Элен Баррингтон - Королева бриллиантов
Полнолицый Бёмер презрительно скривился, явно недовольный грубоватым языком партнёра. Он всегда считал, что его собственные манеры и вкус ничуть не хуже, чем у придворных.
По своему положению Бёмер имел доступ в будуар королевы. Она иногда вызывала его, чтобы проконсультироваться по поводу той или иной безделушки, к тому же при дворе существовало твёрдое правило: вся работа по ремонту драгоценностей или их переделки велась только в её присутствии. Ему очень нравилась королевская дворцовая обстановка, царившая там атмосфера, всё великолепие её окружения; нравилась и сама королева — грациозная, очаровательная женщина, которая относилась С неизменной добротой к придворному ювелиру, как, впрочем, и ко всем. Его романтические чувства легко уживались с коммерческим расчётом, и поэтому он всегда считал, что только королева, и больше никто, достойна носить эти бесценные уникальные камни, собранные со всех концов света. Но, в любом случае, бизнес есть бизнес и против этого не пойдёшь. Никто лучше его не понимал, какие для этого Необходимы качества; он мог выполнять свои дела с деликатным, чувственным обхождением, что, конечно, было чуждо Бассанжу. Когда дю Барри управляла Францией вместо престарелого короля-сластолюбца, Бёмер сумел увидеть определённую романтичность её двойственного положения и даже полагал, что его бриллианты могут подойти и к лицу Первой султанши самого христианского из всех королей. Теперь, когда король превратился в прах, а его фаворитка утратила своё влияние, Бёмер считал бестактным всякое упоминание о них в связи с этим ожерельем.
— О прошлом следует забыть, — резко бросил он. — Наш нынешний любимый монарх чужд таких глупых, легкомысленных увлечений, и тебе пора бы понять, что украшение, предназначенное для дю Барри, не может понравиться королеве Франции. Её матушка, императрица Австрии, воспитывала её в большой строгости. У неё совершенно особенные представления обо всём.
— Представления! Да эта четырнадцатилетняя невеста их сто раз меняла, как змея меняет при линьке шкуру. К тому же не пахнут не только деньги, но и бриллианты, — возразил Бассанж, отправляя в ноздрю щепотку табака. — Но если тебе так хочется, можно и забыть обо всём. Её величество непременно захочет взглянуть на ожерелье, и довольно скоро. Сейчас это самое главное. Дело это для нас — чрезвычайной важности, если учесть, какие огромные затраты нам с тобой пришлось понести. Времена сейчас такие, что вряд ли можно безнаказанно позволить себе подобную игрушку за сумасшедшую цену, и тебе нужно бы...
— Игрушку? Да что ты мелешь! — оборвал его возмущённый Бёмер. Для него это ожерелье было
самым удивительным творением во всей вселенной. Сколько лет своей жизни он отдал ему! Сколько ему пришлось затратить на него труда, провести закулисных переговоров, к каким только интригам ни прибегать, чтобы достать бриллианты, и вот теперь, когда всё сделано, этот грубиян Бассанж осмеливается называть шедевр — игрушкой?
Приступ гнева душил его.
— В конце концов, человек может жить, есть, спать и без бриллиантов, — продолжал каркать краснорожий коротышка. — Порой даже лучше, чем с ними. Ну, да ладно. Сегодня же добейся разрешения на аудиенцию у короля. При первом же случае. Так как он влюбился в неё лишь на восьмой год после заключённого брака, то теперь ей ни в чём не посмеет отказать, точно как Людовик XV своей потаскушке дю Барри. Так говорят. Ты у нас вращаешься в высшем обществе, тебе и карты в руки.
— Должен тебе сказать, что его величество — примерный муж. Он сразу смекнёт, что такое чудное украшение должно непременно сверкать на шее королевы Франции. Ладно, постараюсь всё устроить. Кстати, что поделывает кардинал де Роган? Не приобрёл ли он чего для своих девчушек-фавориток во время моего пребывания в Медоне? Он тебе ничего об этом не говорил?
— Пара серёжек с бриллиантами и бирюзой для крошки мадам Каснель, да ещё колечко под цвет. Больше, по-моему, ничего. Для человека его достатка — сущий пустяк! По-моему, в последнее время он что-то скряжничает.
— Опала угнетает его преосвященство, в этом нет никаких сомнений. Впредь будет поосмотрительней. Его глупая шутка о матери королевы — верх дурного вкуса. Приличный, воспитанный мужчина не должен себе такое позволять. Достаточно нескольких необдуманных слов — и репутация при дворе загублена!
