Амин Маалуф - Странствие Бальдасара
— У меня не так много книг, специально рассказывающих об Апокалипсисе, а особенно о месте, где упоминается число Зверя. Однако взгляните на эти…
И я дал ему просмотреть несколько сочинений на разных языках, десять или двенадцать, пересказывая в подробностях их содержание или ограничиваясь лишь перечислением названий отдельных глав. Я не пренебрегаю этой стороной моей профессии. Обычно мне удается найти верный тон и манеру изложения. Но мой посетитель не выказывал ни малейшего интереса к тому, что я пытался ему предложить. Каждый раз, как я называл следующую книгу, он жестами или взглядом демонстрировал свое разочарование и нетерпение.
В конце концов я понял.
— Вам рассказали об определенной книге, не правда ли?
Он произнес название, путаясь в арабских звуках, но я разобрал его без труда. Абу-Махер аль-Мазандарани. По правде говоря, с какой-то минуты я и сам начал этого ждать.
Те, кто страстно увлекается старыми книгами, знают о книге Мазандарани. В основном по рассказам, так как очень малое число людей держали ее в своих руках. Впрочем, я до сих пор не знаю, существует ли она на самом деле и существовала ли когда-нибудь.
Здесь необходимо дать пояснения, так как вскоре может показаться, что я высказываю противоречивые суждения. Когда погружаешься в сочинения некоторых известных и признанных авторов, часто попадаются упоминания об этой книге; они говорят об одном из своих друзей или одном из учителей, в библиотеке которых она когда-то была… Зато никогда еще мне не встретилось несомненного утверждения о существовании этой книги, вышедшего из-под пера уважаемого автора. Никого, кто сказал бы ясно: «она у меня», «я ее листал», «я ее читал»; никого, кто процитировал бы отрывки из нее. Так что наиболее серьезные торговцы, так же как и большинство ученых людей, убеждены, что этого произведения никогда не существовало и что появляющиеся время от времени редкие копии — подделки и мистификации.
Эта легендарная книга называется «Откровение тайного Имени», но обычно ее называют «Сотое Имя». Когда я поясню, о каком имени идет речь, станет понятно, почему все испытывали такой интерес к этому творению.
Всем известно, что в Коране упоминается девяносто девять имен Бога, некоторые предпочитают говорить «определений», эпитетов: Милосердный, Карающий, Непостижимый, Вездесущий, Всезнающий, Судия, Наследник… И эта поддерживаемая традицией цифра всегда смущала пытливые умы, она, казалось, влекла за собой вопрос: а не может ли быть дополняющего это число сотого Имени, тайного? Слова Пророка, оспариваемые некоторыми учителями Веры, но признаваемые другими подлинными, утверждают, что все же есть высшее Имя и достаточно произнести его, чтобы избежать любой опасности и добиться благосклонности Небес. Говорят, что Ной знал его, поэтому он и смог спастись со своими домочадцами во время Потопа.
Легко представить себе необычайную притягательность этой книги, будто бы обладающей подобным секретом, в то время когда люди опасаются нового Потопа. Я повидал в своем магазине вереницу всевозможных лиц: босоногого кармелита, алхимика из Тебриза, оттоманского генерала, каббалиста из Тибериады 4 — все они искали эту книгу. Я всегда считал своим долгом объяснять таким людям, что это всего лишь мираж.
Обычно, выслушав мои доводы, посетители смирялись. Одни — обманутые в своих ожиданиях. Другие — успокоенные: если уж у них нет этой книги, они предпочитали думать, что никто во всем мире не будет владеть ею…
Реакция московита не была ни той, ни другой. Сначала он, казалось, развеселился, будто давая мне понять, что не верит ни одному слову из моей болтовни торговца, расхваливающего свой товар. Когда, раздраженный его мимикой, я решил прервать свои объяснения, он стал внезапно серьезным и прошептал, почти умоляюще: «Продайте ее мне, и я тотчас отдам вам все свое золото!»
«Мой бедный друг, — хотел сказать я ему, — вам повезло попасть на честного торговца, а не на одного из тех мошенников, которые не преминули бы облегчить ваш кошелек».
Я терпеливо начал снова доказывать ему, почему этой книги, по моему мнению, не существует и что обратное утверждают только наивные и легковерные авторы или пройдохи. По мере того как я приводил свои доводы, его лицо наливалось кровью, будто у больного, которому спокойно, с улыбкой на устах, пытались объяснить, что лекарство, от которого он ждал выздоровления, никогда не было приготовлено. В его глазах я не обнаружил ни разочарования, ни смирения, ни недоверия; там была лишь ненависть — дочь страха. Я оборвал свои объяснения, чтобы причалить к безопасной гавани: «Один лишь Бог знает истину!»
