Поручик Державин - Бирюк Людмила Дмитриевна

Побледневший офицер вскочил на коня и рванул по пыльной дороге в Сокуры. Через полчаса бешеной скачки Роман Николаевич был на месте. Бросив повод дворовому мальчишке, взбежал по ступеням крыльца и вошел в старый отчий дом.

Сдерживая невольную дрожь, шагал он по сумрачному коридору. Никто его не встречал, всюду царила тишина. Роман Николаевич распахнул дверь детской и застыл в удивлении перед благостной картиной: спокойная и счастливая мать кормила грудью безмятежного младенца!

Боясь вздохнуть, секунд-майор стоял и смотрел… Когда Фекла, покормив ребенка, осторожно положила его, спящего, в колыбель, Роман Николаевич подошел и прижал к груди жену. Слезы навернулись на глаза у обоих. А их сынок как ни в чем не бывало посапывал в уютной колыбельке.

— Фенечка, душа моя… Гаврюша здоров?

— Сам видишь!

Он наклонился над зыбкой. Укрытый голубым атласным одеяльцем с затейливыми кружевами, младенец был похож на ангела. От его спокойного ровного дыхания чуть трепетала ниточка, распустившаяся на детском чепчике. На щеках проступил нежный румянец.

— Счастье мое… — шептал Державин, осторожно целуя ребенка. — Почто посылала за мной, Фенечка?

— Не серчай, друг мой! Утром случился у Гани превеликий жар. Страх как напугалась! Но Бог миловал…

Переведя дух, Роман слушал и любовался. Как хороша! Синие глаза, оттененные длинными ресницами, смотрят застенчиво, льняная коса дважды обняла голову. Он порывисто подхватил жену, закружил по комнате и в восторге приподнял на руках…

Фекла так никогда и не призналась мужу, какому варварскому лечению был подвергнут их сынок. А сам Гавриил узнал об этом лишь много лет спустя от старой няньки.

Не обманули русские поверья! Мальчик рос здоровым и крепким. В положенный срок обрел молочные зубки, научился ходить и говорить.

Первое произнесенное им слово было "Бог". Произошло это так. В феврале 1744 года в небе появилась яркая шестихвостая комета. Все жители Сокур высыпали поглазеть на небывалое зрелище. Вынесли из дому и годовалого Ганю. Сидя на руках у матери, малыш поглядел на комету, показал на нее пальчиком и вдруг сказал: "Бог!"

Все умилились, услыхав такое от крохи.

— Чудо великое! — говорили старики. — Младенец Бога узрел!

Но ничего необычного в поведении Гани не было: в доме Державиных о Боге говорили постоянно. Слово "Бог" мальчик слышал чаще, чем "мама" и "папа".

Народ крестился, споря, как истолковать небесный знак. Еще никто не знал, что в тот день в Петербург прибыла 15-летняя принцесса София Фредерика Ангальт-Цербстская — будущая императрица Екатерина П…

С трех лет Ганя водился с драчливыми дворовыми ребятишками и не раз приходил домой то с расквашенным носом, то с синяком под глазом. Мать ахала, грозилась запереть в детской и впредь не пускать на двор, а нянька, прикладывая к ушибу медный пятак, приговаривала: "Не трусь! Где страх — там и крах".

В те времена мелкопоместные дворяне не обременяли себя знаниями. Сыновей учили лишь потому, что на то имелись особые указания, прописанные в Соборном уложении. У местного дьячка Гавриил научился чтению и письму и пристрастился к книгам, которых, признаться, у Державиных было немного.

Когда Гаврюше исполнилось семь лет, Роман Николаевич повез его в Казань. Большой шумный город со множеством церквей и мечетей до глубины души поразил мальчика. На фоне деревянных домов величаво возвышался белокаменный кремль, видный отовсюду. Он был расположен на мысу левого берега Волги и реки Казанки, повторяя очертаниями Московский Кремль. Роман Николаевич объяснил сыну, что такова была задумка царя Ивана IV, завоевавшего Казань. Даже некоторые башни имели названия, как в Москве: Спасская, Тайницкая… Ганя был готов часами бродить по деревянным мостовым среди торговых лавок, гончарных и кузнечных мастерских, пробираясь сквозь толпу куда-то спешащих, нарядно, по-городскому одетых людей. Ничего подобного в Сокурах он не видел. Когда начали звонить колокола, он в волнении схватил отца за руку: "Батюшка, что это?"

