Лев Жданов - В сетях интриги
Однако это оживление, заставляющее сердце биться сильнее и громче, вызывающее тысячи образов перед глазами, мелькающее вереницей неожиданных мыслей в голове, – обе сестры, словно по уговору, ничем не выдали его наружу. Они сидели молча, в темноте, взяв за руку друг друга, чутко вслушиваясь в завыванье осенней непогоды, в лязганье копыт и колес по зажористой дороге. Обе зорко вглядывались в темноту, которая глядела навстречу сквозь полузавешенные окна дормеза; а порою отыскивали тут, внутри, силуэт Стрекалова или тучной Шуваловой, очертания которой, смутные, пухлявые, большие, сливались с очертаниями подушек, баулов и других предметов, заполняющих все свободное пространство просторного экипажа.
Младшая, Фредерика, – совсем ребенок по годам, и по наружности, и по душе, – даже не особенно думала о будущем, о женихе, о выборе, о блеске, связанном с положением наследницы российского престола. Ей немножко было жутко, тревожило нетерпение: увидеть все чудеса русского двора, о которых так много всегда разных толков при бедных, тихих, хотя и непомерно чванных немецких двориках и дворах… Любопытство и жуть – этими двумя словами исчерпывалось настроение Фредерики. Она бы, пожалуй, могла скучать по семье. Но самая любимая сестра, Луизочка, – с нею. А остальных она увидит снова, конечно. Ей что-то словно шепчет, что не на ней остановит свой выбор гордая императрица-бабушка я ее красавец балованный внук. Фредерика сама слишком влюблена в сестру, чтобы допускать мысль о соперничестве с нею или о том, что кто-нибудь иной предпочтет маленькую, глупенькую Дорхен ее очаровательной, умной старшей сестричке – Луизетте.
Сама Луиза думала и переживала сейчас совсем другое.
Рослая и сформированная далеко не по годам, девушка и по уму, и по духу переросла всех своих сверстниц, даже старших подруг, хотя вечно по-детски была резва и весела. Какое-то чудесное постоянное равновесие царило в этой полудетской еще, но сложной и прекрасной душе. Стоило ей увидеть горе, она была потрясена, лила слезы, старалась прийти на помощь, утешить, успокоить или развеселить… Но сама трепетала от избытка жизни, радостно глядели ее большие глаза, ласково улыбались нежные губы, уже полураскрытые, влажные, словно зовущие к поцелую. С них часто слетал такой заливчато звонкий, заразительный смех!..
Но сейчас иными мыслями полна голова девушки, иные, необычные чувства наполняют, даже теснят молодую грудь, словно пророческие сны, словно предвиденье чего-то печального, но неотвратимого, неизбежного, как сама жизнь…
Совсем незнакома Луизе дорога, по которой они едут. Трудно что-либо разобрать на ней среди вечерней тьмы. Но принцесса знает эту дорогу, которая так и называется «дорогой невест» при некоторых немецких дворах.
Иногда девушке казалось, что она уже видела эти станции, где им перепрягают лошадей, переезжала мосты, переправлялась на паромах через реки, посещала эти города и городки, которые миновала от границы России до ее столицы.
Не то во сне их видела, не то наяву так отчетливо и верно представляла себе, что теперь вдруг узнавала сразу, как давно знакомые места…
Припомнились ей рассказы матери, которую ровно двадцать лет назад везла в Петербург бабушка, принцесса Гессен-Дармштадтская, вместе со старшей сестрой. Последняя, тетушка Наталия, и стала женою цесаревича Павла, но прожила с ним четыре года и умерла от родов. Вздохнула Луиза о печальной судьбе своей тетки. Она слышала, как шептали за кофе придворные дамы в Карлсруэ о несчастной судьбе принцессы Наталии… Не ждет ли и ее, Луизу, такой же печальный конец в чужой, холодной стране?
Сразу в памяти Луизы пронеслась страшная, причудливая сказка о королеве северных льдов, слышанная в детстве от баварки-няни.
На самом севере, на краю света, сидит в своем ледяном дворце королева. Ей скучно одной. Она зовет издалека принцев и принцесс, сажает их на свой трон, баюкает, ласкает, говорит с ними… Но те быстро леденеют и затихают. Тогда снова зовет гостей королева, и так без конца!..
Суждено ли самой Луизе заледенеть во дворцах королевы севера?
Кто знает? Будет так, как хочет Бог. Слабая, робкая, как птичка, хотя и сильная сердцем и душой, девушка все отдает на волю судьбе.
И, как бы откликаясь на тихий, безмолвный призыв, взволнованная душа вдруг рисует иные картины…
Полвека тому назад другая бедная принцесса, София Цербстская, тоже явилась в Россию по «дороге невест», села там на трон и со славой царит вот ровно тридцать лет.
