Мухаметжан Етеибаев - Болатбек
Болатбеку хорошо запомнилось путешествие: бесконечная, бескрайняя дорога, уставший конь; перед глазами однообразная степь, полынь и ковыль, лишь в низинах виднеются кусты таволги. А лотом все меняется — воздух свежеет, манит сверкающей сочной травою горное пастбище, дух замирает на крутых и обрывистых тропах…
С тех пор прошло немало лет. Братья так и остались в доме у Бигайше. Ее муж, Мусирали Кикимов, был хорошим, добрым человеком, никогда не обижал сирот. Болатбек полюбил его как отца.
В тот вечер Болатбек примчался к юрте деда весь исцарапанный, с трудом переводя дух.
— Ата! [7] — закричал он. — Я бандита видел! Клянусь!
— Что ж, — спокойно сказал дед Абишбай, — как говорится, вор и разбойник встречаются в сумерках. Сейчас самое подходящее время.
— Ты не веришь мне, дедушка? — с обидой выкрикнул Болатбек. — Честное пионерское!..
И он рассказал обо всем, что с ним приключилось.
Абишбай слушал, не перебивая, потом сказал:
— Давно уж бандитов в наших краях не было. Времена другие пошли. Однако не приснилось ведь тебе, внучек, а? Не спросонок ты все лицо себе исцарапал?.. Ответь, Болат.
— Не спросонок, — хмуро согласился Болатбек. Он чувствовал, что дед все равно ему до конца не верит. — Я же рассказал все, как было.
— Ай барекелде… Правильно, — кивнул Абишбай. — Ты рассказал, я услышал. Ты смелый джигит, хорошо поступил. Будем теперь настороже. Ружье поближе к руке держать станем. На всякий худой случай… А сейчас скажи бабушке, пусть раны твои промоет, и пойдем со мною коней поближе пригоним, а заодно и буланого сыщем… Пойдем?
— Хоп, — все так же хмуро выразил согласие Болатбек. Не очень ему нравилось, как дедушка с ним разговаривает.
В густых уже сумерках перешли они вброд речку. Болатбек старался держаться поближе к деду. Вышли на луг, где темнели силуэты лошадей, Болатбек услыхал знакомое ржание — он отличал его от всех других конских голосов. Это рослый буланый конь приветствовал своего молодого приятеля. Рядом с буланым весело вскидывал тонкие и длинные ноги годовалый жеребенок.
— Мой тулпар, мой крылатый конь! Нашелся… Сам пришел. — Болатбек гладил шею буланого, перебирал гриву, ласково похлопывал по крупу.
С малых лет Болатбек умел ездить верхом. Но в селении ему не часто удавалось это, а здесь было приволье: каждый день по нескольку раз взбирался он на широкую лоснящуюся спину буланого, пускал его то рысью, то в галоп. И ухаживал за ним, как полагается истинному джигиту.
Мирный вид коней, спокойное потряхивание головами, тихое ржание успокоили Болатбека, и, когда они с дедом вернулись в юрту, все происшедшее с ним казалось уже каким-то странным и далеким.
Он с удовольствием выпил шалапа, разбавленного водой кислого молока, завалился на постель и через мгновение заснул как убитый.
3
Прошло недели две. Раннее утро на джейляу. Погода изменилась, тихий дождь мерно барабанит по юрте. Полог ее приоткрыт, струйка сизого дыма, причудливо извиваясь, поднимается от очага к отверстию в потолке.
Болатбек проснулся от звука голосов.
— Не могу дать, и не проси, — донеслись до него снаружи слова деда. В голосе слышались неодобрение и тревога.
Болатбек накинул на плечи дедов чапан, быстро вышел из юрты.
Неподалеку бабушка Аккыз доила корову, накрыв голову полосатым мешком. Дед Абишбай придерживал теленка, тянувшегося к материнскому вымени. Чуть в стороне щипал траву незнакомый Болатбеку вороной конь. Рядом с дедом, спиной к мальчику, стоял какой-то мужчина. В руках он держал подпругу. Это к нему были обращены слова деда.
Мужчина заговорил, и Болатбек сразу узнал этот хрипловатый голос.
— Ты говоришь, аксакал [8], — произнес мужчина, — но я все же сделаю по-своему. Того коня я заберу, а взамен моего оставлю. Не обеднеет твой колхоз, шайтан его возьми!
— Нет, — сказал дед Абишбай. — Пусть меня покарает хлеб, которым меня угощали, если отдам! Не могу.
— Отдашь, аксакал, — уверенно сказал мужчина. — Ты ведь знаешь, я слово держу.
— Нет, — повторил Абишбай, — это конь колхозный. Не мой, понимаешь? Да и зачем тебе меняться: твой вороной ненамного уступит буланому.
— Жя! Довольно! — сказал мужчина. — Торговаться не будем. Как взял вороного, так и буланого возьму.
— Не могу я его поменять! Разве не слышат твои уши! — не глядя на собеседника, сказал Абишбай. — Ну что ты за человек?
