Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп "Раффи"

В 1870-х годах, когда Россия освобождала от турок Балканские страны, Раффи писал: «Настал желанный золотой век дружбы народов». Писатель надеялся, что великие европейские державы на Берлинском конгрессе в 1878 году отнесутся «по-дружески» и к Армении. Но эти государства похоронили на конгрессе армянский вопрос. «Османский султанизм является злейшим врагом России и Армении», — писал он.

Еще в конце прошлого века Юрий Веселовский назвал Раффи одним из первых народных писателей своего времени. Ширванзаде по поводу романа писал, что Раффи был пересказчиком горестей и печалей своего народа и самым талантливым выразителем его заветных чаяний.

Очень высоко ценил Раффи Степан Шаумян.

Александр Фадеев в 1939 году на страницах «Правды» дал Раффи высокую оценку, сравнив его с Львом Толстым.

Уже при жизни Раффи был предметом поклонения широких народных масс. Я нашел уместным привести здесь одну мою запись.

Осень 1932 года. Тогда я учился на втором курсе Горисского педагогического техникума. Жили мы весьма скромно, и те два пуда хорошо просушенной очищенной пшеницы, что мать хранила в кладовой, были для нас настоящим богатством. В тихое, согретое мягким солнцем воскресное утро мать помоглa мне взвалить на спину мешок и сказала:

— Отнесешь, значит, на мельницу Мухдесенцев и подождешь, пока смелют. Смотри, не рассыпь муку по дороге, — предупредила она напоследок.

Ждать, пока смелют пшеницу, придется немало, и я прихватил с собой первый том «Искр» Раффи — посижу себе у речки, почитаю. Отец говаривал, что эту книгу в память о встрече в Горисе выслал моему деду Аракелу сам Раффи. Плотный, хорошо изданный том, на титуле орнаментированным шрифтом набрано: «Тифлис. В типографии М. Варданяна и К^О. 1883». О том, что знаменитый писатель, имя которого стало легендой еще при его жизни, посетил наши края и собирал материал для своего романа «Давид Бек», я слышал, но о подробностях почти ничего не знал. Лишь позднее я отметил про себя, с каким уважением хранится в памяти народной пребывание Раффи в Зангезуре…

У мельницы я встретил Атанэса, давнишнего друга моего отца, и деда Яхши. Сидят рядышком, беседуют мирно в ожидании помола.

Я опустил мешок, поздоровался с ними и, устроившись на краешке большого плоского камня, принялся читать роман.

— А-а, — добродушно кивнул дед Яхши, легонько коснувшись набалдашником посоха моей книги, спросил: — Ты что это читаешь, внучек?

— Книгу писателя Раффи.

— Ты смотри! — зацокал языком дед. — А знаешь, Аракелов внук, что лет пятьдесят назад Раффи сидел на твоем месте, вот на этом же камне?

Я захлопнул книгу и невольно привстал,

— …Расскажу, чего уж там! Пришли мы сюда с Аракелом хворосту набрать. Собираем, значит, и вдруг — голос Аствацатура, твоего отца, Атанэс:

— Эй-эй, что за люди? Кого надо?

Глядим, приближается по ущелью всадник, рядом еще кто-то, пеший. Всадник ответил:

— Раффи я, Раффи.

Аствацатур был человек грамотный, книги читал. Бросил лопату, спустился быстро к всаднику, ну и мы с Аракелом побежали, любопытно стало. Аствацатур взял коня под уздцы, к мельнице ведет:

— Добро пожаловать, господин Раффи, добро пожаловать! Вот радость!

— Из Хндзореска еду, — сказал Раффи, — в Караундж мне надо, а оттуда в Татев. Дорогу не покажете?

Помогли мы ему спешиться, усадили на этот вот плоский камень, Аракел хотел было расседлать коня, Раффи не позволил:

— Проводника с конем я должен отпустить в Хндзореск. А нового коня дадут мне в вашем Хндзореске?

— Не одного, двух дадим, господин Раффи, — сказал Аракел. — Не гость вы в наших краях, а хозяин.

