Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар - Роман роялиста времен революции :
Его назвали Франсуа-Анри въ честь его дѣда. Господа и слуги говорили про него не иначе какъ «наше дитя»…
Кто же, какъ не аллегорія жизни, эта злая фея, постоянно усаживается у нашихъ колыбелей въ нашемъ раннемъ дѣтствѣ? Развѣ не жизнь рано или поздно завладѣетъ всѣми нашими шансами на счастье, которое мы принесли съ собой при рожденіи?
А еще въ часъ рожденія Анри де-Вирье на алтарѣ былъ Богъ, на тронѣ — король.
Никто не предвидѣлъ, что радостные огни, зажженные вокругъ Пюпетьера, этого стариннаго родоваго жилища, будутъ началомъ грозныхъ пожаровъ, и что поселяне, собравшіеся ради веселья, вернутся напевая: «èa ira»…
Смерть избавила графа Рене де-Вирье отъ этого ужаснаго конца столѣтія, ему не пришлось увидать своего сына, окровавленнаго, обманутаго въ своихъ лучшихъ надеждахъ, у ногъ этой обольстительницы, какою явилась для дего революція.
II.Когда 25-го апрѣля 1758 года Рене де-Вирье умиралъ въ Версали отъ оспы, можно сказать, что смерть его была спокойная. Онъ могъ завѣщать жену и сына преданнымъ, вѣрнымъ друзьямъ. Принцесса Викторія, герцогиня Дюрасъ, графиня Дюрфоръ и графиня де-Турзель, это олицетвореніе ангела состраданія, окружили своею нѣжностью бѣдную вдову.
Подъ материнскимъ крылышкомъ m-me Дюрасъ и m-me Дюрфоръ, m-me де-Вирье находилась со времени своего представленія ко двору. Что касается m-me де-Турзель, то она лишь незадолго до этого появилась на придворной сценѣ. Луизѣ-Елизаветѣ де-Кроа д'Авре, графинѣ де-Турзель, тогда было едва 20 лѣтъ. Она только что вышла замужъ за брата m-me де-Вирье, и ей прямо пришлось начать проходить около своей невѣстки школу того безконечнаго горя, въ которомъ она позже явилась утѣшительницею.
Между m-me де-Вирье и m-me де-Турзель было поразительно много общаго въ чувствахъ, въ впечатлѣніяхъ, безъ чего два сердца, какъ бы онѣ ни были близки, никогда не могутъ слиться въ одно. Но для m-me де-Вирье, въ ея положеніи неопытной вдовы, нужна была еще опора менѣе гибкая, чѣмъ молодость ея невѣстки.
И вотъ, благодаря судьбѣ, не выходя изъ своего тѣснаго вружка, она нашла эту опору въ одной изъ тѣхъ женщинъ, которымъ поклоняются при встрѣчѣ, подъ вліяніемъ чего-то въ нихъ дѣйствительно высокаго. Когда онѣ говорятъ, имъ вѣрятъ. Желаютъ ли онѣ чего, имъ повинуются. И все это въ силу того, что онѣ созданы повелѣвать.
Шарлотта-Эмилія де-Крюссоль, герцогиня де-Роганъ [3], была одною изъ тѣхъ женщинъ, неотразимое вліяніе которыхъ можетъ быть только благотворнымъ. Графиня была женщиною широкаго ума, точнаго, мѣткаго, глубокаго, она обладала чрезвычайно вѣрнымъ взглядомъ на вещи, большимъ знаніемъ свѣта, которое могло сравниться развѣ съ ея преданностью друзьямъ. Ничто не могло поколебать ее или обезкуражить въ ея великодушіи, въ привязанностяхъ. Если порою нѣкоторая доля надменности или ироніи немного и затмѣвала собою прелесть ея совѣтовъ, если руководящая рука ея порою и бывала немного тяжела, тѣмъ не менѣе въ основаніи ея характера лежала доброта, хотя она и казалась строгой съ виду.
