епископа, ожидая увидеть гнев и осуждение. Но ни того, ни другого не было во взгляде Митрофана — только грусть, только сердечное сочувствие и понимание.
И великий князь решился:
— Надумал я уехать из Владимира. За Волгой, в лесах, соберу войско. С войском приду спасать Русь. Во Владимире останутся сыновья мои, а при них воевода Петр Ослядюкович…
Епископ Митрофан медленно прикрыл глаза, окаменел лицом.
С тревожным ожиданьем вглядывался великий князь в бесстрастное, высушенное старостью и иноческим воздержанием, лицо епископа. Большие белые кресты на черном облачении владимирского владыки разбудили вдруг тягостные мысли о бренности всего земного, о зловещем вороньем карканье над разверзнутой могилой, о ничтожестве любого человека (даже его, великого князя!) перед божьей волей. На миг показалось: поднимется гордый старец, взмахнет золотым крестом, проклянет…
Но епископ только проговорил — тихо, безразлично:
— Не могу благословить прилюдно, ибо подумают о том по-разному. Но и осуждать не буду. Князь сам владыка в земных делах. В Священном писании сказано: «Богу — богово, кесарю — кесарево». — Помолчав, епископ добавил: — От себя скажу: поступаешь разумно. Осуждение людское стерпи, не о гордыни думай — о Руси, богом тебе врученной. Сам же я остаюсь в городе. Не покину, подобно епископу рязанскому, паству свою. Иди, княже, и верши тобою решенное. Бояре, поди, заждались на совете…
2В большую гридницу, где собрались ближние бояре и воеводы, великий князь вошел спокойно, величаво, будто и не было у него сомнений. Сел в золоченое кресло деда своего, князя-градостроителя Юрия Долгорукого. Рядом стояли сыновья — Всеволод и Мстислав Юрьевичи.
Бояре и воеводы замерли, ожидая княжеского слова. В напряженной тишине прозвучали слова Юрия Всеволодовича:
— Бояре благородные и вы, мудрые воеводы! В сей тяжкий час помогите разумом своим и многоопытностью. Что случилось под Коломной, вы уже знаете. Что царь Батыга идет на стольный Владимир — тоже знаете. Как воевать дальше?
По знаку великого князя вперед вышел Петр Ослядюкович, большой воевода владимирский. Плащ воеводы, застегнутый у правого плеча пряжкой со звериной головой, синими волнами спускался с широких плеч, в бороде — густая седина. Воевода поклонился, по старинному обычаю, в пояс, возвестил собравшимся княжескую волю:
— Господин наш великий князь Юрий Всеволодович приказал: пусть каждый скажет, как думает, не тая и не лукавя, а княжеское слово после будет…
Первым откликнулся Ондрей Федорович Голтяев, боярин суздальский, родом чуть ли не древнее самого великого князя. Села и деревни его тянулись по всей Нерли, от Суздаля до переяславских лесов. Ондрей Федорович загудел на всю гридницу:
— Неверного счастья испытывать нечего! Сильны татары, страх как сильны! Надобно княгиню великую, и сыновей, и снох княжеских, и чад, и богатство все вывезти в лесные места, на Устюг иль в Белоозеро, а в городе оставить воинов малое число, чтоб только стены держали. И мы все свое богатство вывезем. Зачем, царю Батыге пустой город? Постоит и уйдет… В леса нужно схорониться, переждать нашествие…
Суздальские бояре — как на подбор тучные, с длинными бородами, с серебряными обручами-гривнами на шее — согласно закивали, загомонили:
— Верно глаголет боярин Ондрей, разумно…
— Разъедемся по лесным вотчинам, ничего татарам не оставим.
— Опасенье — половина спасенья!
С ними заспорили городские мужи — тысяцкие и старосты. Посадский староста Комега под одобрительные возгласы своих крикнул из-за спин:
— Нет вам, бояре, дела до Владимира, коль так говорите! Не будут воины пустой город крепко оборонять, сдадут, без боя! Вы со своим богатством отъедете, а нам куда деваться? Дворы-то на себе не унесешь!
