Иван Супек - Еретик
Справа от погружавшегося во мрак собора вспыхнули яркие четырехугольники, прихотливо разбросанные по темной вертикальной плоскости. На соседнем мосту простучали колеса кареты, вдаль проплыли пляшущие фонари. Папа Урбан VIII[2] принимал во дворце гостей – иностранных послов, духовенство, римскую знать. Католическая верхушка опять была охвачена тревогой, как всегда во время этой религиозной войны, которая, в сущности, не прекращалась. Напротив залитого светом, украшенного сверкающими огнями папского дворца в безмолвной тьме высился Замок святого Ангела. Кардинал Скалья печально шел по мосту, в то время как его спутник остался позади.
– Погоди! – долетел до ушей кардинала сокрушенный вопль. – Вы, осудившие учителя, должны все сказать до конца. Да, Марк Антоний хотел быть посредником между воюющими сторонами, это ересь…
– Нет, это прежде всего политика. Отрицая власть церкви, Доминис хотел предоставить человека его собственной свободе, отдать его суду мирского закона с присущими ему любомудрием и похотью. И ты, щеголь, следуй этой, светской стороне в учении своего наставника!
– А в конце меня ожидает…
– Возможно, иной папа. Пока путь не пройден, мечта о нем остается вечным соблазном для людей.
– Ты толкаешь меня к тем, кто призовет сатану? А если сатаны вообще нет?
– И это говоришь ты, ты, вышедший живым из Замка святого Ангела?
Освобожденный узник испуганно обернулся к мрачной башне. В охватившем его ужасе инквизитор ясно различал чувства, которые владели им самим на верхней площадке. И теперь уцелевший заживо гнил, отмеченный неистребимой печатью. Монах порывисто отвернулся от места своей пытки.
– Высокопреосвященный может дать мне убежище? – взволнованно спросил он.
– После того, как ты сперва вое отрицал?
– Но вы меня помиловали…
– Ты помилован, брат Матей, дабы жить дальше, не расставаясь со своими сомнениями.
Воздав анафему, кардинал ускорил шаги. Теперь любые слова оказались бы лишними. Ничего больше не мог он дать колеблющемуся, которому отныне суждено пребывать в огненной геенне раздвоения. Крики и мольбы человека донеслись до его слуха, но он уже ступил на другой берег, попав в объятия безмолвного каменного колосса.
Каждая плита под ногами была знакома ему, указывая путь, по которому он пешим проходил в прошлом году, пока не укрылся за занавесками кареты, подобно прочим прелатам. Вот он стоит в пяти шагах от железной двери, в которую ударил кольцом тем поздним апрельским утром, пока мир его чистой христианской души еще не был нарушен интригами инквизиции. Не поднимая опущенных долу глаз с мозаики мостовой, входил он в жуткий замок. Ничто не ушло, ничто не исчезло, как ни старался он вычеркнуть все из памяти. Это вовеки неуничтожаемое наполняло его досуги глухим ужасом, от которого он спасался, в одиночестве блуждая по окрестностям Замка святого Ангела, пока тот, другой, своими вопросами не припер его почти к самой стене, лишая всякой возможности отступления.
На бастионе послышалась тяжкая размеренная поступь, и дрожащий свет фонаря наверху проплыл сквозь ветреную тьму. Караульные, как обычно, обходили стену между угловыми башнями. С верхней площадки огромного цилиндра донеслись голоса меняющегося караула, в часовне Микеланджело зазвонил колокол. Однако, несмотря на знакомые звуки, крепость казалась опустевшей. Узника внутри нее больше не было. Правда, в темницах под крепостным венцом всегда томилось достаточно разного сброда: клеветников, лихоимцев, грабителей, насильников, но ярмарка преступлений не интересовала инквизитора. Он не мог жить без своего еретика. Тот заполнил его мозг и сердце, проник в его плоть и кровь. Без него словно рушилось какое-то огромное сооружение, ибо многое утратило свой смысл. Ушел тот, кто бросил вызов, остались пустые стены, равнодушно внимавшие болтовне пьяных солдат.
Запоздалый посетитель не двигался с места, попав в тиски между громадой тюремного замка и кающимся человеком на мосту Адриана. Черная пустота заполнила гигантское строение. Остались лишь контуры того, что существовало здесь прежде. Исчезновение реальных, ощутимых границ лишало кардинала последней опоры. Некуда было укрыться от того, что отравляло безмолвие наедине с самим собою. Призраки возникали вновь посреди всех этих колоннад, террас и покоев, заполненных прежними гостями. Вот крутой длинный переход поверх мавзолея Адриана; сюда Скалья поднимался тогда в папской свите, не подозревая, какое преображение ему предстоит пережить. Его самого теперь едва можно узнать, и столь же изменилась под своими масками и бесконечная вереница людей, входивших сюда. Каждый из них навязчиво старается быть узнанным им, но он спешит по винтовой лестнице на верхнюю площадку цилиндра, где его ожидает еретик. Разбуженное, наполовину познанное видение оживало во тьме, обогащенное предчувствиями и осознанием собственных ошибок. Да, вновь он встречается здесь с далматинским примасом и отступником, встречается с ним в присутствии святого отца, генерала ордена иезуитов, комиссария Священной канцелярии, кардиналов, шпионов я содержанок, встречается и выслушивает их всех, как прежде, с прежним недоумением. Еще раз он должен пройти через это, пережить до конца, поведать самому себе обо всем в посмертных поисках смысла.