Но человек меня больше не слушал. Он бросился вперед. Вытянув могучие руки, он схватил меня за платье, привлек к себе, придавил мой подбородок к своей гигантской груди. Мне показалось, что он меня сейчас задушит или размозжит мой череп о стену. Но, к счастью, прибежал слуга, коснулся его руки и прошептал ему что-то на ухо. Некие успокаивающие слова, я полагаю, так как его хозяин сейчас же меня оставил, а потом оттолкнул пренебрежительным жестом. Затем он вышел из магазина, бормоча какое-то проклятие на своем языке.
Я никогда его больше не видел. Наверное, я в конце концов забыл бы даже его имя, если бы его приход не отметил начало странной вереницы посетителей. У меня не было времени это заметить, но сегодня я в этом уверен: после этого Евдокима приходящие в мой магазин люди изменились, они вели себя как-то иначе. Быть может, паломник из Московии хранил в своих глазах тот ужас, который иногда именуют «священным». Теперь я замечаю его во всех глазах. И вместе с ним это нетерпение, суету, тревожную настойчивость.
Это — не просто впечатления. Так говорит купец, водя пальцем по своим торговым записям: после визита этого человека не случилось больше ни одного дня, чтобы не пришел ко мне кто-нибудь, не расспрашивая об Апокалипсисе, об Антихристе, о Звере и его числе.
Почему бы не сказать напрямик — именно Апокалипсис обеспечил большую часть моих доходов в последние годы. Да, это Зверь меня одевает, Зверь меня кормит. Как только тень его промелькнет в какой-нибудь книге, отовсюду сбегаются покупатели, с легкостью развязывая кошельки. Все продается за золото. Самые ученые книги и самые фантастические. На моих полках побывало даже некое «Точное описание Зверя и многочисленных чудищ Апокалипсиса» на латинском языке, дополненное сорока иллюстрациями.
Но хотя это болезненное пристрастие и обеспечивает мое процветание, оно меня все же беспокоит.
Я не тот человек, что поддается сиюминутному безумию, я умею сохранять разум, когда все вокруг в тревоге. Как говорится, я вовсе не из тех высокомерных и тупых существ, рождающих свои мысли, как устрица — жемчужину, а потом захлопывающих створки. У меня есть собственные убеждения, но я не глух к дыханию мира. Я не могу не замечать распространяющийся повсюду страх. И даже будь я убежден, что мир сошел с ума, я не мог бы не заметить этого сумасшествия. Как ни улыбайся, ни пожимай плечами, ни поноси глупость и легкомыслие, это меня волнует.
В битве, идущей во мне, в битве, где разуму противостоит безумие, это последнее продвигается вперед. Рассудок протестует, насмехается, упорствует, сопротивляется; во мне еще достаточно ясности, чтобы наблюдать эти атаки и отступления. Но в действительности этот остаток ясности принуждает меня осознать, что мной овладевает безумие. И однажды, если так будет продолжаться и дальше, я утрачу способность писать подобные фразы. Быть может, я даже снова вернусь к этим страницам, чтобы перелистать их и стереть то, что я только что написал. Ибо то, что сегодня я называю безумием, завтра станет моей верой. И этого человека, этого Бальдасара, если он — упаси Бог! — однажды появится, я ненавижу, презираю и проклинаю всем тем, что еще осталось от моей чести и ума.
В моих словах — я знаю это — нет ясности. Ведь ползущие по миру слухи проникли и в мой дом. В собственном доме слышу я речи, подобные речам Евдокима.
Впрочем, это — моя вина.
Полтора года тому назад моя торговля процветала, и я решил позвать двоих сыновей своей сестры Плезанс. Я хотел, чтобы они приехали мне помочь, научились обращаться с редкими вещицами и были готовы продолжить дело. От старшего, Жабера, я особенно многого ожидал. Это прилежный, старательный, усидчивый молодой человек, еще не достигший зрелого возраста, но уже почти ученый. Полная противоположность своему младшему брату, Хабибу, мало расположенному к занятиям, зато всегда готовому слоняться по улицам. От этого-то я ничего не ждал. Но по крайней мере я надеялся образумить его, впервые доверяя ему ответственные поручения.
Напрасный труд! С возрастом Хабиб становился неисправимым соблазнителем. Он вечно сидел, выглядывая из окна магазина и расточая улыбки и комплименты и готовый пропасть из дома в любое время ради таинственных встреч, характер которых я легко угадывал. А сколько молодых женщин нашего квартала, отправляясь к источнику наполнить кувшины, выбирали путь покороче — тот, что проходил прямо под этим окошком… Хабиб, что значит «горячо любимый», — имена редко бывают ни при чем.