Она вышла замужъ за герцога де-Роганъ, вдовца, бывшаго женатымъ по первому браку на m-elle де-Шатильонъ. Герцогъ, гораздо старше жены, не показывался при дворѣ, который онъ покинулъ одновременно съ арміею за то, что его обошли по службѣ. Онъ сталъ съ тѣхъ поръ отчасти скептикомъ, и онъ перенесъ весь остатокъ своего сердечнаго пыла на людей, нуждающихся въ состраданіи. И вотъ такимъ-то образомъ, отзывчивый ко всякому горю не менѣе жены, когда у m-me де-Вирье умеръ мужъ, онъ переживалъ съ нею ея утрату, а теперь вмѣстѣ съ нею горевалъ, что ей приходилось жить вдали отъ сына. Въ тѣ времена тотъ, кто состоялъ при принцѣ или принцессѣ, такъ мало принадлежалъ себе, что молодая женщина только черезъ большіе промежутки времени могла оставлять принцессу Викторію и посѣщать Пюпетьеръ, гдѣ росъ ея маленькій Анри.
Онъ росъ вдалекѣ отъ нея не потому, что Руссо желалъ, чтобы Эмиль воспитывался въ деревнѣ, но потому, что въ то время дитя, наслѣдникъ славнаго имени, дѣлался, такъ сказать, ручательствомъ, которое передавалось старшими въ семьѣ изъ рукъ въ руки до совершеннолѣтія. Послѣ смерти стараго маркиза де-Вирье, который пережилъ на 3–4 года своего сына Рене, маленькій Анри попалъ подъ опеку бабушки, и эта ужасная женщина не пожелала ничего уступить изъ своихъ правъ. При каждомъ посѣщеніи ея невѣсткой Пюпетьера, она ихъ упорно подтверждала, и въ последній разъ даже такъ грубо, что молодой женщинѣ пришлось отказаться навсегда отъ своихъ правъ.
Она покорилась быть матерью только издалека, утѣшая себя тѣмъ, что, благодаря ея положенію у принцессъ, ей удастся подготовить счастливую молодость тому, чье дѣтство было у нея отнято.
Если подобная роль была, все-таки, сносна для ея сердца, то единственно потому, что она знала, что Анри тамъ въ хорошихъ рукахъ подъ надзоромъ своихъ дядей — кавалера де-Вирье и другого — аббата [4]. Одинъ снаряжалъ его въ походъ, другой наставлялъ его, тогда какъ сестра ихъ, добрая Николь, прятала его подъ свое крылышко, когда бабушка слишкомъ бранила.
По словамъ Николь, не было ребенка на светѣ умнѣе, милѣе, прелестнѣе маленькаго Анри.
Десять лѣтъ провелъ Анри безвыѣздно въ Пюпетьерѣ. Въ то время старое жилище не предвидѣло еще теперешняго блеска. Гостей тамъ бывало мало. Домъ былъ маленькій и неудобный. Но онъ стоялъ совсѣмъ въ лѣсу, у подошвы красивыхъ горъ Дофинэ, трехэтажныхъ, которыя точно поддерживали небо. Начиная съ ихъ снѣжныхъ вершинъ до самой долины можно было видѣть всю наличную зелень.
Съ облаками сливалась печальная зелень лиственницы, затѣмъ шли темныя иглы сосенъ. Кленъ съ своимъ мѣднымъ оттѣнкомъ являлся имъ контрастомъ. Затѣмъ дубы, тамъ дальше, въ полянѣ, каштановыя деревья съ своими зубчатыми листьями, мѣшаясь съ веселою зеленью яблонь въ цвѣту, склоняли свои вершины надъ крышами хижинъ.