Успокаивая спорщиков, заговорили воеводы. По их речам выходило, что и отдавать Владимир татарам нельзя (расползутся татары по всей Руси, насквозь все пограбят!), и в осаде сидеть вроде бы опасно (перед пороками Батыевыми стены бессильны, погибнет войско и великий князь, а тогда — конечная погибель!). Об одном даже не заикнулись воеводы — о битве в поле. Слишком свежими были воспоминания о коломенском побоище, искать счастья в прямом бою не хотел никто. Воеводы лучше других знали, как мало осталось здесь, под рукой, обученных ратников. Только-только стены оборонить…
Смутили воеводские речи городских мужей, без прежней горячности выкрикивали они укоризны боярам. Ждуще смотрели на великого князя Юрия Всеволодовича, но тот будто и не слышал воеводских хитроумных отговорок, смотрел поверх голов…
Еще не сказано было слово, к которому великий князь мог бы присоединить свой решающий голос, а потому вмешиваться ему — преждевременно…
Юрий Всеволодович незаметно кивнул большому воеводе Петру Ослядюковичу (заранее с ним ничего не обговаривал, но на мудрость старого воина надеялся крепко!). Петр Ослядюкович тут же выступил вперед:
— Пусть останутся в городе все дружинники. Пусть все посадские люди возьмутся за оружие. А чтобы бились они крепко, пусть будут в городе княгиня великая и молодые князья. Самому же великому князю сидеть в осаде не с руки. Лучше пусть встанет неподалеку в крепком месте, собирает войско. Так думаю: татары, ведая его с войском за своей спиной, приступать к граду будут с оглядкой…
— А крепкое место есть! — заторопился боярин Ондрей Федорович. — Суздаль — чего уж лучше?
Загибая короткие, поросшие рыжими волосами пальцы, боярин перечислял твердыни Суздаля:
— Вал насыпной в пять сажен, а при нем ров в четыре сажени с лишком. Стены новые, рубленные благоверным князем Всеволодом Большое Гнездо, да вокруг посада стены же по речке Гремячке… Монастыри пригородные: Васильевский, Троицкий, Введенский, Дмитриевский, со стенами же и с башнями… Сам ведаешь, княже, как крепок град Суздаль!
Против отъезда великого князя в Суздаль не спорили и посадские старосты — близко. Смущало отсутствие на совете епископа Митрофана — без него не привыкли решать важные дела. Но епископский любимец, нынешний игумен Рождественского монастыря Евлампий успокоил:
— Владыка обо всем ведает, как решите — благословит…
Главным в речи Петра Ослядюковича великий князь был доволен: его отъезд из города был предопределен и оправдан. Хотя относительно Суздаля следовало бы еще подумать. Собирать войско способнее не вблизи Владимира, а в более безопасном месте. Да и семью страшно оставлять в осажденном городе. Но верно сказал Петр Ослядюкович: не будут воины прилежно оборонять пустой город. А надо, ох как надо, чтобы царь Батыга подольше задержался здесь! Ну да главное-то уже решено…
Юрий Всеволодович поднялся с кресла, сказал коротко, твердо:
— Город оборонять. Сыновья мои, Всеволод и Мстислав, остаются. Воеводой при них, коего советы слушать надлежит, будет Петр Ослядюкович. Слушайте Всеволода и Мстислава, как меня слушали. Отныне они — граду голова!
Дружинники внесли великокняжеский стяг с царственным зверем-львом, зажавшим меч в поднятых лапах. Юрий Всеволодович передал стяг Всеволоду, еще раз повторил:
— Назначаю в себя место! Володей градом и людьми его!
Бояре и воеводы разом поклонились в пояс. Уже не великому князю поклонились — Всеволоду и Мстиславу…
О самых сокровенных своих намерениях Юрий Всеволодович не рассказал ни сыновьям, ни большому воеводе Петру Ослядюковичу. Только старому Надею, семьи оберегателю, шепнул наедине:
— Сохрани семью, Надей, княгиню и чад моих. Мыслю, не скоро я на помощь с войском приду…
— Суздаль близко, — возразил Надей.
— Если б Суздаль! На суздальском подворье сидеть толку мало, да и опасно. Дальше ехать нужно: к Ростову, к Угличу. Одному тебе признаюсь, слуга мой верный: на Суздаль согласился, чтобы без смуты за ворота выехать, чтоб люди на скорую подмогу имели надежду. Бог простит сие лукавство — на пользу оно…
— Воля твоя, княже! — покорно согласился Надей.
На следующее утро из ворот Детинца выехал княжеский обоз. Конные дружинники оттеснили народ, столпившийся на торговой площади. Сторожа у внутренних Ивановских ворот откинули засовы. Сани, окруженные молчаливыми всадниками, поехали по узкой улице посада к Серебряным воротам.
Об отъезде великого князя в городе уже знали. Кузнецы в кожаных фартуках, бродячие торговцы с коробами на широких ремнях, кожевники, коричневорукие гончары, бородатые мужики-смерды стояли вдоль улицы, смотрели хмуро, боязливо.
