София Волгина - Век Екатерины Великой
– Сие главное: рабы работают не на себя, а на хозяев, владельцев земель. И сие очень-очень плохо, потому как несправедливо, – отец осуждающе покачал головой и снова принялся вымерять помещение.
Софикхен (кратко ласкательно – Фикхен, или еще проще – Фике), следила за ним внимательными быстрыми глазами, поворачиваясь на месте вслед за ним.
– Но, – Христиан-Август паки остановился, поднял указательный палец вверх, – се огромная страна, пусть населения не так уж и много, кажется, около восемнадцати миллионов – как во Франции, которая во много раз меньше Русланда.
– Во сколько раз? – полюбопытствовала Фикхен.
– Ну, возможно, в десять раз, – неуверенно ответил отец.
– Сие значит, что ежели сложить десять Франций, то получится одна Россия, – удивленно подняв брови, заключила дочь.
– Примерно так.
Прекратив свое гулкое хождение около дочери, Христиан-Август сел в кресло, ласково погладил голову подсевшей рядом Фике.
– Очень большая страна! Как же можно управлять такой громадиной? – искренне удивилась Софикхен.
– Я сам не понимаю, – удрученно ответил отец.
Ему не нравилось, что ему строго запретили сопровождать жену и дочь за пределы страны, понеже само прибытие их в Россию не должно было афишироваться.
– Ну, что тебе еще сказать, Фике? – Немного помешкав, Христиан – Август обнял дочь за плечи, спрятав глаза. – Голштинский принц Карл Петер Ульрих, ныне наследник Российской короны – вероятный будущий твой супруг.
Отец отстранился и бросил быстрый взгляд на дочь, пытаясь уловить ее реакцию на известие. Но выражение ее лица, казалось, совершенно не изменилась. Генерал отвел глаза и продолжил:
– У него были хорошие родители. Отец его закончил Рыцарскую академию в Берлине. Бабушка, мать отца, очень родовита. К сожалению, мать свою, Анну Петровну, дочь русского императора Петра Первого, принц Петер Ульрих потерял спустя два месяца после рождения.
Фикхен широко раскрыла глаза.
– Почему? Что случилось?
– Она простудилась, разглядывая на балконе фейерверки в честь рождения сына. Была зима – он родился в феврале, почти на год раньше тебя. Я, кстати, видел герцогиню Анну сам на том балконе в первый и, как оказалось, в последний раз.
– Бедная-бедная мама Петера! – опечалилась София и плотнее прижалась к отцу. – А она красивая была?
Отец помолчал, глядя в пространство прямо перед собой, словно бы восстанавливая образ однажды увиденной им герцогини. Беспристрастно, но смягчившимся голосом он продолжил:
– Красивая брюнетка, похожа на отца. Говорят, была она очень добра, и герцог Голштейн-Готторпский Карл Фридрих, двоюродный брат твоей матушки, почитал свою супругу Анну Петровну, любимую дочь русского императора Петра, хоть и отличался герцог характером ревнивым и неуравновешенным. Говорили, что жена его очень тосковала по своим родителям и сестре, нынешней российской императрице. – Отец выдержал выразительную паузу, как бы давая Фикхен время воспринять всю значимость сказанного. Кашлянув, он продолжил:
– После смерти супруги Карл Фридрих даже учредил в ее честь орден Святой Анны трех степеней. Сам орден был назван по имени праведной Анны, матери Святой Марии. К сожалению, Карл Голштинский пережил жену всего лишь на десять лет. Теперь орденом Святой Анны может награждать его сын, Ульрих Петер. Он принял православие, и в России его именуют Великим князем Петром Федоровичем.
– Так Петер сирота?
– Круглый сирота. Единственная родственница его – тетка, императрица России Елизавета Петровна.
Генерал, замешкавшись, вновь замолчал и просительно посмотрел на дочь:
– Ежели тетка наследника, императрица Елизавета, будет требовать сменить наше лютеранство на православие, Фике, я тебе еще раз напоминаю наш последний разговор: не соглашайся, очень тебя прошу. Коли ты нужна им, то и без православной веры согласятся заключить брак.
София согласно кивнула головой. Ей очень хотелось обнять и поцеловать отца, но не решилась: слишком был серьезен и расстроен.
– Даже Петр Великий разрешил жене своего сына, Шарлотте, остаться лютеранкой.
– Конечно, папочка, ни за что не поменяю нашу веру… Как жаль, что вы не едете с нами!.. Как бы я сего хотела.
– Да, жаль, – рассеянно проговорил отец. – Фикхен, я очень надеюсь на твое благоразумие. Ты должна почтительнейшим образом относиться и к императрице, и Великому князю, и к царедворцам. Держать себя осторожно и с достоинством, уклоняться от участия в политических делах, не заступаться ни за кого, действовать осмотрительно. Я очень надеюсь, дочь!
