Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон
Его родители владели обширными землями в Дельте. Их дома считались первыми в Ей-н-ра. Воистину уважаемые люди прекрасного и славой стародавней, и внешним обликом города! Так что же случилось? Почему некогда блистательный Шери вынужден ни свет ни заря бродить по пустынным берегам и проклинать толстые и высокие стены на том берегу? Почему достославный Нефтеруф должен уподобляться гиене, живущей вдали от людей? Все, все перевернул вверх ногами женоподобный человек, спящий в эти мгновения за толстыми и высокими дворцовыми стенами Ахетатона, и рассказ обо всем этом — дело не одного дня…
Шери повторил:
— Нефтеруф, ты слишком подозрителен. Это ремесленники направляются в город. Это лгун, объявивший себя гонцом, требовал для себя места.
Нефтеруф разжал кулак, и в темноте перед глазами Шери — очень близко — возникла грубая ладонь, пахнущая потом.
— Ты видишь ее? — спросил Нефтеруф. — Это пустая ладонь, и любая складка на ней — точно знак на обелиске — ясна и понятна. Вот так же ясно мне и понятно все, что творится на многострадальной земле Кеми! Я вижу душителя нашего с царскими знаками отличия в руках. Вижу и тех, кто задыхается от трудов и забот. Вижу знать — великую опору Кеми во все времена, во все времена! Я хочу сказать, Шери, что слышу не только ушами, но и сердцем, вижу не только глазами, но и душой. Повержен Амон, боги наши преданы проклятию, и все способные мыслить гниют на золотых рудниках. Я говорю это, потому что видел все своими глазами. Я пил гнилую воду и ел падаль. И я пришел сюда, где не ждали меня и не ждут, где враги мои, где логово врагов моих. Вот куда я пришел!
Нефтеруф говорил горячо, и каждое слово — будто рык львиный.
Ладья плыла где-то посредине Хапи. Ее носовой огонь был виден четко, как звезда Сотис[5]. А на том берегу — слева направо — дома, дома, дома. Точно шествие в большой праздник. И меж ними — будто солнце — огромный дворец. Он возникал на границе ночи и утра, как видение, как мираж в Западной пустыне. Подножия стен его тускло освещались сторожевыми огнями, в то время как крыша чернела четким силуэтом на темно-темно-зеленом небе. Деревья из загадочного Пунта и деревья из Ретену[6], кустарники с острова Иси[7] и деревья из Джахи[8] чередой следовали друг за другом по всему берегу. И земля для них была привезена издали, и деревья были посажены в ту землю, и зеленели деревья так же зелено, как в Пунте, Джахи или Ретену.
— Дорога фараона идет вдоль реки? — сердито спросил Нефтеруф.
— Она идет вдоль. И дворец и храм выходят на ту дорогу. И она прямая как стрела.
— Куда же я должен идти?
— Сойдя на тот берег — налево! Ты увидишь пекарню и обогнешь ее. Узкая улочка выведет тебя на площадь, тесную, как комната. Становись лицом к востоку — там будет дом. И ты увидишь окно, единственное в своем роде: широкое и высокое. Это красавица Ка-Нефер устроила его так, чтобы гулял в доме сквозной ветер. Устроила на манер хеттов. Я скажу тебе сущую правду: она будет тебе другом. Как мужчина.
Для Нефтеруфа этой рекомендации было мало. Великая подозрительность гнездилась в его сердце, и он не мог довериться женщине, особенно если она красива.
— Она красива. Очень красива и приятна собой, — подтвердил Шери, — но голова ее — вместилище мужской доблести и мудрости.
— Кто ее муж?
— Он — рисовальщик и ваятель. Человек молодой и тихий. Родился и вырос в Уасете. С утра он месит глину или долбит камень.
— Есть ли у нее дети?
— Она бесплодна.
Внизу, на переправе, появился какой-то человек.
— Шлюпку для гонца! — крикнул он.
Где-то в камышовых зарослях заплескалась вода под веслами.
— А кто требует? — донеслось оттуда.
— Гонец из Абу[9]! К его величеству фараону — жизнь, здоровье, сила!
— Шлюпка идет к причалу!
Нефтеруф схватил Шери за руку.
— Слышишь? — прошептал он.
— Да.
— Из Та-Нетер[10]!
— Да.
— Это за мной!
— Нет!
— Он сообщит, что я бежал.
— Может быть. Но ведь бежишь не только ты один. Не только тебе опостылела жизнь в золотых рудниках.
— Это верно.
— Люди встают для битв.
— …и победы!
Гонец, как видно, уселся в шлюпку. И она поплыла к другому берегу. Эти двое проводили ее взглядом до самой середины реки, где она смешалась с предрассветными тенями.
Нефтеруф не сводил глаз с города и его главного дворца. Это чудо, воистину чудо, сотворенное за три года! Вырос город, вырос город на ровном, пустынном месте. Город, не уступающий красотой прославленной Ниневии[11] и даже самой столице хеттов! Но это — красивый, проклятый город, и строил его проклятый человек…
— Курва он, курва! — задыхаясь, проговорил Нефтеруф.
Шери понял, о ком речь…
«…Этот женоподобный ублюдок загнал нас в нору. Мы едим в той норе землю. И в наших глазах — песок! Знать всей Кеми — в той самой норе. Он загнал нас в нору! Я пришел сюда умереть. Но умру не только я! Не только я! Не для того шел я через пустыню и не для того ел землю…»
Нефтеруф чуть не рвал одежду на себе; гнев его беспределен. Это был взбесившийся буйвол.
— Курва он! Слышишь, Шери?! Сволочь он, сволочь, сволочь, сволочь!..
Шери усадил его на землю. Чтобы поостыл Нефтеруф. Чтобы разум его возобладал над гневом… Долго еще ругался Нефтеруф, а потом — утих. Ровнее задышал. Успокоился. Совсем. Прошел самум, и все улеглось…
И они снова вернулись к Ка-Нефер.
— Мне она обязана жизнью, — сказал Шери. — Десять лет тому назад, когда выстроили этот проклятый Ахетатон, ее чуть было не выкрали вавилонские купцы. В провинции Гошен я повстречал их, и она бросилась ко мне. Мать ее хеттитка, а отец — отважный воин из Мен-Нофера. Я спас двенадцатилетнюю девочку из плена. Воистину это львица в облике кроткой девы, и слово мое для нее — закон. Она ждет тебя.
Шери передал своему другу кусок папируса — точнее, обрывок — с печатью на нем и коротким, малопонятным для постороннего набором заветных слов…
Нефтеруф жадно выискивал в странной темноте очертания ладьи. По его расчетам, она уже плывет обратно. Он непременно должен попасть на нее, иначе рассветет, а этого очень не хотелось бы…
— Сколько ему лет? — жестко спросил Нефтеруф, стоя лицом к реке.
Шери ответил:
— Тридцать четыре. А может, тридцать пять.
— Он моложе меня на десять лет.
— Да, но он плюгавенький.
— А такие живут до ста.
— О нет!
— А я говорю, до ста! — Нефтеруф резко поворотился к Шери: — Я, кажется, с ума схожу.
— Уймись же, Нефтеруф!
— Наверное, нет более наших богов! Нет их в целом свете!
— Не богохульствуй!
— Ни Амона-Ра, ни Озириса, ни Изиды, ни Гора, ни Тота… Никого нет!
— Помолчи же!
Нефтеруф поднял вверх кулачища:
— Тогда зачем же они все это сносят? Откуда их бессилие? Ответь мне, Шери!
Шери сказал:
— Они молчат до поры до времени. Но приговор их будет суров.
— Ерунда!
— Он будет подобен грому.
— Чепуха!
— Они низринут его…
— Они? Никогда!
— И суд их будет воистину потрясающим!
— Только мы с тобою можем судить его!
— С их помощью, Нефтеруф, с их помощью…
Нефтеруф снова выругался, точь-в-точь как там, на рудниках От такого ругательства впору затыкать уши. И он сказал, строя гримасу на лице, будто ел прокисшую винную ягоду.
— Открой мне, в чем сила этого женоподобного? Я никогда не поверю, что Кеми держится на горбу Эхнатона. Никогда! Я должен доподлинно знать, где тот столп, на который опирается свод нашего государства. Надо знать врага истинного, а не подставного. Кто же тот могущественный враг, который упек меня в жуткую дыру? Кто закинул туда, чуть ли не к истокам Хапи? Посмотри, скажу не хвастая, могу вступить в единоборство со львом. Не отступлю от зверя! И чтобы одолел меня этот человек с округлым женским задом? Да я же его и человеком не считал! Его покойный отец, чье имя сын соскреб со всех камней, вызывал уважение к себе. Хотя бы видом своим. А этот?.. Курва он — вот кто!
Шери прошелся быстрым взглядом по верхушкам дворцов, мысленно представил себе ненавистного фараона.
— Он… — проговорил Шери зловеще.
— Что — он?
— Он способен на все!
— Не верю.
— На многое… Если мы с тобой пренебрежем хотя бы малейшей осторожностью — очутимся в подземелье. И ты и я. Оба вместе!
— Ты не трус, Шери.
— Как будто так.
— Поэтому я верю тебе… Но ведь всё — буквально все! — говорит о его малодушии…
— Например? — сухо спросил Шери.
— Враги теснят его повсюду…
— Точнее: где?
— Хетты на Севере… В Ретену… Эфиопы бьют..! Не довольно этого?