I
С крыши дворца на верхней площадке башни, оттуда, где стоит архистратиг Михаил, дозорный возвестил о приближении папы, и крепость мгновенно ожила. Привычное ее молчание нарушили торопливые шаги и взволнованные голоса. Солдаты в громыхающих доспехах, монахи в черных плащах поверх белых мантий забегали по переходам и помещениям, окликая друг друга или передавая чьи-то распоряжения. Святейший! Весть неслась по лестницам и галереям, и пустота отзывалась ей зловещим гулом.
Скалья, перейдя мост Адриана, вошел в железную дверь в тот момент, когда папа Урбан VIII достиг угловой караульной башенки, которую с Ватиканом соединял переход на высоких аркадах. Гвардейцы во внутреннем дворике между стеною и башней, окружив кардинала, напустились на него, пока не сообразили, что и этот столь непритязательно одетый человек принадлежит к папской свите. Простоволосый кардинал подождал, пока пройдут вельможи, пришедшие потайным ходом. Потом поднялся на широкую стену, куда указали гвардейцы.
Впервые попав в Замок святого Ангела, он испытывал глубокое волнение. Крепость представляла для него слишком опасное искушение, которого он старался избегать вплоть до самого полудня, когда ему передали приглашение понтифика. Под сенью архангела Михаила Скалье временами бывало тяжко проповедовать любовь к ближнему, а сейчас, при входе в ужасную темницу, он чуть вовсе не потерял сознания.
– Скалья! Святой!
Знакомые кланялись ему, но он все больше замедлял шаги. Переходной деревянный мостик от внешней стены был переброшен на площадку огромной башни. Контраст между светом мягкого апрельского дня и бездонным провалом башни оказался внезапным и ошеломляющим. Сперва Скалья вообще ничего не разбирал во тьме, только где-то в глубине души, на самом ее дне, вдруг стало 8ябко при мысля, что солнце навсегда исчезло за каменными стенами. Медленно, с расширенными от ужаса зрачками одолевал он во тьме крутой подъем. Да, вот и в пекло приходится подниматься, мелькнула мысль, – вопреки простодушной традиции, созданной верующими. По длинным наклонным мосткам внутри круглой башни он вышел на вершину мавзолея Адриана. Урны и барельефы, украшавшие выложенный мрамором склеп, были давно разбиты, но ватиканская элита тем не менее всегда останавливалась здесь, дабы поклониться праху древних повелителей Рима; и здесь одинокий кардинал догнал наконец своих коллег.
Тень неудовольствия уловил он на лице папы. Видимо, Барберини испытывал столь же тягостное чувство, как и он, но избегал проявлять его перед своими присными. Позади вышагивали генерал иезуитского ордена патер Муций и комиссарий Священной канцелярии, главные хозяева перестроенного античного здания. Будничность их поведения словно бы стирала первое мучительное впечатление. Оттавио Бандини в обществе двух кардиналов непринужденно болтал о скандалах, устроенных принцем Уэльским при дворе испанской инфанты, что наверняка, по его мнению, должно было закончиться поединком между английским и испанским флотами. Дабы увеличить бесчестье, отвергнутый венценосный жених на пути в Мадрид влюбился во французскую принцессу, а брак английского престолонаследника с сестрой французского короля мог бы иметь тяжкие последствия для войн императора с протестантской унией… Они беззаботно чесали языками, должно быть стараясь избавиться от мыслей о том, более близком. Ведь за стеной в оковах томился их старый знакомый, может быть, даже приятель, кто знает? В полумраке возникли образы прежних обитателей Замка, присутствие их было тем более невыносимым, что многие из них уже давно ушли из жизни. И пусть общество избранных развлекалось похождениями принца в Мадриде, отрешиться от мыслей о страшном круге никому еще не удавалось. Замок святого Ангела своей неотвратимой тенью накрывал каждого. О тех, кто находился в темнице, молчали. Крепость безмолвствовала, да и простиравшийся у ее подножия город, болтливый н любопытный, неохотно вспоминал о тех, кого доставляли туда в ранние утренние часы, пока на улицах еще не было роскошных карет.