— Однако он прав, — возразил Бассанж со своим обычным апломбом. — Он никогда не проявлял особого уважения к сильным мира сего. А императрица Мария-Терезия всегда была самой твердолобой, самой въедливой старой гарпией, которая когда-либо сиживала на троне. К тому же скрягой, которую только поискать. По-видимому, именно поэтому наша королева бросилась в другую крайность: стала такой безумной мотовкой, что уже чересчур даже для такой красавицы, как она.
Бёмера раздражали слова партнёра.
— Ради бога, опомнись, будь поосторожнее! Для чего критиковать королевскую семью? Ты сам на примере кардинала мог убедиться, к чему приводит пренебрежительное отношение к тем, кто наверху. А ведь он — принц королевских кровей, богатый, красивый, человек весёлого нрава. Вот уже несколько лет его не принимают во дворце, пускают только на мессу в дворцовую церковь.
Брови Бёмера поползли вверх. Он вскинул руки к небу, словно оплакивая такую чувствительную для него потерю.
— Я не кардинал, — возразил Бассанж, — и у меня с мадам Бассанж свой рай в нашем маленьком уютном поместье в Пуасси. Там у нас на столе всегда стоит большое блюдо с белым мясом под соусом, а рядом — большой бокал шамбертена. После доброй трапезы можно почитать хорошую книжку в уголке возле камина. Дворцы — не для меня. Они — для тебя, мой друг... Ладно, убирай эту безделушку и отправляйся за разрешением на аудиенцию.
С большой осторожностью сокровище заперли в ларце и отнесли в надёжное место. Прав Бассанж, когда говорит, что человек с бриллиантами плохо спит. Бёмера постоянно мучили кошмары. Вдруг залезут воры, случится пожар, произойдёт бог весть что ещё. Он ворочался в постели, и от мысли, что ему придётся передать свою драгоценность в Тюильри, у него на лбу выступал крупный пот. Конечно, нужно всё сделать самому, причём так, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил. А если начнётся уличная драка? Если его экипаж столкнётся с другим и он потеряет сознание? Его, бесчувственного, доставят домой, обыщут и найдут сокровище. Обязательно найдут. Да, несладко быть хранителем королевских драгоценностей. Он ненавидел свою профессию, но одновременно и любил её.
Бёмер взял себя в руки. Натянул шёлковые чулки, короткие панталоны, надел камзол, нахлобучил на голову треуголку. Теперь у него был безупречный внешний вид, какой и положен придворному ювелиру. Взяв трость с золотым набалдашником, он с величественным видом вышел на улицу, стараясь ничем не выдавать своего волнения, словно и не думал о том, что владеет самыми дорогими бриллиантами в мире. Но мысль о них угнетала его, тем более что Бассанж, как честный человек, сразу же с осуждением отнёсся к предпринятой им, Бёмером, опасной авантюре по поиску камней по всему миру.
— Нет, это выше наших сил и средств, — убеждал он. — Только представь себе — вдруг мадам дю Барри умрёт? Что тогда?
Сколько раз Бассанж предупреждал его, но Бёмер упрямо шёл своей дорогой. — Игра стоит свеч, — любил повторять он. Однако в глубине души и сам в этом сильно сомневался.
Бёмер быстро шёл по улице. И вдруг увидел карету, которую с грохотом по булыжной мостовой тащила четвёрка лошадей. Карета раскачивалась из стороны в сторону, на каждой дверце красовался родовой герб, чехол на козлах был с золотыми блестками. Экипаж что надо. В такой карете могла бы ехать Золушка на свой бал, если бы только не неуклюжая громоздкость. Четверо холёных лакеев стояли на запятках, ухватившись за позолоченные ремни. Несколько верховых сопровождали экипаж. На облучке восседал упитанный крепыш-кучер в шляпе с золотой тесьмой.
Люди почтительно жались к тротуару, перешёптывались: едет кардинал. — Какой кардинал? — переспрашивали деревенские олухи, тем не менее выражая своё почтение к такой персоне. — Как — какой кардинал? — возмущались парижане. — Принц де Роган, кузен её величества, королевских кровей. Возвращается домой после визита к архиепископу Парижа.
Мужчины снимали шляпы, а женщины учтиво приседали.
Красивое лицо принца показалось в окне кареты. Помахивая рукой, он приветствовал прохожих. Вдруг его взгляд остановился на Бёмере. Тот, пятясь, почтительно поклонился. Лицо исчезло. По-видимому, кардинал отдал распоряжение. Карета остановилась, с её задка соскочил лакей и, сняв шляпу, церемонно подошёл к ювелиру. Все в толпе обернулись, чтобы посмотреть на счастливца, удостоенного такого внимания.