— Чтоб тебе выть в твоей могиле! Будет, как я сказал…
И тут Болатбек закричал — сам не понимая, как это у него вырвалось, но сдержаться не мог:
— Он бандит, дедушка! Тот самый!.. Зачем с ним разговариваешь? Он хотел убить меня… Это он! У него револьвер… И нож большой…
Мужчина повернулся к Болатбеку, в глазах его появилась такая ненависть, словно смотрел он не на мальчика, а на взрослого кровного врага.
— Заткнись! — рявкнул он. — Собака! Да будут прокляты твои предки! Ты не послушал меня… Скажи спасибо, что не пришиб тебя тогда, на берегу…
— А я… — начал Болатбек, но дед Абишбай прикрыл ему рот ладонью.
— Молчи, — шепнул он. — Не надо… не говори с ним больше…
Болатбек дернул головой, вырвался и все-таки крикнул прямо в лицо незнакомцу:
— Ты очень плохой человек!.. Уходи от нас!.. — И добавил — ему только что пришло это в голову: — Сюда дядя Тлеукул сейчас придет… Он мне вчера говорил… И с ним еще люди… Они тебя…
— Ах, ты!.. — мужчина взвизгнул от ярости и шагнул к Болатбеку.
Раздался крик. Это кричала бабушка Аккыз.
Она вскочила, опрокинув ведро с молоком, бросилась между внуком и разъяренным пришельцем. Белая пенистая лужа растекалась по земле.
— Ради Аллаха не трогай его! Не обращай внимания на слова ребенка. Не видишь, он еще маленький… — умоляла старая женщина.
Она обхватила Болатбека за плечи, а дед взял его за руку, и вдвоем они увели мальчика в юрту.
— Молчи, внучек, заклинаю тебя, молчи. Бешеный волк, он на всех может броситься… Для него святого ничего нет… — шептала Аккыз, а дед сказал сурово:
— Ты прав, Болатбек, но кто тебе позволил вмешиваться в дела старших? Язык дан не только для того, чтобы все мысли были видны…
Болатбек хотел ответить, что это и его дело тоже — так уж получилось, разве он виноват, но в этот момент дверной проем заслонила громоздкая фигура, и всадник, перегнувшись с седла, крикнул:
— Обо мне никому ни слова! Слышите, вы? Мне терять нечего… Проболтаетесь — никого не пожалею! А буланого все равно возьму. Так я сказал… Подумай хорошо, аксакал: отдашь сам — с рук заберу, спасибо скажу. Не отдашь — заберу с дороги…
И они услышали удаляющийся топот копыт.
Некоторое время все в юрте молчали. Снаружи послышалось обиженное мычание коровы: она требовала, чтобы Аккыз подоила ее до конца.
Первым заговорил дед.
— Насчет Тлеукула ты правильные слова сказал, Болат. Надо, чтобы он к нам поскорей перебрался, на наш берег. Давно ему говорил…
— А кто этот человек? Бандит, да? — спросил Болатбек. — Почему он так разговаривает? Вы его знаете?
Ответила Аккыз:
— Народ говорит: если хочешь, чтоб о тебе все знали, кочуй навстречу. А этот грешник от людей скрывается который уж год… Пропади он пропадом!.. А ты, — обернулась она к Абишбаю, — отдал бы ему коня… Не надо спорить с глупцом, а с бешеным волком и подавно… Ведь убьет он нас, всех убьет… Мало уже крови на его руках?
Аккыз взяла из очага горсть горячей золы, вышла из юрты, швырнула золу в ту сторону, куда уехал всадник, приговаривая при этом слова охранительной молитвы. Абишбай стоял неподвижно и тоже что-то шептал про себя.
— Ты его знаешь, дедушка? — снова спросил Болатбек.
— Это Жексен. Беглец, — не сразу ответил дед. — Он кулаком был раньше.
— А кулаки и есть бандиты?
— По-всякому бывает. Одни в бандиты подались, другие затаились где-то, а есть такие, что новые порядки приняли, стали как все…
— А Жексен?
— Жексен, когда его раскулачивали, убил Апсел-тая, молодого парня. Единственный сын был у соседей наших.
— За что?
— Из-за пшеницы. Жексен упрятал ее подальше, а Апселтай помог найти… Чтоб другие сыты были, не один Жексен.
— И ничего ему не было, Жексену?
— Как не было? Поймали, в тюрьму посадили. Только он удрал оттуда. Три раза, говорят, удирал… Э, пусть его имя умрет навечно! Семью оставил, детей бросил… Душегуб! Откуда его шайтан сюда пригнал?..
— Сам кроит, сам и шьет, — сказала подошедшая Аккыз. — Сам себе такую жизнь выбрал. Один, как камень в степи…
Больше Болатбек ни о чем не спрашивал. Но подумал: хорошо бы ему стать одним из тех храбрецов джигитов, кто выследит и поймает бандита, куда бы тот ни спрятался — хоть под землю.
Дождь зарядил не на шутку. Старый Абишбай места себе не находил. Шагал, согнувшись, по старой юрте, бормотал вслух:
