Проклятие сублейтенанта Замфира - Мельников Сергей

С трудом сдерживая клокотание в груди, Василе вошёл в дом. Виорика стояла, опустив в притворной покорности голову, но, только увидела офицера, глаза её задорно сверкнули из-под насупленных бровей. Над ней нависла дородная чернявая женщина с руками, которые могут голову быка к земле прижать. Из увесистого кулака свисала мокрая простыня. По ту сторону круглого стола, у открытого буфета, застыл мужчина — кряжистый, лохматый, со спутанной бородищей, похожий на кишинёвского цыгана. В руке он держал тёмно-зелёный штоф.

Чтобы завершить немую сцену, Василе щёлкнул каблуками и чётко, с идеальной артикуляцией, как его учили в штабе, доложился:

— Заместитель интенданта штаба четвёртой армии его королевского величества Фердинанда сублейтенант Замфир прибыл для осуществления контроля за транспортировкой армейских грузов. Господин Сырбу? — Бородач неуверенно кивнул, будто до конца не веря, что он тот самый Сырбу, что нужен господину офицеру. Василе выдернул из нагрудного кармана вдвое сложенный конверт и протянул его через стол. — Вот предписание. Вам надлежит предоставить мне жильё и питание на весь срок командировки. Оплата будет произведена согласно установленному министерством прейскуранту.

Сырбу хмыкнул, прочищая горло и сварливо проворчал:

— Аж уши заложило. Знаю я ваши прейскуранты: по миру пустите, ещё и должен останусь.

Он забрал конверт, вытащил лист гербовой бумаги с размашистой подписью и долго вглядывался в него, подслеповато щурясь.

— Да вы садитесь, господин сублейтенант, — ожила мать. — Садитесь! Сейчас ужинать будем.

— Благодарю, госпожа Сырбу, но, если позволите, я поужинаю позже. Мне срочно надо в галантерейную лавку. Не подскажете, где тут ближайшая?

— Ой, не надо "госпожа", мы люди простые, да и вам у нас не один день жить. Давайте по-родственному: Я — Амалия, муж мой — Маковей, а эту бестолочь Виорикой зовут. А вас как?

Госпожа Сырбу так ласково улыбнулась новому квартиранту, что на его щеках загорелись пунцовые пятна.

— Василе, — сказал он уже вполне штатским голосом.

— Василе… Из самой столицы, наверное… Ой, вы ж про галантерейную лавку спрашивали. Ближе всего — в Тараклии, до неё километров десять и дорога совсем размокла. А что вам там надо?

Василе смутился.

— Мне жидкое мыло надо купить… флакон. Кожа у меня очень чувствительная, понимаете ли.

— Кожа чуйствительная, — чересчур громко пробормотал Маковей. — Фифа какая. На фронте галантерейщиков нет, быстро огрубеет.

— А вы что ж не на фронте, господин Сырбу? — взвился Василе.

— А я своё уже отвоевал! — стукнул он кулаком по столу. — Я во второй балканской болгарами раненый, у меня пуля между позвонков застряла. Вон какой скособоченный! Показать?

— А я служу там, куда меня послало командование! — В голове у Василе щёлкнуло, вспомнился господин младший интендант с властным баритоном, любезным дамам. — Вы забываетесь, фрунташ запаса Сырбу! Перед вами старший по званию! — Как всегда в такие моменты голос Василе с контртенора сорвался на фальцет и он закашлялся. — Извольте соблюдать субординацию!

— Ну-ну, — угрюмо проронил Маковей. — Как ты в доме моём жить собираешься со своей субординацией, господин сублейтенант?

Он сел за стол и налил себе в стаканчик желтоватой жидкости. Глядя куда-то сквозь Василе, влил в рот и занюхал рукавом рубахи.

— Хоть бы гостю предложил! — укоризненно покачала головой Амалия. Она сунула мокрую простынь дочери и взглядом услала её прочь. — Вы, господин сублейтенант, сходите в село, в аптеку господина Лазареску, это недалеко: луг перейдёте, там через мост — и прямо по улице, не сворачивая. Видела я у него на полке то, что вам надо. А пока ходить будете, я и на стол соберу, и комнату вам приготовлю.

Сухо кивнув, Василе развернулся, как на смотре, и вышел в тёмную прихожую, пропахшую луковой шелухой, пыльными половиками и старым веником. За спиной началась приглушённая перепалка, женскому злому шёпоту отвечал мужской, гулкий и оправдывающийся.

