Валентин Пикуль - Есиповский театр
Каховская была некрасива, волосы ее очень рано поседели, и, будто предвосхищая моду будущих нигилисток, она стригла их очень коротко; при этом была близорука и не расставалась с лорнетом, «рукоятью которому служило кольцо, которое она вздевала на свой указательный палец». Наконец, все в Казанской губернии знали Каховскую как человека удивительно доброй души, она никому и никогда зла не сделала, все ее любили и уважали…
Однажды летом, в истомляющий зноем день, Александра Федоровна собралась навестить своего брата 1 в его именьице Базяково, что лежало в закамских лесах. Дорога предстояла дальняя. Шестерик лошадей, заранее откормленных овсом, был впряжен в старинную развалюху-карету со слюдяными окошками. Песчаная дорога и несносная жарища очень скоро истомили лошадей, а за лесом уже начиналась гроза, все разом потемнело, зигзагами вспыхивали в отдалении молнии, ветер раскачивал и валил наземь гигантские сосны, пошел дождь, а ямщик забеспокоился.
– Барыня, – сказал он Каховской, – как хошь, гляди сама, экие деревья поперек дороги падают, да и лошадушки из сил выбились. Уж ты будь добра – повели назад поворачивать.
Распахнув дверцу кареты, Каховская огляделась:
– Заворачивай направо в проселок, отселе, кажись, версты три, не более, до есиповского Юматово, а я чаю, что Петр Василич Есипов будет рад меня видеть…
Лошадей завернули («вместе с тем, гром и молния, как бы довольные тем, что принудили ее переменить свой путь, начали удаляться»), и вскоре за лесом забрезжили теплые лучинные огни в окошках деревни. Юматовский староста, хорошо знавший Каховскую, встретил ее с поклоном на пороге своей избы, сообщив, что Есипов давно не живет в деревне, адом господский пустует:
– Все беды начались с того, как сбежала Груня Мешкова, которую барин почитал главным украшением своего театра, после чего Петр Василич и сам отъехал в Казань на житие. Не знаю, правда ли, но люди пришлые сказывали, что болеть стал почасту…
Каховская сказала, что ей надобно переночевать:
– Гроза-то прошла, но, может, другая к ночи собирается.
– Милости просим, – радушно отвечал староста. – Но боюсь, что несвычно вам будет в избе нашей. Но моя семья на полатях потеснится, а вашу милость на лавке укладем…
Александра Федоровна удивилась:
– Будто ты, Антипыч, впервой меня видишь! Да я сколько раз у барина твоего гостила – так вели отворить дом господский, не обворую же я его хоромы. Опять же и неловко мне, ежели стану детишек твоих в избе беспокоить.
– Не смею, сударыня, – вдруг отвечал ей староста.
Тут Каховская даже обозлилась на него:
– Так тебе же и попадет от барина, ежели Петр Василич проведает, что ты меня в его же дом ночевать не пустил.
– Эх, барыня, не стращай ты меня гневом господским! – отвечал Антипыч. – И совсем не того я боюсь — иного.
– Так чего ж ты боишься?
Антипыч пугливо огляделся по сторонам и сказал:
– С той поры, как барин отъехал, нечисто там стало.
– Эка беда! – отмахнулась Каховская, глянув на проясневшее небо. – Ежели и не прибрано, так мне все равно.
– Я о другом, сударыня, – тихо произнес староста. – В дому господском даже лакеи жить отказались, потому как уже не раз люди прислужные видали в дому привидение.
– Так на ловца и зверь бежит! – обрадовалась Каховская, даже подпрыгнув от радости, словно шаловливая девочка. – Уж сколько баек разных про нечистую силу слыхивала, а вот видеть еще не доводилось… Отворяй дом господский. Не лишай меня, Антипыч, такого великого удовольствия… веди!
– Воля ваша, – согласился староста; он зажег фонарь, взял ключи и сказал: – Ну, пойдемте… отворю вам. Только на меня потом не пеняйте, ежели што случится…
Дождь кончился. С листьев падали тяжелые капли.
В природе наступило успокоение.Двери в господскую домовину с тяжким скрипом отворились.
Изнутри пахнуло нежилой сыростью и запустением.
– Прикажете сразу отвести в опочивальню? – спросил староста.
– Нет, – отвечала Каховская, – веди прямо туда, где являлось вам привидение. Страсть как желаю с ним познакомиться!
Юматовский староста, горничная и лакей Есипова, сопровождавшие Каховскую, явно тряслись от ужаса, и Александра Федоровна, заметив их страх, распорядилась:
– Неволить никого не стану. Принесите мне из кареты пистолет, французский роман, который не дочитала в дороге, две подушки, распалите свечу и… можете уходить.