Какъ всѣ, которымъ Богомъ уготовано было родиться на этой благодатной землѣ, какъ всѣ предки его рода, какъ всѣ его потомки, Анри де-Вирье страстно любилъ свой домъ. Ему и въ голову не приходила возможность его когда нибудь покинуть, онъ не допускалъ мысли о существованіи другого жилища, другихъ друэей, чего нибудь иного, кромѣ того, что онъ всегда зналъ.
Его тетка Николь была для него олицетвореніемъ доброты, бабушка — страха, дядя аббатъ — религіи, а другой дядя — славы, Перренъ олицетворялъ собою почтительность, Риттеръ, его маленькій товарищъ, — веселье, а священникъ Тивольи — рай или адъ, смотря потому, о чемъ онъ проповѣдывалъ. Что касается его матери, онъ любилъ ее какъ Бога, котораго вѣдь онъ тоже никогда не видалъ.
За исключеніемъ этихъ людей, для его сердца ничего не существовало, какъ не существовало для его глазъ ничего, кромѣ церкви въ Шабонѣ, его прихода и унылаго жилья сосѣда де-Лангонъ.
Набрасывая портретъ этого счастливаго ребенка, получаешь картину какого-то немного рая, но, увы! земной рай существуетъ только для того, чтобы быть изгнаннымъ изъ него.
III.Внезапно графняя де-Вирье очутилась при смерти въ Парижѣ. Горе подкосило, наконецъ, ея печальное существованіе. Одинъ Анри могъ привязать къ жизни свою мать. Но графинѣ де-Вирье было не дано разсѣять въ Пюпетьерѣ всѣ несогласія, какія породила ея близость съ принцессами. После; тѣни m-me Помпадуръ, тѣнь m-me дю-Барри стала между Версалемъ и строгой провинціей. Въ тѣ времена, какъ это бываетъ, впрочемъ, не рѣдко и теперь, строгость и ревность сливались въ одно въ своихъ суровыхъ сужденіяхъ.
Въ этомъ мучительномъ разладѣ была одна хорошая сторона: онъ привелъ къ тѣсной дружбѣ графини де-Вирье съ герцогинею де-Роганъ. Анри, котораго никогда не видали, былъ дитею ихъ обѣихъ.
Говорятъ, что люди, любящіе другъ друга, должны бы умирать вмѣстѣ. Нѣтъ, это было бы эгоизмомъ. Величайшимъ утѣшеніемъ для графини де-Вирье оставалась мысль, что ея другъ переживаетъ ее, чтобы любить ея сына. Чувствуя приближеніе смерти, она пожелала услыхать отъ герцогини, что она будетъ матерью ея Анри. И, заручившись этимъ обѣщаніемъ, съ облегченнымъ сердцемъ, настоящая мать скончалась.
Не останавливаясь передъ неудовольствіями, какія должно было породить исполненіе ея просьбы, m-me де-Роганъ, закрывъ глаза своей подругѣ, потребовала, чтобы Анри былъ присланъ въ Парижъ. Долго шли переговоры, но, наконецъ, быть можетъ, въ первый разъ въ жизни, маркиза де-Вирье сдалась и согласилась сдѣлать для чужой то, въ чемъ она отказывала своей невѣсткѣ. Анри отправился въ Парижъ. Черезъ двадцать лѣтъ, вспоминая объ этой рѣшительной минутѣ въ его жизни, вотъ что онъ написалъ:
«Среди моего смущенія при извѣстіи о моемъ отъѣздѣ въ Парижъ, гдѣ меня ожидала чужая мнѣ личность, мнѣ казалось, точно что-то порвалось въ моей жизни, и я вступаю на совсѣмъ иной путь, чѣмъ тотъ, для котораго я былъ созданъ»…
Странное предвидѣніе! Но у дѣтей бываютъ такого рода предчувствія. Жизнь Анри, конечно, была бы счастливѣе въ тѣни этихъ маленькихъ башенокъ, чѣмъ въ сіяніи дня, куда должны были скоро призвать его событія. Но онъ принадлежалъ къ поколѣнію, предназначенному для жестокой доли въ исторіи.