И зовут ее теперь – Екатериной Великой.
Но о такой участи даже и не мечтает девушка. Она была бы счастлива, если удастся прожить мирно, радостно, как живут там, в ее родном, милом Карлсруэ.
Если, умирая, она будет слышать благословения себе и поминать ее станут как добрую мать, как любимую жену, как ангела-помощника всем несчастным и слабым.
Да, эти мысли уже наполняют душу принцессы. Ради возможности творить много добра она и согласилась так легко оставить семью, ехать далеко, стать женой человека, которого не видела, не знает совсем.
Такова, положим, участь большинства принцесс… Но Луиза не похожа на всех.
Она мечтает о чем-то ином… ждет чего-то более прекрасного от жизни, чем увеселения и блеск большого, роскошного двора…
Найдет ли только? И каков сам он, этот неведомый, далекий жених?
Красавец, говорят, совсем юноша, светловолосый, стройный…
Конечно, Луиза еще ребенок. Но женщина уже проснулась в ней. Ее чистое, нетронутое тело порою трепещет от каких-то предвкушений… особенно с той поры, как появились у нее первые признаки женственности. Ее душа грезит о святой, бесконечной, возвышенной любви, способной на жертвы, на самоотвержение… И вместе с тем он уже реял в мечтах, ее будущий избранник, – мужественный, бледный, с лицом, обрамленным темными кудрями и волнистой бородой. Он самый сильный, самый отважный. Всех побеждает на турнирах, и, венчая победителя, принцесса отдает ему руку вместе с победным шарфом…
Детские мечты. Но как больно от них оторваться молодой душе!..
Так, переходя от грезы к таинственному трепету, то с ясной улыбкой обращаясь к прошедшим дням детства, то устремляя пытливо взор во тьму грядущих лет, волнуется Луиза, и румянец еще сильнее проступил на ее нежных щеках, чем это было раньше, от духоты дормеза, от надетых на девушку теплых покровов, капора, салопа, платков…
Погруженная в свои думы, Луиза не заметила, что за окнами дормеза впереди засверкали какие-то огоньки… Колеса застучали по деревянному настилу городского въезда, замелькали какие-то тени, но, очевидно, предупрежденные заранее, быстро, почти без расспросов, не задерживая экипажей, раздвинули перед ними рогатки, преграждающие путь…
– Ну, вот мы и в Петербурге. Приехали, слава Богу! – неожиданно прозвучал резкий, хрипловатый голос Шуваловой, заставив вздрогнуть обеих замечтавшихся девушек.
Они ничего не сказали, только их тонкие, горячие пальчики сомкнулись в еще более тесном, трепетном пожатии…
Ярко освещен подъезд Шепелевского дворца, смежного с Зимним.
Восемь часов недавно гулко пробило с башни Адмиралтейства и в Петропавловской крепости, когда экипажи принцесс, громыхая, подкатили ко дворцу.
Обе сестры вышли при помощи гофмаршала, князя Сергея Федоровича Барятинского, и двух камер-юнкеров, которые были назначены заранее состоять при свите принцесс.
Быстро освободясь от верхних одежд, Луиза легко и смело, опередив даже младшую сестру, поднимается по лестнице, почти не касаясь руки Барятинского, по своей обязанности сопровождающего высокую гостью. Шувалова и Стрекалов, пожилые, тяжелые, мешкотные, еще далеко внизу. Салтыков остался с ними. Только два камер-юнкера идут впереди принцессы, как бы указывая дорогу по этим огромным, богато убранным покоям, следующим без конца один за другим.
Фредерика едва поспевает за сестрой. У обеих взоры разбегаются от чудес роскоши и произведений искусства, которыми переполнены покои. Они мельком оглядывают свои маленькие, незначительные сейчас среди такого блеска фигурки, отраженные огромными зеркалами в тяжелых золоченых рамах…
Целый ряд покоев миновали в молчании. Вот перед сестрами закрытая дверь.
Камер-юнкер распахнул ее, и оба они стали по сторонам этой двери, как бы приглашая принцесс войти. Остановился и Барятинский.
– Это спальный покой ваших высочеств! – почтительно объявляет он.
Конечно, посторонним сюда войти нельзя. Луиза первая переступила порог и даже прищурилась слегка от яркого освещения комнаты, обитой малиновым штофом, еще больше отражающим блеск многочисленных огней.
Окидывая внимательным взором роскошную обстановку комнаты, Луиза чуть не вскрикнула от неожиданности.
В глубине, у камина, стояли две дамы в одинаковых почти придворных туалетах, с напудренными, высоко причесанными волосами, а за ними темнела стройная фигура какого-то очень юного генерала, тоже в пудреной пышной прическе, с флигель-адъютантской тростью в руке.