Оставшись одна-одинешенька в пустом, гулком и скрипучем доме, женщина предварительно осмотрелась. Это была «ломберная» комната, из которой застекленная веранда выводила в старинный сад, таинственно почерневший к ночи. Каховская с пистолетом в руке обошла и соседние комнаты, ничего подозрительного в них не обнаружив. Затем придвинула «ломберный» столик к дивану, положила возле свечи пистолет и легла, чтобы наслаждаться любовной интригой французского романа.
– Какой ужас! – однажды воскликнула она, дочитав до того места, где герой романа объявил героине, что страсть его иссякла, он полюбил другую…
Конечно, нервы у Каховской немного пошаливали, и на каждый шорох она быстро реагировала взведением курка пистолета.
Но пока все было спокойно, уже начал одолевать сон, время близилось к полуночи, взошла луна… Зевнув, Каховская отложила роман и решила уснуть, но случайный взгляд, брошенный на окна веранды, заставил ее невольно ужаснуться.
– Кто ты? – шепотом спросила она.
При этом вскинула руку, поднося лорнет к глазам.
Сомнений не было – нет, староста ее не обманывал.
В дверном проеме веранды стояла женская фигура, вся в белом, при ярком лунном свете она излучала какое-то небесное сияние. Но тут Каховская заметила, что призрак женщины слабым движением головы как бы призывает ее следовать за собой.
– Хорошо… я иду, – согласилась Каховская.
Она поднялась с дивана, левой рукой взяла шандал со свечой, в правой держала пистолет – и тронулась следом за призраком, невольно покоряясь явственному призыву. В саду ветер сразу задул свечу. Было жутковато во мраке ночного сада, но Каховская шла следом за белой фигурой женщины, которая время от времени мановением руки увлекала ее за собой в глубину садовой аллеи.
Наконец привидение остановилось, словно указывая цель пути, и… тут же исчезло. Александра Федоровна оставила на этом месте шандал с погасшей свечой, вернулась в есиповский дом, легла и сразу очень крепко уснула.
Конечно, юматовские крестьяне уже известились, что отчаянная барыня ночевала в доме Есипова, и, когда Каховская воспрянула ото сна, возле крыльца ее уже поджидал староста.
– Антипыч, – повелела ему Каховская, – скликай всех юматовских мужиков и баб даже с детишками, пусть и священник с причтом своим ко мне явится немедленно.
– А что случилось-то, хосподи?
– Сама не знаю. Но распорядись взять лопаты…
Большая толпа крестьян сопровождала ее вдоль того же пути, который она проделала ночью – следом за привидением. Детвора даже радовалась, мужики поглядывали с опаской, бабы чего-то пригорюнились, а старый попик часто восклицал:
– Молитесь, православные! С нами сила небесная…
Вот и этот шандал, оставленный ночью на земле.
– Копайте здесь, – указала Каховская.
Глубоко копать не пришлось. Людским взорам открылся полуистлевший скелет, козловые башмаки с бронзовыми застежками, нитка бус, обвивавшая ребра, уцелела нетленная русая коса.
– Груня! – раздался вопль из толпы.
Это узнала свою дочь старуха Мешкова – узнала по косе и по бусам, и тут все разом заговорили, что Груня-то Мешкова не бежала от актерской неволи, как не раз утверждал их барин, горюя, а вот же она… вот, вот, перед нами!
Каховская не выдержала – разрыдалась.
– Отец, – сказала она священнику, – вели собрать эти кости да погреби их по христианскому обряду, чтобы Груня более не блуждала по ночам, людей пугая, а я… я более не могу!
Отдохнувшие за ночь лошади уже были впряжены в карету, кучер еще раз подтянул упряжь, расправил в руках вожжи.
– Ну, барыня, так в Базяково едем? – спросил он.
– Нет, – отвечала Каховская, кладя слева от себя французский роман, а справа заряженный пистолет. – Мой братец обождет. Разворачивай лошадей обратно… мы едем в Казань!
Казанский дом П. В. Есипова располагался на углу Покровской улицы и Театральной площади (не знаю, как они сейчас называются). Лошади громко всхрапнули у подъезда, но никто из дома не выбежал, встречая, никто даже из окон не выглянул. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находились покои Есипова, Каховская – лицом к лицу – столкнулась со священником, который спускался вниз, неся «святые дары».
– Вы к нему? – многозначительно вопросил он женщину. – Так поспешите. Уже кончается.
– Как? – обомлела Каховская.
– А так… на все воля Господня.