Вернувшись домой, Ганя первым делом побежал во двор к мальчишкам поделиться впечатлениями о поездке. Те недоверчиво выслушали его пылкий и красочный рассказ и, объявив лгуном, затеяли драку.

Отец не стал разбираться, кто прав, кто виноват. Вытащив сына за воротник из кучи-малы, привел его в дом и, усадив за стол, велел для успокоения читать новую книгу, которую купил для него в Казани. Это были оды Михаила Ломоносова.

Два часа не выходил Ганя из своей горницы…

Фенечка встревожилась, стала спрашивать мужа, за что назначил сыну такое суровое наказание. Тот пожал плечами и пошел в детскую. Ганя сидел за столом и читал подаренную книгу, что-то выписывая из нее в тетрадку. Мальчик не заметил появления отца и, лишь когда Роман Николаевич мягко тронул его за плечо, очнулся, оторвав от страниц глаза, полные слез.

— Что с тобой, сынок?

— Право, ничего…

Роман Николаевич взял книгу и стал негромко читать:

Ганя снова залился слезами, вытирая их ладошкой.

— Да объясни, зачем плакать-то? — допытывался отец. — Никто никого не обидел, не обманул, не убил!

— Не знаю… От слов слезы сами льются. Позвольте дочитать, батюшка?

— Изволь, голубчик.

Роман Николаевич отдал ему книгу и, осторожно ступая, вышел из детской. Обнял и успокоил жену, которая в волнении ожидала его в сенях. Но сам долго не мог успокоиться. Бродил по комнатам, мысленно повторяя запавшие в душу строчки: "Звездам числа нет, бездне дна"…

Поистине велик стихотворец, сумевший передать словами бесконечность звездного неба. Бесконечность… это непостижимо! Но, видно, маленький Ганя понял поэта. Мысленно представил небесную бездну, ужаснулся, восхитился, растрогался.

Думы о сыне не покидали Романа Николаевича. Он не впервые отмечал в нем ум и воображение… "Это — наше, державинское, — с гордостью думал секунд-майор. — Орел! А лицом в мать пошел: пригожий, глазастый, белокурый. Как-то сложится его судьба?"

Вечером за ужином Роман Николаевич решительно заявил Фенечке, что пора отдавать сына в школу.

Легко сказать — в школу! А куда? Казанская гимназия в ту пору еще не открылась. Да и летами Ганя не вышел.

Все решил случай. От старого друга, поручика Неклюдова, Роман Николаевич узнал, что есть в Оренбурге недорогой пансионат для начального образования дворянских детей. Неклюдов советовал другу отдать туда сына на обучение. Сам он уже определил своего Митеньку, а Гаврюша был бы ему товарищем. Вместе — веселее.

Роман Николаевич подумал и согласился. В тот же месяц Ганя в сопровождении крепостного дядьки Платона прибыл на перекладных в Оренбург.

Неказистый город на берегу Яика не произвел на мальчика большого впечатления. Далеко ему было до Казани! Оренбург представлял собой большую стройку, на которой трудились в основном каторжане. Вместо благозвучного колокольного звона, гремели молотки и топоры. Кучи строительного мусора, пыль, суета, неустроенность и какой-то преступный каторжный дух, витавший в воздухе, не пробуждали в мальчике радостных чувств. Особенно он приуныл, когда выяснилось, что директор школы, где ему предстояло учиться, немец Иосиф Розе, тоже оказался бывшим каторжником. Герр Розе не делал из этого никакой тайны, возможно, для того, чтобы сразу предупредить неудобные вопросы. Казалось, предприимчивый немец даже гордился таким фактом своей биографии, и остается только удивляться, как городские власти разрешили бывшему "татю и вору" учредить частную школу для дворянских детей. Но факт есть факт! Не нашлось в Оренбурге других учителей, а этот хоть и каторжанин, а как-никак, немец…