София не удержалась: крепко обняла отца.
– Не беспокойся, папа, я сделаю все как надо. Не беспокойся.
Отец погладил ее по спине и, неловко чмокнув Фике где-то около виска, поднялся, сухо кашлянув, и быстро вышел из комнаты.
Мрачные мысли одолевали его: он раздумывал о возможных последствиях неожиданной поездки дочери и жены инкогнито под фамилией Рейнбек, графини Рейнбек. Не давала покоя мысль: почему именно его дочери надо ехать Бог весть куда? Почему не принцесса Мекленбург-Шверинская, или Шлезвиг-Гольштейнская, или Саксен-Готская, к примеру. Все они тоже были на выданье. Бедная-бедная дочь! Одна, без семьи, в чужих краях, почти без денег.
Дабы не привлекать внимания, русская императрица пожаловала им лишь десять тысяч талеров на путевые расходы до Риги, а там, как им обещали, они уже ни в чем не будут нуждаться. Что ж, и на том спасибо!
* * *После утомительной проповеди домашнего пастора с наставлениями в добрый путь София-Фредерика как-то легко распрощалась со всеми близкими, даже с младшим братом и двухлетней сестренкой. С удовольствием и облегчением попрощалась с французом Лораном, учителем чистописания, учителем музыки Рэлигом, танцмейстером Пэраром и другими. Единственной, с кем не хотелось расставаться, была ее строгая, но добрая гувернантка, француженка Элизабет Кардель. Mutter Иоганна часто пеняла дочери на ее якобы некрасивость, и София в слезах жаловалась на сие гувернантке. Mademoiselle Кардель уверила воспитанницу, что у нее вполне приятная внешность, но, главное, убедила ее в том, что, конечно, красота обращает на себя внимание – однако еще более привлекает людей обаяние и внутреннее богатство души. Только над ее совершенствованием надобно много работать.
– У тебя все получится, – говорила гувернантка, ласково поглаживая склоненную на ее колени голову Фике. – Недаром тебе монах предсказал стать монархиней. И ты станешь ею, не сомневайся: в тебе нет главного зла – зависти и лени. А терпение и труд всегда приносят большие дивиденды. Ничего не бойся, ничего не проси, не доверяй всем подряд – и все у тебя будет хорошо.
После порывистых взаимных объятий она отстранилась от юной фройляйн со словами:
– Прощай, родная моя. Надеюсь, ты меня не забудешь.
Как можно забыть Бабетту Кардель! София зябко повела плечами, укуталась плотнее в мягкую пуховую шаль. Никогда, никогда она ее не забудет. Во многом именно благодаря ей София научилась искусству обаяния. Прощаясь с гувернанткой в ее комнате, принцесса перебрала все книги, которые та разрешала читать без ведома родителей. Огромное ей спасибо за то, что она ввела ее в книжный мир Мольера, Расина, Корнеля, где она смогла узнать так много о жизни, о любви и ненависти, добре и зле, счастье и несчастье, красоте и уродстве – и многом другом. Еще она была обязана Баббете тем, что та искренне ее любила. София чувствовала сие всем своим детским сердцем. Она еще раз крепко прижалась к своей гувернантке. Заметив в глазах мадемуазель Кардель слезы, София громко расплакалась и выбежала из комнаты. Mutter требовала поторопиться: пора было ехать. Утирая глаза, унимая всхлипывания, София приняла решение при первой же возможности отослать своей любимой гувернантке какой-нибудь стоящий подарок. Обнявшись со всеми провожающими в последний раз, особенно крепко – с любимым дядей Людвигом, братом отца, София-Фредерика чинно села в карету вслед за отцом и матерью. За ними ехали еще три повозки с сопровождающими их лицами и, конечно же, необходимой поклажей.
Выехали в ночь на десятое января. На дворе начинался 1744 год, столь судьбоносный не только для маленькой немецкой принцессы, но, как оказалось, и для огромной, пока неизвестной ей России. Ехала София туда с удивительно огромным для юной девочки желанием. Немудрено! Ей часто приходилось разъезжать вместе с непоседливой матерью по городам и весям Пруссии, навещая родственников, таких же бедных, но гордых, как и ее семья Ангальт-Цербстских. Теперь же, по словам матери, они ехали к веселой и доброй императрице Эльзе, двор коей соперничает с французским Версалем! Ее, возможно, будущую супругу наследника престола российского, ожидает роскошь: и собольи шубы, и золото, и бриллианты, и все на свете. Есть будет, как говорит Mutter, с серебряных и даже золотых блюд! Россия! Хоть се и варварская страна, но там проживают сотни и тысячи переехавших туда немцев! Ах, колико всего интересного ее ждет впереди! Надобно денно и нощно благодарить Бога за такую милость. Сердце Софии билось чаще, когда она задумывалась о своих перспективах.