Угостили Раффи мацуном и свежеиспеченной гатой. В саду у Аствацатура бутыль с тутовой водкой была закопана, пошел принес, но Раффи отказался.

— Благодарю, — сказал, — редко я пью, да и то вино.

Зато с каким аппетитом принялся за мацун, не по-городскому съел, а по-нашему, по-крестьянски — забирая мацун кусками лаваша. Сказали мы ему: «Господин Раффи, посмотри сначала наше село Горис, потом только поезжай в Караундж». Согласился.

Втроем — Аракел, Аствацатур и я — повели показать село. Спросил, где тут у нас крепость Ворбевайр, показали. Потом пошли верхним склоном Ласти-Хут.

Дошли мы до родника Хачит. На скале рядом с родником слова какие-то высечены. Спросили Раффи: «Господин Раффи, прочесть это сможете?»

— Надпись на древнеармянском языке, — сказал, — говорится о том, что восемьсот лет назад родник этот построил человек по имени Кристофор.

От родника повели Раффи в ущелье Цакери-дзор. Посмотрел он на выдолбленные в скалах пещеры и спросил:

— Вы как это место называете?

— Цакери-дзор, — ответил Аракел, — здесь была крепость наших предков.

— Да. — сказал Раффи, — это и есть знаменитая крепость Дзагедзор. Так она называлась в древности.

Когда выбрались из ущелья, Раффи сказал:

— А знаете, почему ваш край зовется Зангезуром? Крепость Дзагедзор была одной из самых грозных крепостей области Сюник Великой Армении. Построил ее Дзагик, внук патриарха Сисака. Отсюда и название крепости Дзагедзор. А персы, у которых нет звука «дз», стали именовать крепость, а потом и весь край Зангезуром

А еще спросил Раффи, кем себя считают сами горисцы, пришлыми или коренными жителями.

— Тут мы спокон веков живем, — сказал Аракел, — самые что ни на есть коренные. А патриарх Сисак — прародитель наш.

— Все верно, — кивнул Раффи, — Сисак был сыном Гегама и жил за две тысячи сто лет до рождения Христова.

Мы стали очень просить Раффи чтоб он погостил в селе, остановился у кого-нибудь из нас — отказался вежливо, сказал, что надумал в город сходить: может, в канцелярии остались кое-какие бумаги со старых времен. А в городе Горисе, что только-только стали строить пониже села, было тогда самое большее домов двадцать–двадцать пять.

Попрощались мы с Раффи, пожелали всяческих благ. Перешел он мост и зашагал в сторону города.

СЕРО ХАНЗАДЯН

КНИГА ПЕРВАЯ

-

I

До 1722 года, то есть до появления на арене Давида Бека, армянские мелики [13] еще не утратили своего значения. Они имели собственные замки, наследственно правили частью населения, заключали договора с персами и турками, участвовали в их войнах и в качестве своего рода вассальных князей платили налог государствам, попеременно властвовавшим над Арменией.

В Сюнике (Карабах) больше чем где-либо мелики являли силу вплоть до прихода русских (1813). Казалось, сама природа этого края, ее лесистые высокие горы внушали мужество, желание дать отпор врагу отчизны. Когда же силы народа иссякали, он уходил в горы, чтобы укрыться в неприступных скалах.

Но среди меликов, к сожалению, не было единства. Соперничество вызывало вражду, силы были разрознены, мелики действовали несогласованно, готовые подчас вступить в сговор с врагами и напасть на соседа.

Помимо сравнительно независимых меликов, были и полностью подчиненные персам. Эти последние были вынуждены мириться с любыми требованиями персидских властей, слепо выполняли их волю, какой бы несправедливой она ни была, превращаясь таким образом в бесславное орудие поработителей. Поскольку же персидские ханы имели право смещать их, то они в борьбе за власть шли на подлости, измену и подкуп. Бывали даже случаи, правда, крайне редкие, когда мелики отдавали персам в жены своих дочерей.