Скрипнула боковая дверь, и в щели показался вздёрнутый нос Виорики.

— Господин офицер, — тихо позвала она. — Можно вас попросить?

— К вашим услугам, госпожа Виорика, — так же шёпотом ответил Василе.

— Ой, да не надо прям услуги, — хмыкнула девушка. — Купите мне лучше у господина Лазареску манпасье — леденцы такие разноцветные, страсть как люблю. Я вам сейчас денег дам…

Пауза почему-то затянулась. Виорика смотрела на Василе таким нежным и наивным взглядом, что Василе поспешил заверить:

— Не надо денег, почту за честь!

— Господин офицер такой щедрый… — сразу сказала она и закрыла дверь.

Немного обескураженный, сублейтенант Замфир вышел во двор, под дождь, который не прекращался, но и не торопился превратиться в ливень. Он поднял воротник мундира и спрыгнул с крыльца на пятачок, казавшийся твёрдым. Мокрая земля блестела, как жижа в кривой дыре нужника. Дальше, между калиткой и железнодорожной насыпью, зеленела некошенная трава, до села — широкий луг, который ему предстояло пересечь дважды. Василе обречённо передёрнул плечами и зашагал напрямик, разбрызгивая грязную дождевую воду, и вдруг испытал потаённое удовольствие, будто он снова малыш Василикэ, и прыгает по лужам Херэстрэуского парка под гневные окрики гувернантки.

"Будете должны, дорогая Виорикуца!" — подумал он, закрывая калитку, и улыбнулся. Он шёл по полю, напрямик, трава, растоптанная подошвами сапог, пахла остро и пряно. Василе вспоминал тонкие ножки бухарестских барышень в изящных башмачках с шнурованным голенищем, но они расплывались в пелене дождя, а сквозь них проступали крепкие лодыжки в растянутых шерстяных носках. Они были куда плотнее и ближе стройных ног томно-язвительных девиц с террас кофеен Липскани.

Глава 2

В селе из трёх немощёных улиц Василе быстро нашёл лавку, пристроенную к большому дому. С одного боку её украшала надпись "Фармация", с другого — "Галантерея", а с фасада — "Бакалея". Жители Казаклии ели чаще, чем душились розовой водой и лечили подагру. Вопрос молодого офицера удивил господина Лазареску. В самой узкой, галантерейной части своего магазина он расставил стремянку и достал с самого верха литровый флакон дымчатого стекла с притёртой пробкой. Бросив осторожный взгляд на сублейтенанта, он украдкой рукавом обтёр толстый слой пыли.

— Вот, изволите видеть, господин военный, вам очень повезло — остался последний флакон. Очень дефицитный товар.

— Вижу, — с лёгким сарказмом согласился Василе. — Сколько он стоит?

— Двести леев…

Сублейтенант поправил ремень и его правая рука задумчиво задержалась у кобуры с револьвером.

— Сто восемьдесят, — вдруг вспомнил Лазареску. — Совсем забыл про переоценку… Но для господ офицеров доблестной армии Его Величества сто пятьдесят… Пять.

Господин офицер закатил глаза, то ли взывая к Господу, то ли пересчитывая в уме остатки наличности, и выложил на прилавок банкноту. Лазареску печальным взором окинул нарядную крестьянку на аверсе и совсем загрустил:

— Это дефицитный товар, больше вы нигде его не купите…

Василе с театральным вздохом достал из кармана две монетки и аккуратно положил сверху:

— Сто двадцать… И искренняя благодарность Румынской армии в этот трудный для Отечества период.

Лазареску посмотрел на офицера, на флакон жидкого мыла, который должен был в этом магазине пережить и его, и детей, и даже внуков, лестницу, пустое место в дальнем углу верхней полки и сгрёб деньги в кассу.

— Ну что ж, молодой человек, — сказал он обречённо. — Полагаю, благодарность Румынской армии стоит этих тридцати пяти леев. Может быть что-то ещё? Кёльнская вода, зубной порошок, бриллиантин? Есть даже готовая венгерская помада для усов.

— Нет, благодарю, больше ничего. Ах, да, — спохватился Василе. — У вас есть монпансье?

— Безусловно! Есть русские "Ландрин", из самого Петербурга! В красивой жестяной коробочке, которую ваша дама сердца сможет использовать как шкатулочку для безделушек.